Суха теория, мой друг,

А древо жизни вечно зеленеет

И.В. Гете

Тамара Карповна и Михаил Христофорович Чайлахян, Москва, 1947 г.

Тамара Карповна и Михаил Христофорович Чайлахяны, Москва, 1970 г.

Память любви неизбывна.

Маленькая преамбула.

Деда Михаила Христофоровича Чайлахяна тоже звали Михаил, Микаэл. Фамилия была тюрского происхождения и обозначала птицу («чайлах»), летающую над Босфором, что-то вроде альбатроса. Предки пришли из стоглавого города Ани, столицы древней Армении. Тысяча храмов с изысканной резьбой украшали столицу, сейчас ее уже не существует, от былого великолепия остались лишь руины на берегу реки Аракс. Спасаясь от преследований, анийцы переселились в благодатный Крым в средние века и восточная часть Крыма, примыкавшая к Феодосии, стала называться Морской Арменией. Чуть позже произошло знаменитое переселение в Донские края, уже при Екатерине II. Обычно армянские историки тут оживляются и добавляют, что переселение было щадящим и благим и осуществлялось полководцем Суворовым, который по материнской линии был Мануковым, то есть имел армянские корни. Это так, на всякий случай, чтобы знали.

Благодарные армяне поставили в Нахичевани-на-Дону на Театральной площади памятник Екатерине II. Там сейчас стоит памятник Марксу. Ожидают, что памятник Екатерине в ближайшее время снова займет место, предназначенное ему историей. А на проспекте Суворова - великолепный бюст Суворова и надпись «Потомство мое бери мой пример!». Наставление на все времена! Нахичевань-на-Дону – родина М. Х. Но в его школьные годы вся семья жила в Новочеркасске, что находится в 50 километрах от Нахичевани. Зеленый город, который уступами поднимается вверх к золотому куполу главного собора – Свято-Вознесенскому храму войска Донского. Его еще называют «второе солнце Дона». Улицы за вековую историю переименовали, но само обличье их сохранено, будто кто-то задался целью бережно хранить память прошлого, оставив все в нетронутости.

Нам в этом году (2011 г.) удалось пройти по этим местам, зайти в гимназию, где учился М.Х. Там теперь обычная школа, но как хороша – на века строили. Потом мы шли тенистыми улочками мимо домиков с палисадниками, шли той дорогой, по которой бегал гимназист Миша Чайлахов в начале прошлого века из гимназии домой на Хомутовский проспект. И мы почти угадали тот небольшой дом на Бакунина (так теперь называется Хомутовский проспект), где жила вся большая семья Чайлаховых-Келле-Шагиновых.

Легенды и правдивые истории из жизни М.Х. и его окружения.

Миша Чайлахов учился в Новочеркасской классической, имени атамана графа Матвея Ивановича Платова, мужской гимназии. При поступлении он сдал все экзамены на 5, но был зачислен в список последним. Ему не разрешили сдавать Закон Божий.

Однажды он решил явочным порядком присутствовать на уроке Закона Божия. Батюшка сразу заприметил своевольника и, ни слова не говоря, кривым указательным пальцем наметился сначала на него, а потом на дверь.

Как-то раз преподаватель истории неодобрительно отозвался о евреях. Маленький Миша заступился: “А что, разве евреи не люди?” “Вот, видите, защитник нашелся. А потому, что инородец,” – заключил педагог.

На одном из уроков педагог спрашивает: кто хочет исправить оценку? Миша поднимает руку. “Чайлахов, у Вас же 5 с минусом”. “Я хочу исправить минус”. После ответа минус исправляется на плюс.

У семьи Чайлаховых в детстве Миши была собака Гектор, хороший и умный пес, но была за ним такая особенность: не мог удержаться, чтобы не съесть вкусненького, даже если ему этого не полагалось. Однажды бабушка Варя, которая очень вкусно готовила, сделала индейку к празднику, но не успела подать к столу. Семья сидела в столовой – и вдруг входит Гектор на кривых лапах, и морда у него несчастная и виноватая. Бабушка восклицает: “Хазар вай тепиз бан!” (фраза непереводимая на русский язык, примерно означающая: тысяча ах, на мою несчастную голову). И стремглав кидается на кухню… “Мама нас чем-то все же накормила”, – рассказывали те, кто помнил эту историю.

Миша Чайлахов с юношеских лет развивал волю. “Руководством мне была книжка “Сила воли в деловой повседневной жизни”. А вообще я первый йог Советского Союза”, – утверждал папа. И я помню, что в трудные напряженные моменты жизни папа делал йоговские дыхательные упражнения. Пранаяму-йогу. Восстанавливал таким образом душевное равновесие.

Старший брат М. Х., дядя Жорж, тоже сызмальства тренировал свою волю. С утра занимался гимнастикой со снарядами, а под конец начинал прыгать через стулья, приговаривая, “утро Суворова”. Генералиссимусом он не стал, зато участвовал в Сардарабадской битве, тогда в чине капитана, вроде Тушина из “Войны и мира”, и впоследствии стал генерал-майором.

Другом старшего брата Фоди был Гриша Башмаков. Он привел показать свою очаровательную невесту Анечку Аладжалову друзьям, а четырнадцатилетний Миша сидел и читал книжку в саду. Аня, увидев симпатичного мальчика, так одиноко сидевшего в саду и, видимо, стеснявшегося их общества, решила подбодрить его, подошла и спросила: “Мальчик, мальчик, как тебя зовут?” “Я не мальчик”, – мрачно ответил Миша. И уже в другом месте и в другое время М. Х. часто начинал свой тост, обращенный к друзьям, так: “Наша, почти полувековая дружба…” И Анечка Башмакова кокетливо сетовала: “Ну, Миша, какие ужасные вещи ты говоришь”. Женщина, всегда женщина.

В 20-ые годы папина семья переехала в Ереван.

Папа рассказывает: “В 20-м году Копа (старший брат М.Х.) вез меня в Ереван, а у меня брюшной тиф, я лежу в полу-бреду, а Копа думает, как бы проскочить благополучно до Еревана. Вдруг на станции проверка – пришел приказ – всех больных ссаживать на станции и в бараки, а там к одной болезни прибавятся еще – и пиши пропало. Копа усадил меня, дал в руки газету. Комиссия заглянула в купе, видят: один чай пьет, другой газету читает, и прошли мимо. Только потом мы увидели, что я держал газету вверх ногами”.

Именно в эти годы и произошла встреча мамы и папы.

Мама и Папа соединили свою судьбу с родительского разрешения, вопреки завистливой любви друзей, и, конечно, с Божьего благословения. Это был брак из тех, что “совершаются на небесах”. Но официально они оформили свои отношения лет через двадцать с лишним. По существу мы с Левой – были незаконнорожденными детьми, детьми любви. Это и объясняет, почему папа уже в 50-ые годы с таким удовольствием подписывал письма: “твой законный муж”. В упорядочении есть своя прелесть и красота.

Глава ереванских хулиганов, как мы бы сейчас сказали “мафии”, был влюблен в молодую прекрасную Тамар, но его обожание было платоническим и почти никак не проявлялось. Когда на горизонте появился молодой Микаэл Чайлахян, он установил за ним слежку. Папа рассказывает: “Я вдруг почувствовал, что где бы я ни был, за мной всегда наблюдает одна или две пары любопытных глаз, обладатели которых при моем приближении стремглав убегали, сверкая голыми пятками. Потом я был представлен “самому” и он меня спросил: “Ты ухаживаешь за Тамар?” “Да”. “У тебя серьезные намерения?” Я ответил, что да, после чего был милостиво отпущен, и больше не замечал любопытствующих глаз за своей спиной”.

Профессор Аджарян очень симпатизировал своей студентке Тамар Аматуни, ему был симпатичен и молодой человек, с которым Тамар соединила свою судьбу. Он обозначал это примерно так: “А-а-а! Тот молодой человек, муж Тамар”. И папе это даже нравилось.

Этот профессор Аджарян, будучи крупным лингвистом, определил, что фамилия Чайлахян происходит от турецкого слово «Чайлах», что означает птицу, летающую над Босфором. Что-то вроде коршуна или сокола. “Или, – добавлял он, – это может значить прибрежная морская галька”. “Значит, по-русски мы могли бы называться Коршуновы, Соколовы или Гальковские”, – говорил М. Х. Последнее звучит вполне аристократично.

Как-то, работая на подопытной станции в Ереване, М. Х. решил испробовать свои гипнотические способности на курах. Известно, что если птицу резко перевернуть на спину и прислонить клюв к полу, она теряет ориентир и застывает. И вот молодой инструктор разложил таким образом всю птицу на полу лаборатории, и вышел, занялся своими делами... забыл. Прибегает встревоженная лаборантка: “Михаил Христофорович, там вся птица подохла!” Охнув, М. Х. быстро “оживил” всех кур и они, недовольно кудахча, выбрались на двор.

Будучи профессором Ереванского Государственного Университета, во время войны, М. Х. курил трубку. Где-то около 2-х часов дня он выходил во двор университета с набитой трубкой и пустой стеклянной колбой. Зрители (мальчишки из соседних дворов) уже ждали его. Он подходил к крану с холодной водой, наполнял колбу и плотно закрывал крышку. Затем садился на камень, фокусировал колбой солнечный луч на табак и под восторженные “охи” и “ахи” мальчишек, раскуривал трубку.

М. Х. показывал “фокусы” на своих друзьях и близких. Он заставлял поверить человека, сидящего на стуле, что тот едет куда-то на лодке, и человек начинал делать усиленные движения и взмахи невидимым веслом, умел вводить в каталептическое состояние и т. д. Кого-то отучил от курения. Однажды близкий приятель сказал: “Миша, брось ты это, органы тобой могут заинтересоваться”. И он бросил.

Когда папа проходил обязательную военную подготовку, уже после окончания ВУЗа, командир роты, заметив его твердую волю и организованность, уговаривал остаться на военной службе. “Или, – презрительно усмехнувшись, добавлял он, – не делом будете заниматься, а пойдете ловить своих бабочек”. Но папа только улыбнулся в ответ и пошел ловить “своих бабочек”.

Несмотря на твердый характер и сильную волю М. Х. был удивительно демократичным человеком. Например, он говорил: “Вот когда меня выберут армянским царем…” Кто-то даже заметил: “Михаил Христофорович, на царство не выбирают, царство завоевывают…” Но остроумнее всех на эту фразу М. Х. среагировал “Зубр” – Тимофеев-Ресовский. “Ну, тогда, Михаил Христофорович, я буду командовать Вашей кавалерией”, – сказал он.

“Иоаким Лазаревич, – сказал как-то М. Х. своему любимому педагогу, – как интересно у Вас получается, вчера была лекция о Грибоедове, а сегодня – о грибах”. “И обе, – добавляет папа, рассказывая про свой тогдашний каламбур, – были прочитаны на глубоком уровне и с блеском”.

Левон рассказывает: «Шел 42-ой год. Мы жили в Ереване, и я занимался в шахматном кружке Дворца пионеров, а дома тренировался с папой, который всегда очень любил шахматы. В Ереван приехал Сало Флор. Флор близко знал чемпиона мира Алехина и рассказывал нам, как отпаивал его молоком перед турниром. После лекции состоялся сеанс одновременной игры. Участников было 40 против одного. После матча прихожу домой, а там папа играет с дядей Андреем (сыном Андрея Александровича Рихтера) в шахматы. “Я выиграл у Флора!” – выкрикнул я. Папа с гордостью заулыбался, а Андрей, который был моим наставником по энтомологии, изрек: “Нет, Лева, ты выиграл у 1/40-вой Флора”. А на следующий день в газете “Коммунист” было помещено маленькое объявление, в котором сообщалось, что состоялся сеанс одновременной игры, и только на одной доске Сало Флор потерпел поражение, и что выиграл пионер Левон Чайлахян. Эта газета, как память о тех счастливых временах, хранится у меня до сих пор.

Я живу сейчас в городе Пущино, на Оке, и как-то с трудом представляется, что мы в 41-ом во время эвакуации ехали мимо этих самых мест, по Оке, потом по Волге, жили какое-то время в Нижнем Услоне (около Казани). На пароходе было очень комфортабельно, отдельные каюты с душем, еда, трехразовое питание, но как всегда, когда едешь, хочется поскорее добраться до места назначения. Правда, умные люди говорили: “Не спешите, дальше будет хуже”. После были уже далеко не комфортабельные поезда, и мы опять куда-то ехали. Папа, остававшийся на некоторое время в Москве, потом рассказывал, что уезжали все в такой спешке, что, бывало, забывали выключить газовые горелки, и термостаты. “А я ходил по комнатам и выключал приборы, закрывал распахнутые окна”. Да, октябрь 41 г. был суров. Где-то на середине пути папа присоединился к нам. А в кармане у него была заветная бумажка от Отто Юльевича Шмидта – вице-президента АНСССР. Дело в том, что ехали все в Ташкент, туда эвакуировался ИФР, и там можно было жить сравнительно безбедно. Папа же рвался в Армению, к своим родным, к своей земле. И вот в Красноводске нам надо было ехать наперерез общему течению. Папа побрился, привел после пыльной дороги одежду в порядок и отправился к коменданту, чтобы предъявить бумагу. А в бумаге значилось, что проф. Чайлахян командируется в Армению, для работы над травяным покровом аэродрома, и что все это крайне важное военно-стратегическое дело. Комендант соотнес: профессор ботаники, травка, аэродром - все сложилось у него в голове в стройную цепочку, не требующую дальнейших доказательств, и он выписал пропуск. И мы с мамой и папой отправились в Баку, оттуда в Тбилиси, а потом в Ереван.

Прошло много лет и все это вспомнилось в связи с тем, что к нам пришел прощаться Е. И. Ратнер, он навсегда уезжал в Израиль. Я помнил его по поезду, времен эвакуации. Он тогда очень помог папе, они вместе перетаскивали чьи-то тюки и баулы. Было очень жалко, что он уезжает, а папа прямо спросил: “Как же Вы едете туда, там же война?” Е. И. Ратнер грустно улыбнулся и проговорил: “Есть у меня друг, я его спросил во время эвакуации: “Зачем Вы едете в Армению, там же голодно?” А он ответил: “Хочу быть со своим народом”.

В годы Великой Отечественной войны в Ереване работали Холодный, Тахтаджян и Чайлахян. Как-то раз все трое, гуляя в окрестностях Еревана и беседуя на научные темы, забрели в виноградник и съели несколько кисточек спелого черного винограда. Они были так голодны, что не только насытились, но и опьянели. “Мы не заметили, как заснули там, прямо у кустов”. Сторож, проходя мимо, их даже не разбудил. Человеком был.

Когда мы вернулись из Еревана, я еще учился в школе, и, было дело, маму частенько вызвали в учительскую. У меня уже немного росла борода, не борода, но довольно густая поросль, а мама оставалась по-прежнему молодой и красивой женщиной. И мои противные одноклассники дразнили меня: “Смотри, вон опять Левина жена пришла”.

Шел 37-ой год. М. Х. вызвали на Лубянку. Неожиданно и без объяснений причины. Задавали какие-то вопросы. Следователь давил на психику, хватался за трубку, будто хотел вызвать конвой. М. Х. все спокойно выдерживал, но когда тот повысил голос, М. Х. тоже возвысил голос и сказал: “А вы на меня не кричите”. Следователь осоловело посмотрел на него – и вскорости отпустил. Бывало и такое.

У М. Х. были любимые словечки и высказывания: “Человек есть то, что он ест”; “Битие определяет сознание” (sic) (битие, а не бытие); In corpore sanо mens sanо (В здоровом теле – здоровый дух). Sibi imperare maximum est imperium (Управлять собой – есть высшая власть). Своего сына Левона, когда тот стал носить бороду, представлял: “мой старший брат”. А дочь Машу и зятя Араика, когда они покрестились и стали носить крестики, – называл крестоносцами.

У Левы был замечательный друг, охотник, рыболов – Володя Зикс. “Он похож на гангстера”, – сказал М. Х., когда первый раз его увидел, (наверное, это было после охотничьего сезона). “Но он очень добрый”, – сказал Лева. “Ну, значит, он – добрый гангстер”. Так Зигс на всю жизнь получил почетное звание “добрый гангстер” и был этим очень доволен.

Однажды мы с подругой остались на три недели вдвоем в квартире, мама и папа уехали в подмосковный санаторий. Понятно, что у нас сразу завелась компания: вечеринки, выпивоны – сладкая жизнь студенчества. И мы хвастливо наклеивали этикетки от винных бутылок на стену в кухне над столом. Неожиданно нагрянул папа и обнаружил все это в наше отсутствие. Придя домой, мы увидели такую записку на столе: “Был, видел, советую пить не больше 1-ой бутылки в день”. И сейчас, сами став родителями, думаем – широкий был человек.

Как-то, безудержно предавшись голоданию и решив похудеть раз и навсегда, я к концу третьего дня превратилась в тень. В полном изнеможении легла на диван и… с удовольствием стала жевать протянутую мне горбушку свежего белого хлеба. А папа ходил рядом и рассказывал, как в голодное время задавался таким вопросом. “Если бы мне сейчас сказали: – Даем тебе вволю наесться хлебом, но всю оставшуюся жизнь ты должен будешь есть один хлеб, согласен на это?” “И что же ты отвечал?” “Не задумываясь, соглашался”.

В пору увлечения генетикой и опытами по проверке законов Менделя, папа так возлюбил объект, на котором ставились опыты – мушку Дрозофиллу, что собирался меня назвать Дрозофилла. Лидия Федоровна Ланг, узнав об этом, долго охала и говорила: “О, Машенька, тогда бы я должна была вас называть Дрозофилла Михайловна!” Правда, мама называла меня ласково Мушка, но это скорее производное от Машеньки, я так думаю.

В молодости М. Х. чем-то неуловимо походил на Чарли Чаплина. Его мальчишки так и дразнили, он носил усы “бретелькой” и нарочно ходил чаплиновской походкой. Много позже кинорежиссер, снимая документальный фильм (это был то ли “Волшебник зеленого царства” о гиббереллине, то ли еще какой-то) сказал, глядя на папин волевой подбородок: “Вы – мой Жан Габен”. Так М. Х сделал самую невероятную карьеру в кино: от Чарли Чаплина до Жана Габена.

Папа никогда не признавал за собой свои года, всегда считал себя молодым. Он делил человеческий возраст на несколько периодов: детство (от 0 до 21), первая молодость (от 21 до 35), вторая молодость (от 35 до 50), зрелость (от 50 до 70). А потом, потом-то уже точно старость, да? Нет, потом следует мудрость.

В живописи М. Х любил целостность образа. После выставки Минаса сказал: “Лучше всех написал своих родителей: Маму и Папу”. Действительно, тут была и патриархальность и бережность в воспроизведении человеческого облика. Про себя говорил так: “Не столь красив, сколь симпатичен и мужествен”.

Папа очень любил Булгакова “Белую гвардию”. В Киеве мы вместе бегали смотреть на Андреевском спуске тот дом, в котором жили Турбины, и искали ту щель, в которую Николка спрятал револьвер. Но “Мастера и Маргариту” не признавал. “Когда герой отрывается от земли – тут все и кончается.” Имел ввиду достоверность и доверие к автору. Интересно, что, в своих детских снах, когда его нагоняли какие-то враги, он просто поднимал большой палец вверх и взлетал. И бывал спасен. Творчество сновидчества признавал, а так оставался верен земному притяжению.

Вышло так, что М. Х. Чайлахян и В. С. Русинов (впоследствии академик АМН СССР) первыми в СССР защищали кандидатские диссертации по новым правилам Высшей Аттестационной Комиссии. Дело происходило в 1934 г. в Ленинграде. Молодые соискатели, чтобы не ударить в грязь лицом, ночью проникли через окно в зал заседаний и устроили там репетицию защиты. “Взломщиков”, слава Богу, никто не обнаружил. Защиты прошли успешно.

Как-то мы спросили: “Папа, ведь этот человек был против тебя в лысенковские времена, осуждал тебя и даже выступал с этим осуждением на собраниях. А теперь ты с ним дружишь”. “Время было такое, он не мог поступить иначе”, – ответил папа. Видимо это и означает: “Возлюби врага своего, как самого себя”.

М. Х. любил такую поговорку: “Часы, проведенные с друзьями, Господом в годы жизни не засчитываются”. И еще такую: “Гость нужен хозяину, как воздух. Но если воздух входит и не выходит…”.

Мы очень любили, когда к нам приходил молодой, талантливый поэт-переводчик В. В. Рогов. Мы заслушивались его рассказами о театре и общении с великим стариком, так он называл Сарьяна. Обладал он достаточно вспыльчивым характером. На своем опыте знаю, как легко он обижался, правда, так же пылко и мирился. Но на папу никогда не гневался. Помню, уже второй час ночи, М. Х из своего кабинета входит в столовую, тушит свет и говорит: “Пришла телеграмма от Бога, пора домой”. “Сейчас, сейчас, – радостно отвечает поэт, – у меня тут зуб разболелся”. И смотрит на недопитую бутылку коньяка. Так повторяется раза два, и только, когда коньяка остается на донышке, зубная боль утихает, и он светло и приветливо прощается с хозяевами дома. Если бы посмел кто-нибудь другой тушить свет и говорить о телеграмме, представляю, что бы было…

Мы все были полуночниками, и папа высказывал нам такой постулат: “Ложиться надо сегодня, а не завтра”. Хотя у самого раньше часа ложиться не получалось.

Когда появились первые внучки Томочка и Верочка, маме было немного больше сорока. И профессор А. А. Прокофьев посвятил ей такие строки:

“Вас не состарят годы, нет!

Вы не подвластны им нисколько,

Пикантно будет даже только,

Стать бабушкой в расцвете лет”.

“Томочка, ты на ком хочешь ехать верхом?” Лето в Кратово, мы идем на пруд. Томочка у нас самая маленькая. Наши прекрасные мамы степенно идут и беседуют, мы, нескладные подростки, обретаемся где-то рядом, наши мужественные папы шагают впереди и предлагают самой маленькой – Томочке: “На ком ты хотела бы ехать: на сером слоне (это дядя Женя) или на верблюде королевских кровей (это дед Михаил)?” Томочка всегда выбирала слона. На верблюде слишком качало.

У Федора Эдуардовича Реймерса в те времена была пышная, чуть поседевшая шевелюра и свисающие, как у запорожских казаков, густые усы. Он сидел у нас за столом на Таганке и как всегда рассказывал что-то низким, с раскатами смеха голосом. Томочка, ей тогда было 4-е года, долго, затаившись, смотрела на него, а потом сказала чуть дрожащим голосом, обращаясь к бабушке Тамаре: “А Бармалея нету”.

Имя Лилит для третьей внучки М. Х. родители выбрали заранее, под влиянием поэмы Аветика Исаакяна. Когда имя было объявлено вслух, все возмутились, что их лишили удовольствия участвовать в поиске подходящего имени. Но родители были непреклонны. Тамара Карповна два дня была предельно сосредоточенна. Наконец на третий день она подняла голову, улыбнулась, и сказал: “А я знаю, как ее буду ласково называть – Лита, Литочка”. “А я буду ее называть, Мадонна Лита”, – сказал М. Х. Для четвертой внучки вся семья долго выбирала имя. Когда, наконец, имя было выбрано – Анна, М. Х. сказал: “Ну вот, у нас есть, Мадонна Лита, а теперь у нас будет еще и Донна Анна”.

Одним из излюбленных объектов исследования у М. Х. было растение перилла. И вот в очередной день рождения он получает такую телеграмму: “Всю жизнь свою Вам посвятила, Целую нежно Вас… Перилла”. Можно добавить, что почтальоном был А. А. Прокофьев.

А. А. Прокофьев очень ценил М. Х. как ученого, но упустить возможности пошутить он не мог. Однажды, после демонстрации в оранжерее опытных растений, у которых часть листьев была оторвана, А. А. заметил: “Михаил Христофорович, у Вас опыты, как в том знаменитом анекдоте. Ставят таракана на стол, бьют по столу, таракан убегает. Отрывают таракану лапки, ставят на стол, бьют по столу, таракан не убегает. Вывод – таракан слышит лапками”. Поднялся гомерический хохот, который всегда сопутствовал остротам Прокофьева. Когда все успокоились, М. Х. заметил: “А знаете, Александр Аркадьевич, ведь таракан на самом деле слышит лапками, у него там слуховые рецепторы давления”. Теперь гомерический хохот сопровождался еще и аплодисментами.

Когда в 40 лет Лева отрастил бороду, М. Х заметил: “Ну, Левон, теперь ты выглядишь старше меня. Все подумают, что ты мой старший брат”. Так Лева и стал называться “мой старший брат”.

Папа любил играть в шахматы, но выигрывал далеко не всегда, и А. А. Прокофьев осветил этот момент в следующем стихотворном опусе:

“Наш Христофорыч Михаил,

Любил играть гамбиты,

За что романтиком прослыл,

И был нередко битым.

Сын искупил отца зевки,

В другом играет стиле,

За что его на две доски

Повыше посадили”.

М. Х. считал, что он играет на уровне 2-го разряда, Лева играет в силу кандидата в мастера, а Араик играет в силу минус кандидата в мастера. Поэтому, играя в паре с Левой (не переговариваясь) против М. Х., они представляли собой достойных соперников, и даже общий счет был в их пользу. Но однажды в присутствии свидетеля (С. М. Базяна – отца Араика) Лева и Араик были наголову разбиты со счетом 5 : 0. После окончания игры Саак Мирзоевич сказал: “Даже не поверю, что вы хоть раз сыграли вничью”. Крыть было нечем, триумф М. Х. был полным.

В 50-ые годы Сабинин писал, что совершенно напрасно критикуют гормональную теорию цветения (М. Х. Чайлахяна), где главный герой – флориген (цитирую по памяти): “на данный момент, это наиболее разумная и красивая теория”.

В 70-е годы, один из бурных исследовательских периодов жизни, М. Х. очень часто дома за обедом рассказывал про свои опыты и полученные результаты. Все рассказывалось очень понятным и доходчивым языком. М. Х. вообще был очень хорошим докладчиком и оратором. Все мастерство М. Х. отозвалось одной, но весьма примечательной фразой Тамары Карповны: “Как просто и красиво”.

Звенигород, лето. Мы идем с речки, подбегает дачник средних лет, обращается к М. Х. с вопросом: “А кто это там идет?” Впереди, не спеша, поднимался академик Понтрягин, уверенно двигая палкой перед собой. Папа ответил. “Надо же, – изумился дачник, – живого академика довелось увидать”. И радостный затрусил дальше. Не знал всю меру своего счастья, не знал, что и поговорить удалось ему с живым академиком. А мы не успели его просветить.

Защищая весомость и непреходящую ценность фундаментальных наук, М. Х. всегда цитировал слова известного физика Больцмана: “Нет ничего практичнее хорошо разработанной теории”. А в конце 70-ых эти слова приписали Брежневу.

Рассказывают, что когда мне было три месяца, мама, указывая на портрет Сталина, говорила: “Смотри, Машенька, это кровопи-и-и-йца”. И я начинала плакать. Так что неприязнь к тоталитарному режиму я всосала с молоком матери.

Мне рассказывали: “М. Х. своим сотрудникам в лаборатории перед началом опытов говорил: “Пойдите, поставьте свечку в церкви, чтобы все получилось”. Понимай, как хочешь: то ли шутил, то ли всерьез говорил. Во всяком случае, молитве “Отче наш” меня именно папа научил.

На “Чайлахяновских чтениях” я часто встречала милую Марью Гавриловну Зайцеву, которая с трепетной благодарностью вспоминала папу. “Когда я впервые увидела М. Х., еще в Ташкенте, мне было 5 лет, – рассказывала она, – много позже в ИФРе я часто общалась с ним, по поводу своей работы, он очень помогал и поддерживал меня. Но главное, меня не оставляло ощущение, что где-то я уже видела эти глаза, это лицо. Так оно поразило меня в детстве”. И после какого-то разговора, когда М. Х. с любовью вспоминал свои “туркестанские” годы, Марья Гавриловна поняла, что он – бывший стажер, проходивший практику у ее отца, профессора Зайцева, один из тех, кто участвовал в веселых молодежных сборищах у них дома, в знаменитом клубе “Пирога и Галстука”.

Андрей Александрович Рихтер как-то подарил папе свою замечательную фотографию-портрет с торжественной надписью – “Дорогому Михаилу Христофоровичу – соратнику по борьбе за чистоту науки”. Мы ее долго хранили, а потом подарили его внучкам Наташе и Верочке Рихтер. А. А. дружил с папой и мамой со времен папиной аспирантуры. Существует легенда о том, как он вместе с мамой возил Леве в летний лагерь самокат. А однажды он пришел к ним в гости уже на Таганку, оглянулся по сторонам, увидел две железные кровати и сказал с еле уловимым удивлением и восхищением: “По-спартански живете, друзья”.

По какому разряду они тогда жили, знал лучше всего маленький Левка. Как-то в трамвае словоохотливая женщина разговорила маленького “кудрого” мальчика, он все рассказал: и как зовут и сколько лет и т.д. Последним был вопрос: “А как живете?” “А живем мы по-среднему”, – ответил мальчик. Мама рассказывала, что весь трамвай замер в ожидании: что же именно означает “по-среднему”. “А это потому, что у нас нет дачи и пианино, но живем мы не в подвале”, – добавил он.

Однажды родители, желая повысить средний уровень бытоустройства, поехали по предложению маминой любимой ученицы Людочки в Зеленоград, покупать там кухню. Было холодно, зима, мама была в своей шубке и шапке под боярышню. И Людочка рассказывает, что папа вместо того, чтобы наблюдать, как грузят шкафы и полки, подошел к ней и сказал: “Посмотри на Т. К. Хороша, правда!” Сейчас уже можно сказать, что маме тогда было под 70.

“Великую Китайскую стену построил китайский император Цинь, Великую стену Ботанического сада построил Цицин. Китайская стена рухнула, а Ботаническая стоит”. Один из афоризмов М. Х., который каждый день, проезжая на работу в ИФР, видел эту нерушимую стену Ботанического сада.

В период юношеского максимализма, я как-то сказала своим родителям: “Не знаю, как можно жить, когда мужчины подлы, женщины глупы, а дети неблагодарны”. Папа твердо посмотрел на меня и сказал: “Не занимайся человеконенавистничеством”. А мама добавила: “Старайся всегда чувствовать внутреннюю радость жизни”. Что сказать, стараюсь…

Папа пытался отучить курить своего зятя Араика и сына Леву, вывешивал у зеркала плакаты, вроде: “Курение – медленная смерть”. “А мы и не спешим”, – отвечали заядлые курильщики и продолжали эту пагубу.

К нам часто приходил известный армянский писатель Мкртич Армен. “Ваша книга “Эгнар ахпюр” (“Родник Эгнар”), Армен Григорьевич, по силе не уступает моей любимой книге “Пан” Кнута Гамсуна”, – любил говорить папа. - “Вот только конец надо изменить». – Мкртич Армен спокойно, посмеиваясь, выдерживал это продолжение. Мы во время разговора смеялись, смущались, а писатель не спорил и кивал головой. “Да, да, можно было бы и изменить, – говорил он, – только как же это можно менять конец у вещи, равной классике. А?”

В какой-то момент папа перестал быть «невыездным» и им удалось попутешествовать, как ученому с супругой по канонам того времени. Было сказочное путешествие по Америке. Фея дальних дорог вдохновила маму, а Левон подарил блокнот и родились путевые заметки. Помню, как папа, шутя, спрашивал: «Сколько тебе платит Кеннеди за твое восхваление Америки?» А мы, потомки, очень благодарны за эти очерки – такой патриархально-хипповой Америки уже давно нет. И многих друзей, которые любовью устилали их путь, тоже, к сожалению, уже нет.

Антон Георгиевич Ланг, любимый друг, коллега и оппонент по научным воззрениям, как-то сказал М.Х.: «Михаил Христофорович, если не дай Бог вернутся лысенковские времена и Вас выгонят со всех мест, Вы вполне можете зарабатывать как тамада». Мы засмеялись и дружно поддержали это предложение. М.Х. был действительно блестящим оратором и мастерски вел и торжественные юбилеи, и дружеские застолья.

Первым фильмом тогда для нас нового и небывалого жанра, который мы смотрели по нашему “видику”, была картина “Эммануэль”. Детей выгнали, звук не могли наладить, и вот так с помехами, но, наверное, из-за этого с особым очарованием напряжения его и посмотрели. Я даже не помню, понравилось ли нам; помню только, что мы очень нервничали, что папа сел в первый ряд стульев, перед нами, молодыми, и никак не хотел уходить. Наверное, каждый думал: вот всыплет нам по-первое. Фильм кончился, папа с неопределенным выражением лица ушел к себе в кабинет. Мы переглядывались. За ужином Араик осмелел и сказал: “М. Х., а мы думали, что Вы нам всыплете за это”. Папа ответил кратко и выразительно: “Ханжой никогда не был”. Потом, подумав, добавил: “Но вообще-то она, наверное, немного больная”.

Высказывания М. Х. по ходу дела. “В любой трудной ситуации главное – это поддерживать политико-моральное состояние”. “В шахматной игре главное не думать, а соображать”.

“Когда Вы закроете вашу гостиницу?” – спрашивала маму и папу седенькая дама, Марья Павловна, которая жила напротив. Меня она поражала тем, что могла читать сразу два романа: один – на французском, потом, когда надоест, начинала читать другой – на русском. Чтение сразу в двух измерениях, это было нечто. А ее поражала та легкость, с которой Чайлахяны принимали гостей из Еревана, Харькова, Ленинграда и т.д.

“Вот, смотри, ты улыбаешься, и оно улыбается, ты хмуришься, и оно хмурится, – вот так же и мир будет отвечать на твои улыбки или злость”. Так говорил мне дед. Мы сидели вдвоем перед зеркалом и смотрели в его отражающую глубину. Эти слова я запомнила на всю жизнь.

Очень явственно помнятся прочувствованные речи, веселые пожелания, дружественный гул голосов празднования 1982 года. “Даже завидно, что нам не 80”, – сказал кто-то из молодых. “Бедные ваши стены, как они выдержат такое количество подаренных картин”, – сказал другой. А уж горячительных напитков было на всякий вкус: и горилка от украинских друзей, и отборные коньяки из Армении, и отменные вина из Грузии, заморские напитки, в их число входили, конечно, всякие джины и шотландские виски. И что же. Речи замолкли – “одних уж нет, а те – далече”. На стенах, благодаря усилиям Анечки и ее друзей, висит еще больше картин. Напитки выпиты, и стол убран. Остались эти милые фотографии, такие теплые и щемящие: вот М.Х. дарят таджикский халат, а вот – туркменский, узбекскую тюбетейку, а вот… Только что коня не подарили, а жаль…

В прошлые годы к нам часто приходил молодой друг папы – Гиви Александрович Сонадзе. Они часто вели долгие шахматные баталии, играя и просто так, и на время – блиц-турниры. В дни юбилея Гиви подарил папе кинжал ручной выделки в память о рыцарских турнирах и в знак дружбы: так как твердо знал, что этот кинжал никогда не обратится против Грузии.

М. Х. называл А. И. Меркиса – литовским князем. Мы как-то спросили: “Альфонсас Иоанасович, а Вы в Бога верите?” “На всякий случай, да”, – ответил он, улыбаясь в усы. Замечательный охотник, он однажды прислал М. Х. заячью шкуру, выделанную им самим, как лучшее средство от радикулита. Что остается после вещи? Память о ней; и она неистребима.

М. Х. рассказывал, что когда их везли по дорогам Великобритании, в Абериствис, автобус ехал очень медленно и делал частые и долгие остановки. “Я решил поразмяться, сделать маршевую гимнастику. (Маршевая гимнастика – это когда М. Х. бодрым и энергичным шагом, раз 20 проходил расстояние в 10 – 15 метров, от стенки к стенке или от дерева к дереву). За мной долго наблюдал водитель автобуса, затем подошел и спросил: “Знаете, с нами едет ученый, которому 80 лет. И нам поручили ехать медленно и часто останавливаться, чтобы не переутомлять его. Вы можете мне его показать?” – “Это я”, – ответил М. Х. “Да! – удивился водитель, – ну, тогда поехали”. После этого они доехали до места назначения очень быстро, без дальнейших остановок.

Дедушка с бабушкой часто ездили за границу и привозили оттуда множество слайдов и фотографий. Каждый раз, после очередной поездки, собирались друзья и родственники, и происходил торжественный рассказ и показ слайдов. И вот однажды, после поездки во Францию, рассказывал дед о Париже. На экране сменялись красивейшие виды, все сидели и внимательно слушали. И вот, дед вставил очередной слайд. Группа людей с восточными лицами смотрела в объектив. “Вот! – воскликнул вдруг один из дедушкиных племянников и моих дядей, – Вот! А говорят, что только у армян носы большие!” Он вошел в ажиотаж и начал горячо убеждать всех, как несправедливо считают, что армяне большеносые, когда вот, у французов, носы не меньше. Мама попыталась вставить слово, но ничего не выходило. И когда все замолчали, и наступила небольшая пауза, дед сказал: “А это армянская община во Франции…” Представляете, какой поднялся хохот!

Дед очень любил рассказывать истории из своей жизни, но была одна, которую он рассказывал почти всегда, когда собирались гости. Это история про то, как трижды писали деда.

Портрет первый. Его сделал Сарьян. Чем-то он напоминает автопортреты самого Сарьяна. Так же честен и суров. Деду по началу не понравилось, как варпет (мастер) изобразил его. Ему показалось, что правый глаз плохо виден, что нос излишне красный. А это было художественное видение натуры: красно-синяя гамма передавала и национальный колорит и энергетику, а суровое выражение - ту стойкость, при наличии которой только и можно было выстоять в лысенковско-сталинские времена, и ученому – не склониться и отстоять свою теорию, а художнику – сохранить свой стиль и не написать ни одного портрета вождя.

Но у каждой картины своя судьба. И этот портрет пролежал несколько лет на шкафу, бережно завернутый в газету.

Портрет второй. За это время дедушку выбрали академиком, и пришел некий художник-график, делающий портреты знаменитостей. Дед удивился, но согласился позировать. “А вас кто-нибудь писал до меня?” – спросил он во время сеанса. “Да, – ответил дед, – Сарьян”. “Как! – не поверил своим ушам художник, – А где же картина?” Дед достал со шкафа портрет, развернул его и показал. Художник пришел в восторг. Он оценил по достоинству творение мастера, сделал для него рамку и собственноручно повесил на стену в гостиной, где он и висит до сих пор. А его собственная работа была повешена в кабинет. Каждый, кто приходил к деду по делу или просто в гости, заходил в его кабинет и нос к носу сталкивался с этим карандашным портретом. “Кто это?” – спрашивали люди. Дед долго терпел и вежливо отвечал каждый раз: “Это я”. Но однажды к нему пришел друг юности. Он внимательно посмотрел на портрет и задумчиво протянул: “А-а-а, Сталин!” Я думаю, никто не удивится, если я скажу, что после этого портрет навсегда исчез из кабинета.

Портрет третий. Его сделали по заказу одного из младших друзей деда. Друг хотел сделать сюрприз и поэтому художник писал по фотографии. Это был парадный портрет, дед изображен на нем в костюме и при галстуке, ни дать ни взять – член политбюро. А на заднем фоне красуются многочисленные книжные полки, заставленные книгами. Портрет повесили в спальне напротив дедушкиной кровати. На следующий день дед встал в несколько мрачном настроении. “Араик, – сказал он моему папе, – он на меня смотрит”. Пришлось портрет завесить газетой.

В общем, в нашей, отдельно взятой семье победило настоящее искусство.

М. Х как-то сказал одному другу-писателю: “Интересно было бы написать роман “Вторая жизнь”, про жизнь, которая идет в другом измерении”. Писатель перепугался, что М. Х. оставит науку и займется писательством. “Писать, Миша, очень трудно”, – сказал он и вскорости написал повесть, которую назвал “Вторая жизнь”. Свой же роман М. Х. так и не написал, но жизнь он прожил действительно в двух измерениях. Одну – когда его притесняли, не пускали и ущемляли, и вторую – когда пришли награды, поездки, признание. Только вот неясно, когда он был более счастлив.

В день 10-ой годовщины со дня смерти Михаила Христофоровича мы поехали в армянскую церковь и на кладбище. Впереди шли два человека, легко одетых для зимней погоды, один совсем молодой, другой чуть постарше. И один громко объяснял другому, что у растений существуют два вида гормонов – гиббереллины и антезины, которые влияют на зацветание растений. А их соотношение меняется в зависимости от длины дня. Это была точь-в-точь теория Михаила Христофоровича. Говорили с таким азартом, будто обсуждали очень модный сейчас роман про Гарри Поттера или фильм, вроде “Властелина колец”.

На мой взгляд, они выглядели, как обычные, далекие от науки люди. Думаю, фамилия Чайлахян им бы ничего не сказала. Но дело его они знали. По-моему, это и есть настоящее бессмертие.

Постскриптум

Город, наполненный родственными кровотоками, таким был Нахичевань-на-Дону в начале прошлого века. Сейчас он слился с Ростовом-на-Дону и именуется Пролетарским районом города. Но неужели не осталось никакого следа от тех детских лет, что провел Миша Чайлахов в этом краю. Это было у нас в подсознании. На сознательном уровне мы в этом сказочном сентябре просто гуляли, восхищались бережным отношением к старинной архитектуре у ростовчан. Стоят, стоят дома, принадлежавшие роду Чайлаховых, Келле-Шагиновых, будто на века построены. На развале в университетском корпусе купили книги из жизни Донских армян и, небрежно перелистывая, наткнулись на дневник двоюродного деда, брата бабушки Вари (Варвары Матвеевны), мамы М.Х.

Дневник Ивана Матвеевича Келле-Шагинова включал несколько фотографий, на одной из них был изображен мальчик лет пяти, в казачьей бурке. Он сидел, насупившись, но глаза знакомо сверкали из-под лохматой шапки. Подпись гласила – Миша Чайлахов, без комментариев. У нас дома в бабушкином альбоме была точно такая же фотография. Круг замкнулся.

Автор книги «Нахичевань-на-Дону. Этюды старой истории: Время и люди» - русский историк Владислав Вячеславович Смирнов. Он - профессор Южного федерального университета, автор многих книг о Донском крае и его людях. Мы думаем, ему было бы приятно узнать подробности судьбы мальчика, фотографию которого он, повинуясь своей интуиции историка и писателя, поместил в своей книге.

Из воспоминаний семьи Чайлахян-Базян

Семья Чайлаховых, 1903 г. Верхний ряд: Манечка, Христофор Михайлович, Варвара Матвеевна, Фадей. Нижний ряд: Карп, Георгий и маленький Миша на коленях мамы. Самой маленькой Гаяне еще нет.

Миша Чайлахов. Нахичевань-на-Дону, начало 20-го века. Та самая фотография, о которой мы пишем в постскриптуме к нашим воспоминаниям. Чудесная находка семейной фотографии в книге историка и писателя В.В. Смирнова из Ростова-на-Дону.

Т.К. и М.Х. Чайлахяны в Петергофе. Конец 30-ых годов

Михаил Христофорович Чайлахян со своим другом детства, известным адвокатом Григорием Георгиевичем Башмаковым, на Курском вокзале. 1966 г.

Иностранные ученые смотрят опыты М.Х. Чайлахяна. Второй слева Нобелевский лауреат Боннер (Bonner J.), рядом, самый высокий, профессор Георг Мельхерс (Melchers G.). 60-ые годы, Москва.

М.Х. Чайлахян и А.Г. Ланг около вегетационных домиков, Москва, 1963 г., май.

М.Х. Чайлахян и английские ученые. Первый слева проф. Уэрринг (Wareing P.F.), ГДР, 1966 г.

Михаил Христофорович Чайлахян с сыном Левоном Михайловичем и любимым другом Антоном Георгиевичем Лангом в своем домашнем кабинете. Москва, 80-ые годы.

Фольке Карлович Скуг и Михаил Христофорович Чайлахян в научном и дружеском общении. Москва, 1980-ые гг.

Лидия Федоровна и Антон Георгиевич Ланг в гостях у семьи Чайлахян. Москва, 1976 г.

Профессор Чайлахян со своими учениками. Он, шутя, называл их содружество: "Три мушкетера и Д, Артаньян". Слева направо: Хачатур Хажакян, Акоп Деведжян, Генрих Казарян, Левон Агамян. Ереван, 80-ые гг.

1977 год, Москва. Машенька, Михаил Христофорович, Араик и Тамара Карповна вокруг годовалой Литочки.

Комментарии к фото.

Фотография сделана Бильдерлингом. Была и вторая фотография, которая потерялась. Литочка сидит в том же кресле, а рядом сидят Бильдерлинг и Галстон. Фотографию сделал проф. В Кефели, после чего сказал «Ну, научная карьера ребенку обеспечена».

М. Сарьян – Арарат, 1958 г.

Любимый учитель

Впервые я увидел академика М.Х. Чайлахяна в 1967 г., будучи студентом биологического факультета ЕГУ. В те же годы Михаил Христофорович вместе с супругой, знатоком армянской литературы, очаровательной Тамарой Карповной приезжал в Ереван, где он читал лекции студентам и профессорско-преподавательскому составу на своем родном языке. Доступность преподносимого материала, ораторский талант, демонстрация слайдов, обаяние лектора и стали причиной выбора моей специализации. После лекции я попросил зав. кафедрой физиологии и анатомии растений проф. Н.М. Меликян зачислить меня на эту кафедру. Через год, в кабинете Натальи Меликовны, мне посчастливилось лично познакомиться с Михаилом Христофоровичем. “Молодой человек, вы случайно не гиревик?”- спросил он меня. – Нет, я штангой не занимался, - ответил я. – Тогда скажите, на каком языке вы думаете? - До этого я над этим не задумывался. Растерявшись, я сказал, что окончил русскую школу, но думаю на армянском языке. “Это хорошо, что вы русскую школу окончили”. Задав еще несколько вопросов, он пожал мне руку, и я вышел из кабинета. В те годы мы жили в одной стране и наиболее отличившихся студентов по индивидуальному плану направляли учиться далее в ведущие ВУЗ-ы и научные центры страны. Так, мне посчастливилось выполнить дипломную работу, а затем и кандидатскую диссертацию в лаборатории роста и развития растений ИФР АН СССР, которой с 1935 г. заведовал М.Х. Чайлахян. Я тогда не знал еще, что годы, проведенные в этом институте, станут лучшими в моей жизни. Он выпестовывал молодых сотрудников, окружал их необыкновенной заботой и любовью. Ежедневное личное общение с Михаилом Христофоровичем, с сотрудниками лаборатории, их родительская забота сыграли большую роль как в становлении и формировании меня как личности, так и в утверждении моих научных интересов. И за это им огромное спасибо.

Будучи большим интернационалистом, Михаил Христофорович всегда гордился своими корнями. Он дружил с классиками армянской литературы, был близок с Мартиросом Сарьяном. С великим варпетом его связывала многолетняя дружба, тем более, что оба они были уроженцами города Нахичевани-на-Дону. В знак дружбы Мартирос Сарьян в 60-ые годы написал портрет Михаила Христофоровича, который теперь бережно хранится в семье его детей. Нельзя не вспомнить о тесных дружеских связях с великим поэтом Аветиком Исаакяном, с дочерьми классиков армянской литературы - семьей Туманян и Иоаннесян. Какие были люди, какое незабываемое поколение. Дух захватывает!

И в то же время он высоко ценил культуру великого русского народа, достижения русской науки, прекрасно знал русскую литературу, живопись, был большим театралом. После того, как он перестал быть «невыездным» и получил возможность ездить по разным странам на симпозиумы, конференции и просто по приглашению почитать лекции – для нас мир тоже как бы расширился. Михаил Христофорович привозил много слайдов, фотографий и устраивал веселые и поучительные лекции о стране, куда ездил, о людях, с которыми дружил, о новых образовавшихся знакомствах с ним и с его верной спутницей и любимой супругой Тамарой Карповной.

Скромность, желание понять собеседника, умение прощать людей – это черты его характера. Забыв все обиды (а на это у него были причины), он очень много сделал для Армении – от подготовки кадров до консультантства ряда институтов АН и Министерства Сельского хозяйства Арм. ССР. По его инициативе в институте агрохимических проблем и гидропоники АН Арм. ССР была создана группа, занимающаяся проблемами роста и развития растений, выращиваемых в условиях гидропоники, которая полностью состояла из его учеников. У меня в альбоме хранится фотография, где запечатлелась вся наша группа рядом с М.Х. Подпись такая: «Профессор Чайлахян со своими учениками. Ереван, 1980-е гг.». Михаил Христофорович, шутя, называл наше содружество: «Три мушкетера и Д’Артаньян» На фотографии слева направо стоят мои друзья и я: Хачатур Хажакян, Акоп Деведжян, Генрих Казарян, Левон Агамян.

За четверть века близкого общения с Михаилом Христофоровичем я не припомню случая, чтобы он вспоминал о своих государственных наградах, хотя был награжден двумя орденами Ленина и орденом Трудового Красного Знамени, и орденом Октябрьской Революции. С присущей ему бескомпромиссностью, он удивлялся, когда узнавал, что кто-то из его учеников собирается вступить в ряды коммунистической партии. Его принципиальность, требовательность, в первую очередь, к себе, доброта, порядочность и скромность, ответственность за принятое дело – всегда служили примером для его учеников.

За месяц до защиты моей кандидатской диссертации я получил письмо от Михаила Христофоровича, где он писал, что немного нездоров и поэтому, может быть, не сможет приехать на защиту моей диссертации в Тбилиси. Письмо начиналось так: “Дорогой Акоп Грантович, на всякие случаи жизни высылаю Вам отзыв руководителя работы. Передайте его ученому секретарю Совета”.

Приезжая в Армению, он любил отдыхать в Дилижане. Как-то раз, будучи в этом райском уголке, проезжая рядом с воинской частью, он попросил остановить машину, вышел из нее, постоял пару минут, позвал Тамару Карповну и меня и рассказал нам, что он служил в этой части, и, что удивительно, что здесь почти ничего не изменилось. Впервые я увидел влажные глаза моего Учителя.

Забавный случай произошел с нами в Эчмиадзине. Мы ехали в Октемберян (город в 40 км от Еревана); доехав до Эчмиадзина, Михаил Христофорович захотел продолжить путь по старой дороге, по которой он ездил в Октемберян в 20-ые годы. Я, естественно, этой дороги не знал. Он попросил остановить машину и, не выходя из нее, спросил у проходившего мимо юноши, не знает ли он, как ездили в Октемберян 50 лет назад. “Дядя джан, это я должен спросить у Вас”. До сих пор заразительный и звонкий смех Михаила Христофоровича стоит у меня в ушах.

Сегодня мне не хочется писать о научных заслугах, о государственных наградах Учителя. Сегодня я хочу поздравить Михаила Христофоровича, любимого и дорогого человека и сказать еще раз “СПАСИБО”!

С юбилеем Вас, вечный Учитель!

Деведжян Акоп Грантович,

кандидат биологических наук, Зам. Директора

Института молекулярной биологии НАН РА.

Михаил Христофорович Чайлахян

Исполнилось 110 лет со дня рождения замечательного армянского ученого, основателя школы гормональной теории роста и цветения растений, академика АН СССР и Арм. ССР Михаила Христофоровича Чайлахяна – одного из выдающихся сынов армянского народа, ученого с мировым именем, человека долга и совести. Велик его вклад в развитие физиологии растений и создании большой оригинальной научной школы. Талантливый экспериментатор М. Х. Чайлахян – целая эпоха в жизни науки о растениях, был человеком несгибаемой воли, надежным, терпеливым и добрым. Талант ученого, повседневная научно-исследовательская, педагогическая и организаторская деятельность создали вокруг М. Х. Чайлахяна целую плеяду молодых исследователей, работающих под его руководством. Он хотел видеть свою родину огромным цветущим садом и посвятил этому талант ученого и всю свою жизнь.

На протяжении 25 лет, с 1959 года, по инициативе и под руководством М.Х. Чайлахяна в НИИ виноградарства, виноделия и плодоводства Министерства Сельского хозяйства Арм. ССР, в лаборатории физиологии и биохимии растений проводились исследования по изучению роли фитогормонов и других физиологически активных соединений в процессах вегетативного размножения, роста и плодоношения виноградной лозы и плодовых культур. Наряду с установлением закономерностей в действии этих веществ, имеющих общетеоретическое значение, были разработаны также и практические приемы регуляции процессов вегетативного размножения, роста и плодоношения виноградной лозы и плодовых культур.

Для ясности следует отметить, что культура винограда является наиболее характерной для Армении, которая выращивается в этой стране с незапамятных времен – 3000 лет. При выявлении сортового состава винограда тех времен, при раскопках крепости Кармир Блур, были обнаружены винные погреба, семена винограда, карасы (сосуды для хранения вина) различной емкости и т.д. (Б.Б. Пиотровский, 1950; С.А. Погосян, 1955). В настоящее время виноградарство возделывается в 2-х основных регионах республики: а) Араратская равнина (840-930 м над уровнем моря) и ее предгорье (1000-1500 м над уровнем моря), где применяется укрывное возделывание (наличие краткосрочных морозов -18-25C^о) корнесобственных растений (без прививки, относящихся к виду Vitis Vinifera).; б) Северо-восточная зона, со сравнительно мягким климатом (-10-12C^о), где применяется неукрывное возделывание привитых саженцев (подвоем служат североамериканские виды).

В течение 50-лет (1939-1988 гг.) в НИИ виноградарства, виноделия и плодоводства Арм ССР в отделе селекции винограда, под руководством академика М.Х. Чайлахяна и С.А. Погосяна, члена-корреспондента ВАСХНИЛ, академика Итальянской Академии винограда и вина, заслуженного деятеля науки Арм. ССР интенсивно проводились работы по созданию фонда стародавних и существующих сортов, гибридных сеянцев винограда для всесторонних исследований, теоретических основ генетики и селекции по культуре винограда. Впервые была изучена природа семенного потомства стародавних сортов гибридов корнесобственного винограда Армении, установлены закономерности наследования комплекса важных хозяйственно ценных признаков. Многолетние исследования на морозоустойчивость виноградной лозы привели к новому подходу в решении этой сложной проблемы виноградарства на юге страны. Созданы высококачественные морозоустойчивые (-24-27C^о) технические сорта для отраслевой специализации виноградарства и виноделия в Армении. Широкое распространение получили новые столовые, технические сорта с мускатным ароматом и бессемянные формы. Были созданы маточные насаждения 12 новых сортов в Венгрии, Болгарии, ФРГ, Молдавии, Украине, Краснодарском крае. Свежий виноград новых столовых морозоустойчивых сортов, вина и коньяки на международных конкурсах были удостоены 12 золотых и 12 серебряных медалей.

Приведенные данные еще раз свидетельствуют о том, что М.Х. Чайлахян, при всей своей занятости и трудности выполнения новых научно-практических исследований на растениях многолетних культур, с любовью согласился принять руководство программой по изучению роли фитогормонов и других физиологически активных соединений в процессах роста и развития уникального генофонда виноградной лозы и плодовых культур Армении. В течение выполнения этих исследований он не только руководил, но и подготовил целую группу специалистов (5 докторов и кандидатов наук). Наибольшая часть важных материалов была опубликована в двух монографиях – “Регуляторы роста у виноградной лозы и плодовых культур” и 37 научных статьях. В них освещаются такие вопросы, как: 1) влияние ауксинов, витаминов и стимуляторов роста, выделяемых бактериями, на укоренение черенков; 2) влияние регуляторов роста на развитие саженцев и кустов; 3) влияние регуляторов роста на плодоношение; 4) влияние гиббереллинов на содержание ауксинов, дыхание и другие физиологические процессы; 5) практическое применение регуляторов роста в размножении и плодоношении винограда; 6) влияние ауксинов, гиббереллинов и ретардантов на плодоношение плодовых культур.

Бывают катаклизмы, которые не могут уложиться в мировоззрении ученого. Конструктор солнечной лозы С.А. Погосян и основатель теории и практического применения регуляторов роста в размножении и плодоношении винограда и плодовых культур М.Х. Чайлахян не могли представить, что желание видеть Армению огромным цветущим садом может быть не понятым. В 1992-95 гг. были варварски почти уничтожены виноградные насаждения. Эта потеря необратима, но научные труды, идеи, практические результаты остаются. На данном этапе, после большого интервала Министерство сельского хозяйства Республики Армения вновь намерено возродить коллекционные сады, восстановить генофонд винограда и плодовых культур. Мы надеемся, что Армения вновь станет цветущим садом – очагом уникальных сортов винограда и плодовых культур.

Погосян Карен Суренович – акад. НАН РА, акад. Международной Академии винограда и виноделия, чл-корр. Итальянской Академии винограда и вина, док, биол. наук, профессор

Великий Божий дар

Великим Божьим даром было знакомство нашей семьи с семьей Михаила Христофоровича и Тамары Карповны Чайлахян, знакомство, которое вылилось в глубокую и нежную дружбу, согревавшую нас в течение четырех с лишним десятилетий. В 1935 году, после переезда из Санкт-Петербурга в Москву в связи с переводом в Москву Почвенного Института им. Докучаева, нам дали квартиру в районе Таганки на Большой Коммунистической (до революции − Большой Алексеевской, ныне – улица Солженицына) улице в недавно построенном доме №24, часть которого предоставили в распоряжение Академии наук. Наша квартира и квартира Чайлахян оказались в одном доме, на одной лестничной площадке на расстоянии трех шагов друг от друга.

Михаил Христофорович Чайлахян – физиолог растений, уже тогда известный своими экспериментальными исследованиями в области регуляторных механизмов роста и развития растений, один из разработчиков гиббереллина – стимулятора роста растений, создатель гормональной теории цветения растений. Впоследствии он защитил докторскую диссертацию и был избран действительным членом Академии Наук СССР. Его жена Тамара Карповна, тончайшей души человек, – филолог, преподаватель русской литературы в школе и переводчик художественной литературы с армянского языка на русский. Их сын Лева, когда мы познакомились, был учеником младших классов. Потом он стал крупным специалистом по физиологии животных и человека, доктором наук, членом-корреспондентом РАН. Позже у Тамары Карповны и Михаила Христофоровича родилась дочка Машенька, которая продолжила литературные традиции семьи Чайлахян.

В судьбах двух семей – армянской и русской были общие трагические страницы. Во времена сталинского террора расстреляли брата Тамары Карповны и брата моей мамы. Был репрессирован старший брат Михаила Христофоровича. Когда в биологии правила банда Лысенки, гонениям одновременно подверглись и мой отец, и Михаил Христофорович. Много лет спустя по этому поводу мой отец напишет Михаилу Христофоровичу в день его семидесятилетия:

«Мой дорогой старый друг,

Сердечно приветствую Вас по случаю Вашего 70-летия. Вам есть, на что оглянуться на пройденном Вами славном пути и с гордостью сказать – это сделано мною.

Ваш путь начался на щебнистой дороге, среди колючих кустарников, шипов и был населен многими ядовитыми гадами, называвшимися по-разному. Были среди них такие, которые кусали и жалили нас обоих. И таким Ваш путь в науке оставался долго. Лишь очень постепенно он делался менее крутым, более гладким и убранным уже не терновником и колючими лианами, а розами и ландышами.

И, наконец, Вы достигли вершины, до которой змеиное шипение уже не доносится, и где укусы гадов уже не страшны.

Вы мужественно боролись с ними всю жизнь, и долгожданная награда уже пришла.

От всего сердца желаю Вам, дорогой Михаил Христофорович, и впредь такой же духовной энергии, мужества, желаю новых больших успехов в науке, а самое главное – желаю Вам полного здоровья.

С Вашим юбилеем поздравляю и Вашу дорогую спутницу − Тамару Карповну, которая так преданно помогала Вам переносить невзгоды.

Многая лета Вам обоим. Горячо обнимаю обоих.

Душевно преданный Вам

А.А.Роде Москва, март, 72г »

Наши семьи объединяло очень многое и, прежде всего, − общечеловеческие ценности. И Михаилу Христофоровичу, и моему отцу были свойственны страстная увлеченность наукой, необыкновенное трудолюбие, высокая требовательность к себе, принципиальность, мужество и способность щедро и бескорыстно делиться своими знаниями со всеми, кто в этом нуждался. Тамара Карповна и моя мама в условиях более чем скромного материального достатка и дефицита самого необходимого тащили на себе воз бытовых проблем и ухитрялись помогать тем, кому было еще тяжелее.

Общность судеб и сходство взглядов легли в основу бесценной дружбы, которая оказалась длиною в жизнь, и которая реализовалась, прежде всего, в понимании и в человеческом участии. Эта дружба проявлялась не только во взаимной помощи в решении многочисленных бытовых проблем в самые трудные голодные годы (занять полбуханки хлеба, перехватить червонец до получки и т.п.). Когда уезжали Чайлахяны, они спокойно доверяли Машеньку моей маме, а когда уезжали мои родители, меня оставляли на попечение Тамары Карповны.

После августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года в Почвенном Институте состоялось заседание Ученого Совета, на котором моего отца должны были осудить «решительно и единодушно». Моя мама попросила Михаила Христофоровича присутствовать на этом Ученом Совете, снабдив его кучей сердечных лекарств. Решение Совета, вопреки ожиданиям, оказалось довольно нейтральным и не требовало введения санкций против моего отца. После окончания совета Михаил Христофорович позвонил моей маме и сказал: «Анна Ивановна, отчитываюсь: валидол не понадобился».

В семье Чайлахян мои родители всегда получали помощь, поддержку и заряд оптимизма. Несмотря на безрадостные общие условия жизни, дом Чайлахян всегда был открыт для многочисленных родственников и друзей. В небольшой двухкомнатной квартире, где жили Михаил Христофорович, Тамара Карповна, мама Тамары Карповны, Лева и Маша, часто останавливались родные и друзья. И всем находилось место и доброе участие. За столом, сколь ни была бы скромна трапеза, было весело, много шутили и смеялись. Тамара Карповна замечательно танцевала армянские танцы, жена Левы Инна проникновенно пела песни Булата Окуджавы, тогда еще полуподпольного барда. После таких встреч в доме Чайлахян мои родители возвращались с радостным и светлым настроением.

Праздники устраивали и в нашем доме, и, конечно, самыми дорогими гостями были Михаил Христофорович и Тамара Карповна, часто приходили их родственники и друзья. К праздникам моя мама всегда придумывала что-нибудь интересное. Однажды под Новый Год она украсила комнату в стиле сказки Андерсена – склеила из картона небольшой домик, который подсвечивался изнутри, из ваты и блесток изобразила вокруг него зимний пейзаж, а около каждого прибора на столе поставила крошечные разноцветные электрические фонарики. Когда гости вошли в комнату, в темноте горели эти фонарики, и светилось окно домика. И всем было уютно и тепло и от общения друг с другом и от доброй сказки Андерсена.

Большим другом моего отца был Левон Ашотович Атанасян – муж сестры Михаила Христофоровича. Он и его жена Гаянэ Христофоровна были врачами от Бога. Во время войны Левон Ашотович работал хирургом в полевом госпитале и попал в окружение, потому что не считал возможным оставить раненых на произвол судьбы. Потом он вышел из окружения, но после пребывания в немецком плену сразу попал в концлагерь недалеко от Котласа. В лагере Левону Ашотовичу приходилось оперировать охранников и их жен, причем у дверей стоял вертухай с оружием. После смерти Сталина Левон Ашотович был полностью реабилитирован, вернулся в Москву и работал в Институте усовершенствования врачей. Его пациенты вспоминают, что когда он входил в палату, больным становилось лучше от одного его присутствия, от его шутки, от его доброго слова, которое он находил для каждого больного. Левон Ашотович был частым и желанным гостем в нашем доме на Таганке и несколько раз проводил отпуск на нашей даче в Тарусе.

Глубокая дружба двух семей, основанная на одинаковом понимании истинных жизненных ценностей и длившаяся почти полвека явление не очень частое. Именно такая дружба связывала семью Роде и семью Чайлахян. Я благодарю Бога за то, что мое детство и более поздние годы были согреты и освящены этой дружбой.

Т.А.Соколова-Роде. Доктор биологических наук, профессор.

Научные и ненаучные встречи М.Х. с друзьями

Воспоминания о Михаиле Христофоровиче Чайлахяне и о поездках с ним на международные конференции.

Михаил Христофорович Чайлахян один из наиболее ярких и очень хороших людей, с которыми мне довелось встретиться. Я познакомилась с Михаилом Христофоровичем в 1953 году. Я собиралась поступать в аспирантуру в Институт Физиологии Растений РАН (ИФР РАН) и готовилась к вступительному экзамену по физиологии растений. Это был период лысенковщины. В Университете нам не читали лекций о росте и развитии растений, но подробно рассказывали о лысенковской «теории» стадийного развития растений, а также об ошибках Чайлахяна, связанных с гормональной регуляцией цветения. Спустя некоторое время оказавшись в ИФР е, я спросила, у Натальи Павловны Воскресенской, которая занималась делами аспирантов, с кем можно проконсультироваться по вопросам роста и развития, и она оживленно и охотно ответила: А, это Вам надо обратиться к Михаилу Христофоровичу Чайлахяну, он как раз этими вопросами занимается. Переборов удивление и, признаюсь, некоторый страх, я так и сделала. Меня встретил человек, обладающий огромным обаянием. Он усадил меня в своем кабинете и порекомендовал литературу, с которой нужно было ознакомиться перед экзаменами, и предложил придти и обсудить прочитанное, если будут вопросы. Прочитанное меня очень увлекло, и я впервые в жизни узнала о проблемах, существующих в изучении роста и развития растений и о замечательных работах М.Х., о его теории гормональной регуляции цветения.

Много позже, пройдя аспирантуру в ИФР-е и поработав в Германии в лаборатории профессора Курта Мотеса, я сама стала изучать гормоны растений – цитокинины, и Михаил Христофорович был моим оппонентом на защите докторской диссертации. Мы вместе с ним много ездили заграницу на конференции по ростовым веществам растений. Эти поездки помогли мне ближе узнать Михаила Христофоровича, понять, какой это замечательный человек и увидеть, каким огромным авторитетом он пользуется среди ученых всего мира.

В 1979 году Михаила Христофоровича и меня пригласил на международную конференцию по регуляторам роста растений профессор Фольке Скуг, классик физиологии растений, открывший такие гормоны, как цитоконины. Он был большим другом Михаила Христофоровича и моим тоже. Конференция проходила в Висконсинском Университете, в Медисоне, где работал Ф. Скуг. Каждый из нас должен был выступить с заявленным докладом.

Добирались мы до Медисона с большими приключениями. Наш самолет Москва – Нью-Йорк сильно запоздал и мы не попали на тот рейс до Медисона, которым нас должны были встретить. Пришлось лететь со многими пересадками, и мы оказались в Медисоне ночью, когда нас уже никто не ждал. Все это было особенно трагично, т.к. доклад Михаила Христофоровича был назначен на первый день конференции. Эти трудности позволили мне увидеть огромное самообладание и выдержку Михаила Христофоровича, с которыми он переносил все наши злоключения. Эту ночь мы провели в студенческом общежитии, а на утро нас разыскал Ф. Скуг, поселил в роскошной гостинице и окружил постоянной заботой.

Доклад Михаила Христофоровича о гормональной регуляции пола растений прошел очень успешно. Аудитория высоко оценила представленные результаты. Это был доклад настоящего классика науки, который выдвинул и экспериментально обосновал новую идею регуляции пола растений в рамках гормональной теории, которая к тому времени разрабатывалась уже в течение 40 лет. Михаил Христофорович рассказал о своих опытах по регуляции пола у растений, а в конце показал фотографию своих очаровательных четырех внучек (Фото 17) и сказал, что следующая задача состоит в регуляции пола человеческого потомства. Аудитория аплодировала этой шутке и милым личикам внучек Михаила Христофоровича. Именно тогда Михаил Христофорович был награжден почетной именной медалью Международной Ассоциации по ростовым веществам «За выдающиеся заслуги в науке».

В конце конференции был банкет, на котором Ф. Скуг предложил поприветствовать делегатов из СССР, что все сделали с большим энтузиазмом. Конечно, это было сделано для М.Х., которого раньше не выпускали на международные конференции в капиталистические страны, считая его со времен Лысенко «неблагонадежным». По окончании конференции нас пригласил к себе в Мичиган профессор Антон Ланг с супругой Лидией Федоровной. Они были большими друзьями М.Х. и не раз посещали наш институт. Профессор А. Ланг, как и Ф. Скуг был одним из классиков физиологии растений и главным редактором международного журнала “Plant”.

Профессор А. Ланг показал нам свои опыты по регуляции цветения растений. А потом произошел курьезный случай. В ту пору в нашей стране трудно было купить что-то из хорошей одежды. Поэтому в заграничных командировках все старались истратить свои небольшие средства на покупку нужных вещей для своих близких. Такая задача была и у нас с М.Х. и Лидия Федоровна обещала нам помочь: свозить в магазин и выбрать покупки. В их семье в то время была одна машина, и выяснилось, что она нужна А. Лангу для поездки на встречу с китайской делегацией. Л.Ф. уговаривала мужа, но он колебался. В спор супругов вмешался М.Х. и сказал спокойным и очень авторитетным голосом: «Конечно, Антон прав. Машина нужна ему для рабочей программы, а наши родственники обойдутся без подарков». Все смолкли, а потом Антон Георгиевич сказал: «Спасибо Вам, Михаил Христофорович, что Вы отрезвили меня. Вы поедете с Лидой за подарками, а мои сотрудники отвезут меня на встречу с китайцами».

В этой сцене очень ярко проявились ум, такт, огромный человеческий авторитет Михаил Христофорович и умение повлиять на людей. Нам всем эти качества были хорошо знакомы из Институтской жизни, из выступлений Михаила Христофоровича на ученых советах, где его слово было решающим для всех, хотя нередко шло в разрез с мнением руководства института.

Следующая международная конференция по регуляторам роста растений была в Шотландии, в Абериствисе. Ее организовал крупнейший физиолог и биохимик растений профессор Филипп Уеринг, работы которого сыграли огромную роль в открытии гормона растений – обсцизовой кислоты. Он пригласил М.Х. и меня на эту конференцию, на которой каждый из нас выступил с докладом. Профессор Ф. Уеринг и его жена Елена Васильевна окружили нас постоянной заботой. Мы были неоднократно в гостях у этой милой семьи, которая очень любила М.Х. На этой конференции и всех других, о которых я не буду рассказывать в этой краткой статье, Михаил Христофорович Чайлахян был окружен огромным уважением и любовью коллег. Гипотеза Михаила Христофоровича о флоригене, регулирующем цветение растений, уже тогда получила всеобщее признание, а его открытость, душевная щедрость и доброжелательный характер всегда вызывали большую симпатию в окружающих его людях.

Я благодарна судьбе, что она дала мне возможность близко узнать этого замечательного ученого и человека.

Ольга Кулаева

Профессор, Академик РАЕН

Четыре внучки, «Золотой квартет». Томочка с Анечкой, Верочка с Литочкой. Москва, 1978 г. Этот слайд нашел восторженный прием на X конференции по ростовым веществам (США). М.Х. была присуждена медаль «За видающиеся заслуги в науке». Уже в Москве родители внучек шутили, что эта медаль их заслуга, так как именно внучки привели ученных в восторг.

Путевые заметки

(фрагменты из дневника Тамары Карповны Чайлахян)

Америка

1969 год

11.VIII

На Ил-62 вылетели из Москвы. Летели в первом классе в великолепных условиях. В Нью-Йорке нас встречает доктор Брюс Веллер на своей машине с открытым верхом и везет в отель Рокфеллерского университета.

После нашего часового отдыха Веллер везет нас к себе в гости в Нью-Джерси, в свой собственный дом. Семья Веллера состоит из его жены Кэт и трех детей. Их дом – трехэтажный особнячок, окруженный небольшим садом. Тут же вигвам из фанеры, обложенный кирпичиками, для детей. Угощают нас на веранде: напитками из джема с водой и лимонным соком, обилием сырых овощей, блюдом из утки и черным кофе с мороженым домашнего изготовления. С наступлением темноты на стол были поставлены свечи под стеклянными колпаками.. В неосвещенном саду время от времени вспыхивали крошечные огоньки и тут же гасли – это летали неизвестные нам насекомые. После ужина хозяин на своем «лимузине» везет нас домой, по пути обращая наше внимание на сверкающий световыми рекламами Бродвей.

12.VIII

Утром приезжает за нами Брюс Веллер и везет на аэродром, уже другой. Он вручает нам два билета, заготовленные для нас А. Г. Лангом. Опять летим над правильными прямоугольниками возделанной земли. Через час приземляемся на Мичиганском аэродроме, нас встречают Ланги и везут в гостиницу Мичиганского университета для гостей. Поселяемся в уютном номере со всеми американскими удобствами и с кондиционированным воздухом. Небольшой отдых, а затем за нами заезжает А. Г. и везет в свой особняк. В зеленом дворике на высоких металлических подставках горят два факела, на накрытом столе горит светильник в виде цветной лампады. На высоком мангале А. Г. при нас на раскаленных углях жарит куриные ножки, а в стороне сложены дрова для костра (уютно и разгоняет комаров). Сидим у костра, а затем в доме, слушаем пластинки Окуджавы. В доме очень уютно, чисто и красиво. У каждого члена семьи своя комната, на полах везде современные ковры, и потому не слышно шагов. Поздно вечером А. Г. и Л. Ф. везут нас домой. Здесь в Ист-Лансинге, как и в Нью-Йорке, ни днем, ни ночью на улицах нет пешеходов: вся Америка на колесах.

13.VIII

Миша в сопровождении А. Г. знакомится с лабораториями и некоторыми учеными, идет подготовка к Мишиному докладу на английском языке. Тем временем на машине “Форд” за мной заезжает Л. Ф. с собачкой Пучи и везет меня по Ист-Лансингу…

После пятичасового перерыва Ланги везут нас в ресторан-пещеру. Крайне воспитанные, великолепные официантки в изящных униформах, приветливо улыбаясь, подают нам заказанные блюда: овощи, соки, креветки и огромную порцию форели. Из ресторана едем в уютный особняк Лангов, где собираются гости, примерно, 25 человек. Это молодые ученые с такими же учеными женами (или просто женами). Никакого общего стола нет, нет и отдельных столов, все сидят в креслах (а одна дама – на полу, на ковре) и пьют, кто виски, кто соки, кто просто воду со льдом, закусывая подсоленными жареными гренками и крохотными кусочками сыра и печенья из теста и кукурузных хлопьев. Перед разъездом каждый берет по стакану чая или кофе. Стаканы и ложки с блюдцами бумажные, так что их мыть не надо. После разъезда гостей Ланги везут нас в гостиницу.

14.VIII

В 3 часа 20 минут мы покидаем наш уютный номер в Ист-Лансинге и на вместительной машине Лангов, вместе с А. Г., Л. Ф. и Иришкой выезжаем в направлении Сиэтла. Едем по великолепным дорогам одноэтажной Америки. А. Г. заправский шофер. Останавливаемся на ужин в местечке “Св. Джозеф” и заходим в ресторан “Вин-Шуллер”. Обстановка и отделка ресторана вводит нас в Голландию ХVIII века. На потолках и стенах расписаны балы того времени; люстры –фонари с горящими “свечами”, копии старинных портретов важных персон в белых париках, семейные портреты.

После ужина мы едем дальше, приближается полночь, и мы не можем найти места в придорожных мотелях. Проезжаем через небольшие города с ярко освещенными магазинами, заваленными товарами. Наконец, из одного мотеля, где тоже не оказалось места, звонят в следующий мотель на расстоянии 45 минут езды, и бронируют для нас два свободных номера. Осчастливленные, мы едем дальше. (Мы в пути уже 5 часов). В двухэтажном помещении мы получаем по номеру. Спокойной ночи!

16.VIII

В девять часов утра (без десяти минут) в номере на электроплитке, подвешенной к стене, закипает кофе в стеклянном графинчике; всё, что нужно для двух чашек кофе, здесь же под рукой.

Едем дальше по штату Небраска. Опять безбрежные кукурузные поля. Они сменяются ландшафтом полупустыни, которая тянется довольно далеко, но это уже в штате Колорадо. Внезапно наш Форд начинает барахлить, подоспевший полисмен (исключительно редкое явление здесь) предупреждает об этом А. Г. Мы останавливаемся, и А. Г. меняет колесо: лопнула покрышка правого переднего колеса. Едем дальше. К общему удовольствию панорама начинает радовать глаз: снова рощицы и зеленые поля, а вдали на горизонте синеет гряда гор. (Следует отметить, что, когда мы проезжали по засушливым местам, видели, как великолепно здесь поставлено дело искусственного орошения полей).

18.VIII

Ехали по холмистым, полупустынным местам, но вскоре убедились, что в штате Вайоминг на редкость живописная природа. Недаром сами жители этого штата называют его “страной чудес” (wonderland). И, в самом деле, как чудо природы вдоль дороги по горизонту тянутся причудливые скалы – красные скалы. По-видимому, мягкие породы податливее влиянию ветров и ливней, волей природных сил превращающих их в средневековые замки и крепости, с неприступными стенами и бастионами. Далее красные “замки” сменяются серыми, еще более величественными по размерам и форме. Промчавшись мимо скал, въезжаем в полу-заповедник – колоссальный лесной массив преимущественно хвойный), изобилующий озерами и горными реками, с глубокими ущельями... Особенно величественная картина раскрывается с появлением на горизонте снежных, иногда клинообразных вершин… Трудно передать словами красоту озер, растянувшихся у подножия горы. Едем дальше и вскоре оказываемся в “Йеллоустоун нейшенал парк”. Здесь мы должны жить три дня в забронированных по телефону номерах отеля под названием “Старый надежный”. Гостиница построена на территории многочисленных гейзеров, недалеко от большого гейзера “Старый надежный”, именем которого и названа гостиница. Разместившись в предоставленных нам номерах, ужинаем и спешим к “Старому надежному” гейзеру, который бьет регулярно через час вот уже много столетий. Вокруг собираются приехавшие сюда целыми семьями туристы, все они приехали сюда на своих машинах, а некоторые привезли сюда и свои домики на колесах. Полюбовавшись на чудо природы, идем ужинать, а затем и на боковую.

19.VIII

Позавтракав в том же кафе, идем бродить по территории парка, где сконцентрировано много гейзеров. Во все концы территории тянутся деревянные настилы-дорожки, по которым только и разрешается ходить туристам, так как почва очень ненадежная и легко можно провалиться. Буквально вокруг почва дышит, вздыхает, клокочет. В воздухе стоит запах сероводорода. Вот “прудик” с изумрудной водой, вот совершенно синяя вода в “пруду”, кипение тут тихое, чуть заметное, а вот клокочущий котел; здесь только отверстие, откуда доносится сильный шум “мотора”. Гейзер “Бриллиант” брызжет тонкой струей, разбивающейся на мельчайшие капельки, сверкающие на солнце как драгоценный алмаз. Плоскогорье, по которому разбросаны гейзеры, “пруды” и “ключи”, окаймлено высокими холмами, заросшими сосняком. С более высоких точек, окинув взглядом всю картину, вы видите, как во многих местах клубится белый “дым”, это пар, пар, пар.

Вдоволь насладившись чудесами природы, и изрядно устав, мы возвращаемся в свой “Старый надежный” отель.

20. VIII

В 8 часов утра, позавтракав в ресторане нашего “Старого надежного”, мы отправляемся досматривать чудеса Йеллоустонского парка. Удивительное явление: прохладная, черная, шумливая речка и на самом берегу кипящий гейзер “Приречный”. Вот гейзер “Гигант”, он, как говорят, бьет очень редко, и сейчас мы видим только клубы пара, охватывающие большое пространство, ощущаем горячее дыхание “Гиганта”. Гейзер “Гигант” на далеком расстоянии от нас: садимся в машину и едем к нему. Он оправдывает свое название спазматическим выбрасыванием довольно толстой струи кипящей воды. Отсюда едем к “Пасти дракона”: густые клубы пара заслоняют клокочущее отверстие в скале. Наконец, едем еще к одному чуду природы – к гейзеру “Минерва” и видим нечто вроде беломраморного мавзолея со светло-коричневой отделкой, по-видимому, образованному вулканическим извержением. По самой вершине “Минервы” стелется прозрачная пелена пара, источник его нам не виден – это довольно высоко. На самое сладкое А. Г. приберег “Большой каньон” и мы едем туда. Зрелище потрясающее: с огромной высоты в пропасть низвергается снежно-белый водопад. Падая, он разбивается на мельчайшие брызги, подымая водяную пыль. Крутые склоны каньона окрашены природой в тончайшие оттенки красок с переходом от розового к бледно-розовому, от оранжевого к желтому, от зеленого к салатному; они переливаются на солнце, а на самом дне чернеет полоса речки. На склонах каньона местами растут сосны и ели. Поражаешься живучести растений: на голой скале, как часовой, вытянулась стройная ёлочка, сильная и одинокая. Словом, красота неописуемая, оторваться трудно.

Однако мы проголодались, надо ехать “ланчевать”. Отобедав, едем дальше по аллее елей и сосен. А. Г. обещает показать нам медведей. Так и есть: на опушке леса косолапый позирует перед фотоаппаратом. Насмотревшись, едем дальше мимо горной речки и озер. По дороге встречаем еще пять медведей, они совсем не смущаются и спокойно подходят к машинам. Рекомендуется окна держать закрытыми, что мы и делаем.

День клонится к концу, и мы возвращаемся в наш “Старый надежный”.

21.VIII

Завтрак в отеле “Старый надежный” и в путь к Титонам. Едем по сплошной елово-сосновой аллее Йеллоустонского парка, мимо горных рек и озер и въезжаем в Титон - парк. Елово-сосновая аллея сменяется тополиной, что особенно оживляет пейзаж. Вырисовываются клинообразные вершины Титона, Большого, Среднего и Малого. Проезжаем мимо большого озера “Джексон” и вершины приближаются к нам всё больше и больше. Мы уже у подножья Большого Титона, но нас отделяет от него озеро Дженни с кристально чистой водой. Предание говорит, что озеро названо именем жены индейца – проводника по тропам Титона. Само озеро образовано от глетчера, сползшего с Титона. С небольшой пристани садимся в бот и плывем к противоположному берегу озера, прямо к склонам Большого Титона. Поднимаемся по тропам, проложенным по склонам горы. Дойдя до горной речки мы с Л. Ф. и Ирой остаемся отдыхать, усевшись на бревне, а М. Х и А. Г. взбираются дальше.

Обратно переправляемся на другом боте, и на пристани Л. Ф. читает наши имена, записанные в книгу. Здесь ведется учет всех туристов, переплывающих озеро Дженни, с тем, чтобы знать, все ли вернулись обратно. Снова на колесах, едем на ланч. По дороге встречаем ресторан “Фургон”, расположенный в двух вигвамах. Здесь самообслуживание. Берем миски и подходим к удлиненному очагу под навесом. А. Г., щурясь от дыма, большой ложкой кладет всем нам огромные куски жареного мяса, печеной картошки и тушеного чернослива. Еда чуть-чуть отдает дымом, и это очень вкусно! Поев, едем дальше и вскоре въезжаем в штат Айдахо, где в городе А. ужинаем в кафе и устраиваемся в ближайшем мотеле на ночлег.

1969 г. У озера Дженни "с кристально чистой водой".

23.VIII

Едем по штату Айдахо, кое-где появляется скудная растительность, но по мере приближения к штату Орегон, тут и там появляются хвойные леса. Дальше рельеф сильно меняется: по обеим сторонам дороги возвышаются лысые горы, причудливо переплетенные между собой. Подъезжаем к широкому мосту с металлической аркой – это мост через реку Колумбию, отделяющую штат Орегон от штата Вашингтон. Опять надо платить через переезд. А. Г. останавливает машину и расплачивается. На щите на мосту приветливая надпись: “Пожалуйте в вечно зеленый штат Вашингтон”. Проехав, примерно, пять-семь миль, попадаем в ущелье, сплошь заросшее хвойными лесами. Местами хвоя сменяется лиственными деревьями. Ехать очень приятно и интересно. Переночевав в роскошном мотеле отправляемся в путь, уже прямо к месту назначения – в город Сиэтл, где должен происходить конгресс. Переехав через реку, въезжаем в Сиэтл, растянувшийся по берегу Вашингтон Лейк (Washington Lake).Университет занимает большую территорию. Опрятно, зелено, красиво. Останавливаемся в студенческом общежитие, ныне свободном от студентов (каникулы).

Вечером торжественнейшее открытие конгресса. Заседание открывает академик Тиман. С речами выступают разные ученые. Входит губернатор штата Вашингтон (президиум приветствует). Губернатор молодой, энергичный, умный, интересный человек. Приветствуя конгресс, говорит очень толково, речь его всем по душе, в конце долгие аплодисменты, все встают. М. Х. и я сидим в первом ряду. Я между проф. Мельхерсом (Ф.Р.Г.) и Мотесом (Г.Д.Р.). По этому поводу М. Х.острит. После заседания отправляемся по своим комнатам.

25.VIII

Вечером прием у мэра города, организованный в помещении бывшей выставки. Вход великолепный: высокие арки, фонтаны, бассейны, окаймленные деревьями, усеянными множеством электрических лампочек. В помещении с высоченным потолком угощение а ля фуршет. У входа в помещение гостей встречает мэр с супругой, всем пожимают руки (не завидую, их несколько тысяч человек, правда, жена мэра в белых перчатках). В залах очень оживленно, многоязыкая речь, возгласы радости и неожиданности, встречаются старые знакомые и друзья. В 10 часов начинается разъезд.

27.VIII

Обычные брекфест и ланч в Макмагон холле. М. Х. на секциях и симпозиумах до 4-х часов. Я привожу в порядок свои вещи в номере. В 6 ч. З0 минут мы приглашены на годичное общее собрание Американского Ботанического общества. Из всей Советской делегации приглашены только шесть человек, в том числе А. Л. Тахтаджян и академик Цицин. В большом актовом зале в одном из многочисленных зданий университетского кампуса было собрано, примерно, 500 человек. Все разместились за сервированными круглыми столами, по 5-6 человек за каждым. Президиум сидел отдельно за длинным столом на возвышении у стены. Собрание началось с обычного американского обеда (dinner). Обслуживали нас студентки в униформах. На столах были бокалы с ледяной водой и чашки для неизменного кофе. Был подан салат из капусты со сметаной, белая булочка и торт на третье. “Официантки” то и дело подходили к столам и подливали кофе желающим (молоко стояло на столах). Затем, в больших тарелках, разнесли тушеное мясо с подливкой, картофельным пюре и зеленой фасолью. Всё было вкусно. После обеда наступила деловая часть собрания. Я очень сожалела, что не понимала по-английски, но мне было интересно следить за реакцией слушателей.

Речи были длинные и то и дело прерывались взрывами смеха.(Американцы очень любят юмор). Затем некоторых членов Общества наградили какими-то дипломами за хорошую работу. Президиум объявляет, что Американское Ботаническое общество избрало 8 новых членов-корреспондентов из зарубежных стран: по одному члену из Франции, Японии, СССР, Финляндии и др. Президент по фамилии приглашает каждого к столу, поздравляет, пожимает ему руку, вице-президент прикалывает к его груди ленточку. Вдруг, неожиданно, мы слышим фамилию Чайлахян. М. Х. приглашается к столу и принимает поздравления, как новый член-корреспондент

Общества. Каждое объявление о награжденном или избранном сопровождается аплодисментами. Наш академик тоже получает бурные аплодисменты. Профессор Мельхерс (ФРГ) встает сo своего места, подходит к нашему столу и поздравляет нас с избранием М. Х. в члены-корреспонденты АБО.

Приятный сюрприз!

28.VIII

Сегодня М. X. должен делать доклад на английском языке. В 8 ч. 30 мин. мы идем в Макмагон Холл завтракать, затем возвращаемся домой. В лифте встречаем проф. Вайнтрауба, с которым М. Х. познакомился в Канаде. Приглашаем его к себе на короткую беседу. Он когда-то изучал русский язык и мы с ним, смеясь, говорим на русско-английском языке. Он, как и все здесь, удивительно приветливый человек. Завтра он летит обратно к себе в Ванкувер. На прощание я дарю ему сигареты “Тройка”, а для его маленькой дочки коробку детского шоколада (Московского). К часу отправляемся на ланч, оттуда – в корпус имени Джонсона, где заседает секция “Ботаника развития”. После двух докладчиков выступает с докладом М. Х. Аудитория переполнена, много молодежи. После доклада к М. Х. подходят незнакомые лица (специалисты) и благодарят за доклад.

Завтра доклад Турецкой Р. Х. Идем к ней в Макмагон Холл. М. Х. должен прослушать доклад на английском языке. По дороге встречаем одну из ботаничек, сидевших вчера за нашим столом. Она радостно приветствует М. Х. и целует его в щеку, потом целуется и со мной. Прощаясь, треплет М. Х. по щеке. Таковы нравы свободной Америки. Прослушав Рахиль, мы отправляемся к себе в отель с тем, чтобы переодеться и поехать на прием к президенту Вашингтонского университета в Сиэтле. На университетском кампусе нас ждет автобус. Едем по городу, въезжаем в зеленую зону, где находятся виллы-особняки. Подъезжаем к роскошной двухэтажной вилле – резиденции президента Университета. По-видимому, в первом этаже помещаются комнаты для приемов, а во втором – жилые комнаты для семьи президента.

В доме шла оживленная беседа среди уже собравшихся гостей. В приемной нас встретили президент и его супруга и любезно пожали нам руки, затем мы прошли в гостиную, где на столах стояли серебряные “самовары” со спиртовыми горелками. В двух концах стола сидели распорядители столов и подавали гостям, по желанию, либо чай с лимоном, либо кофе со сливками. На серебряных же подносах были разложены всевозможные пирожные, очень красиво оформленные. Хотя зал был освещен электричеством (не ярким), на обоих концах столов сверкали серебряные подсвечники с горящими свечами. Особенно красиво выглядели на столах великолепные букеты желтых роз. Весь дом чем-то походил на небольшой дворец с изысканной отделкой стен: не было ни вычурности, ни пестроты: всюду чувствовался художественный вкус оформителя. Покинув комнаты, мы вошли в роскошный сад с чудесным газоном и цветочными клумбами. Вилла стоит на берегу Вашингтон Лейк, на горизонте возвышается гора “Ренье”, местами покрытая снегом, удивительно похожая на наш большой Арарат. А. Л. Тахтаджян находит сходство и с Фудзиямой. Вся панорама цветущего сада с террасами и аллеями из хвойных и лиственных деревьев, на берегу живописного озера, воистину производила волшебное впечатление. Великолепие неописуемое! Опять рукопожатия совершенно незнакомых людей, приветливые улыбки, предупредительность. Исключительно доброжелательное отношение; к гостям из СССР особое внимание. Много нарядных дам. Меха, модные прически и, вместе с тем, удивительная простота, никакой чопорности. Прием подходит к концу. Мы прощаемся с хозяином и на том же автобусе возвращаемся домой.

Между прочим, когда М. Х. сделал доклад (его доклад был после доклада француза, проф. Шуара), а затем, после доклада проф. Хомнера, сделал доклад Азарьян, Шуар, зная, что Азарьян ученик М. Х. и его соотечественник, подошел к М. Х. и подал ему бумагу с надписью: “VIVE L''ARMENIE”. (Да здравствует Армения – фр.)

29.VIII

Утром обычный завтрак (breakfast). Встреча с Л. Ф. и Иришкой. Совместная поездка (вместе с М. Х.) на монорельсовую воздушную дорогу, подъем на башню Сиэтлской выставки 1962 года. С башни открывается вид на Сиэтл, расположенный серпообразно по побережью Тихоокеанского залива. Каким маленьким выглядит Вашингтон Лейк перед этим огромным заливом! С двухсотметровой высоты особенно наглядно, какое огромное место занимает легковая машина в жизни американца...

Полюбовавшись дивным городом, едем прямо в Макмагон Холл на ланч. М. Х. идет на работу секции, я – домой. В шесть часов всей группой едем на Черный остров в индейскую деревню “Тилликэн Виллидж”, вначале на автобусе, затем на пароходике (примерно, час) по заливу. Ресторан просторный, на столах светильники. Полумрак. Гвоздь ужина – жареная на вертеле осетрина. Салат из капусты, печеный картофель, на сладкое кофе с молоком и пирожные. В ресторане тут же сцена. На сцене индейские песни и пляски, очень дикие, удовольствия не доставляют.

Поужинав, едем обратно через тот же залив. Довольно прохладно, но мы поднимаемся на открытую палубу и любуемся вечерним Сиэтлом, сверкающим тысячами огней. Картина великолепная, надо видеть, словами не передашь, будто рассыпаны по всей земле миллионы сверкающих разноцветными огнями елочных игрушек. Мы уже дома, пора ложиться спать, завтра надо вставать в 6 часов утра. Спокойной ночи!

30.VIII

Ранний завтрак в Макмагон Холле; сбор советских туристов и делегатов у специального для поездки автобуса. Едем в Маунт Ренье Нейшнл парк (Mount R. National Раrk) любоваться на чудесную гору. Дорога удивительно живописная, вспоминается путешествие с Лангами по Йеллоустонскому парку: ущелья, заросшие хвойными и лиственными деревьями, горные реки и водопады, горные цепи. Но Маунт Ренье возвышается в величественном одиночестве, далеко отступив от горной цепи, сверкая белизной вечных снегов, и удивительно напоминает нам нашу библейскую гору, далеко не столь нам доступную. Маунт Ренье считается потухшим вулканом, но последние два года он стал вести себя как-то подозрительно, и американские геологи и сейсмологи начали вести за горой наблюдение. В последние две недели появились явные признаки действующего вулкана. Американским правительством назначена комиссия на случай необходимости эвакуации населения близлежащих городов и сел. Хочется пожелать американскому народу и его многочисленным семьям избежать этой зловещей угрозы природы, а красавцу Маунт Ренье продолжать сиять вечной красотой.

1.IX

Вечером банкет (congress Dinner) в Центральном зале выставки. Каждый участник платит 5 с половиной долларов. Вместе с Лангами, Мельхерсами и проф. Мотесом занимаем один круглый стол. В огромном зале с высоким потолком свежий воздух, дышится легко, хотя в зале 1200 человек. Откуда-то с потолка льется матовый свет. На эстраде играет оркестр, поет певица, иногда под собственный аккомпанемент гитары. Под танцевальную музыку между столами танцуют пары (часто довольно пожилые).

Публика, хотя и делегатская, весьма пестрая. Костюмы тоже самые разнообразные. От мини-мини юбок до строгих черных платьев. Прически диковинные: шиньоны, распущенные волосы, короткая стрижка. После ужина выступает президент конгресса, академик Тиман, затем держат речь другие ученые и сенатор М. Джексон от штата Вашингтон. После него выступает доктор Рафаэль Л. Родригес, профессор ботаники университета Коста Рики с программой “Прогресс в алгалогии”. Это было необычное выступление: проф. Родригес оказался великолепным карикатуристом. В зале погас свет, и на экране показались замечательные юмористические зарисовки Родригеса, иллюстрирующие весь ход конгресса, его смешные стороны. Тут были использованы и “математические формулы”, и “законы физики”, и т.д., и т.п. И всё, иллюстрируемое на экране, сопровождалось пояснениями Родригеса. В зале стоял непрерывный хохот. К сожалению, мне перепадали лишь крохи остроумия Родригеса и то благодаря А. Г. Лангу, который время от времени кое-что переводил на русский язык.

После проф. Родригеса выступали профессора ботаники, работающие под руководством профессоров Калифорнийского и Мичиганского университетов. В один миг всем участником банкета были розданы тексты юмористических песенок и весь зал, вместе с выступающими ботаниками (трое из них были академиками Национальной Академии), запели эти песни на разные мелодии. Было очень весело. На этом вечер закрылся и в течение пяти-десяти минут специальные автобусы всех участников банкета развезли по домам.

2.IX

Последний завтрак в Макмагон Холле, последние советские делегаты готовятся к отлету. Вернувшись в отель ждем отъезжающих, чтобы помахать им на дорогу. Итак, уехали Красновский, Сытник, Цицин, Елизавета Дмитриевна, Шлык, Тахтаджян и Федоров. Остались во всей Америке мы вдвоем, и только сознание, что еще Ланги с нами, несколько утешало меня. Последний ланч в Макмагон Холле вместе с Л. Ф. и Иришкой (А. Г. был на заседании). После отдыха в отеле идем провожать Лангов в обратный путь, но машина снова барахлит, ехать нельзя, требуется ремонт. Ланги на ночь перебираются в наш отель “Тауэр Университи”, т. к. общежитие надо освободить для другой конференции. По старой памяти вместе идем в ресторан (итальянский), вечер проводим вместе. День прожит, надо спать.

3.IX

Завтрак вместе с Лангами в ресторане. Л. Ф. едет за машиной в мастерскую. Ждем ее в отеле. Наконец, машина в исправности. Садимся и едем в Университетский кампус на последнюю съемку. Семья Ланга в той же самой машине, в которой мы пропутешествовали 10 дней – и на которой сзади Мишей Лангом наклеена этикетка с надписью: “Привези их обратно живыми”.(Намек на слишком быстрый темп А. Г.) Последние минуты. Прощаемся... Грустно расставаться. Машина трогается –счастливого пути, дорогие друзья!..

Иллинойс 1969 г. Путешествие с Лангами.

4. IX

С вечера, договорившись с ак. Тиманом, встаем в 6. 30. В 7. 30 завтрак в нашем отеле вместе с Тиманом, его женой и секретаршей, которая нас должна везти в Санта-Круц на своей машине, т. к. машина Тимана маловата, как они говорят. Всё готово, машина трогается. Прощай, прекрасный город Сиэтл! Едем по штату Вашингтон, любуясь зеленым простором по обеим сторонам как всегда великолепной дороги. Вдруг, М. Х., к великому своему замешательству обнаруживает у себя в кармане ключ от номера, где мы прожили целую неделю. Как быть?! Ак. Тиман успокаивает нас, указав на тонкую бирку, прикрепленную к ключу, на которой напечатано: “Просьба опустить ключ в ближайший почтовый ящик, ваша пересылка оплачена”. Вот и всё. По-видимому, такие случаи нередки. Едем дальше, проезжая небольшие города, фермы и села.

Пересекаем широкую реку Колумбию, отделяющую штат Вашингтон от штата Орегон. Здесь чувствуется близость Тихого океана. Буйная растительность, лес смешанный, местность гористая, очень живописно. Подъезжаем к Портленду, где и опускаем ключ в ящик.

А вот и океан! Он раскинулся справа, а слева, вдоль дороги, тянутся холмы, сплошь покрытые лесами. Через глубокие заливы океана перекинуты огромные мосты. До чего же чудесный чистый песок окаймляет берега океана, словно его пропустили через тончайшее сито, вот бы на черноморском побережье быть такому завидному песку!.. Однако вскоре мы узнаем и убеждаемся в этом воочию, что этот чудесный песок, наносимый из океана, образует высокие дюны, душащие прибрежную растительность. Океан наступает на сушу, картинка грозная… Время уже близится к вечер. Подъезжаем к мотелю, занимаем номера и отправляемся на обед, предварительно угостившись у Тимана американской водкой, смешанной с водой со льдом. После обеда возвращаемся в отель. Спокойной ночи!

5.IX

После чашки кофе в мотеле садимся в машину и едем дальше по штату Орегон. Въезжаем в штат Калифорния: “Добро пожаловать в Калифорнию” гласит надпись на вывеске. Едем дальше довольно долго по берегу Тихого океана. Действительно, он Тихий. Волны не бросаются на берег, как на Черном море, а исподволь каскадами (ступенчато) подступают к берегам. Удивительно красиво ложатся эти ступеньки, окаймленные белой пеной. А из воды, тут и там, возвышаются скалы различных размеров. По дороге попалась даже “Медведь-гора” и скала “Парус”, совсем как в Крыму. Едем вперед к заповеднику гигантских деревьев (секвой). Въезжаем в национальный парк штата Калифорния. Деревья потрясающей толщины и высоты. В одном из деревьев помещается целая комната с окном и дверью. Заходим, смотрим, изумляемся… Едем дальше. Машину на этот раз ведет академик Тиман. Подъезжаем на ночлег к мотелю “Эдж-Вуд” и, разместившись, идем обедать. Уже поздно, завтра рано вставать.

6.IX

Все готовы в путь, уже и кофе выпито в мотеле – едем. Утро бодрящее, хотя и солнечно. Калифорния – довольно густо населенный штат. Проезжаем множество небольших городов, в одном из них останавливаемся у кафе на легкий завтрак. В городе Санта Роза осматриваем мемориальный сад имени Бербанка (американский Мичурин). Ак. Тиман ведет нас туда. Небольшой розариум, множество различных растений, пруд с кувшинками, пруд с чудесными лотосами, оформление красивое. Рядом с садом Бербанка – деревянная церковь, замечательная тем, что построена из одного дерева секвойи. Я не очень удивлена, так как накануне видела этих гигантов в заповеднике…

Спешим обратно к машине. Проезжаем город Сан-Рафаэл, уже недалеко от нас знаменитый Сан-Франциско. Все эти “святые” города некогда построены испанскими завоевателями. Ныне – это типичные американские города со всеми присущими им особенностями…

Наконец, знакомая приветливая надпись “Добро пожаловать в Сан-Франциско”. И перед нами вырастает гигантский висячий мост, прекрасное сооружение, говорят, при сильном ветре он покачивается. Мост перекинут через Тихоокеанский залив “Сан- Франциско”. Переехав мост, мы останавливаемся, выходим из машины, чтобы полюбоваться мостом со стороны. Совсем рядом, на небольшой площади стоит бронзовый монумент, на котором надпись: “Джозеф Штраус – человек, который построил мост. Едем через центр Сан-Франциско. Поражают небоскребы удивительно красивой архитектуры. К моей радости, не едем, а ползем (изобилие машин на улице иного хода не позволяет), благодаря этому можно увидеть многое. Но вот выехали из центра и поехали по двухэтажному Сан-Франциско. Это уже другой город, более новый. Через полтора часа мы уже в Санта-Круц. Останавливаемся у дома, где живут Тиманы. Оказывается, мы их гости. Нам отводится во втором этаже двухкомнатная изолированная квартира, только нет кухни. В “официальных покоях” нас угощают крепким чаем с печеньями, затем отдых. После отдыха и душа ужин в интимной столовой при кухне. Затем опять в салон, где ак. Тиман дает нам чудесный концерт из Баха, Брамса, Генделя и Шумана. Посидев немного с ак. Тиманом, расходимся по спальням.

7.IX

Дом Тиманов очень удобный, со всей американской механизацией. За кухонным окном на раме висит кормушка для колибри, она похожа на китайский фонарик. Фонарик наполняется сиропом и колибри, через мельчайшие отверстия, клювами достают его. Вернувшись домой после ознакомления с колледжами, мы из столовой выходим прямо в просторный гараж, где стоят две великолепные автомашины. Садимся в одну из них и едем на ланч в Санта-Круц. Тиман везет нас к огромному Тихоокеанскому заливу “Санта-Круц”, где на молу в километр длиной тянется ряд магазинов и ресторанов. Тиман выбирает самый популярный ресторан, записывается на очередь (ждать 20 минут) и мы отправляемся прогуливаться по молу. Здесь очень многолюдно: старики, молодежь, дети. Наконец-то мы видим настоящий пляж с купальщиками. А на молу через барьер десятки людей (юноши, старики, женщины, девушки) удят рыбу. Я еще не видела такого количества рыболовов-любителей.

Но пора идти на ланч. Удивительно празднично выглядят кафе и рестораны. Ланч у нас сегодня особенный: очень вкусно приготовлена свежая лососина и, хотя порции очень большие, они съедаются нами целиком. После ланча едем по городу, это опять одноэтажная Америка. Уютные особнячки, но уже более плотно примыкающие друг к другу, чем в северных штатах. Кенед Тиман везет нас к цветнику, знаменитому своими бегониями. В первый раз я вижу столь сконцентрированную красоту. Сколько красок! Описать невозможно, надо видеть. Это старик-селекционер вывел различные сорта бегоний и, разводя их, ведет большую торговлю.

Едем домой.

8.IX

Миссис Тиман поправилась. Завтрак приготовила она, после чего любезно предложила нам поехать посмотреть морских львов (тюленей). По дороге остановились у широченного залива и наблюдали, как спортсмены скользят по волнам на совершенно плоских, без выемок, лодках. Стадо тюленей сидело на широкой скале, выступающей из воды уже не в заливе, а в Тихом океане.

Не могу не отметить одно обстоятельство, приятно удивившее меня: на Университетском кампусе стоит цветочный киоск. Возвращаясь домой, по предложению Энн, мы с М. Х. выходим из машины, подходим к киоску и составляем для себя букет из гвоздик и пионов. Оказывается, эти цветы из цветника Университета, за которым ухаживают студенты. Это они заготавливают в киоск цветы, и всем проезжающим мимо разрешается брать для себя букеты без платы. Таковы нравы Америки. И этот день прожит. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы расходимся.

9.IX

Последнее утро в доме Тиманов. Завтрак на столе в интимной столовой. Садимся за стол, но в это время за кухонным окном (кухня и столовая соединены вместе, как во всех американских домах) показывается лицо негритянки. Миссис Тиман встает со словами “О, миссис Мейлор!” Встает с места Кенед, следуя его примеру, встаем и мы. Миссис Энн открывает наружную дверь и в столовую-кухню входит негритянка лет 50-ти. Миссис Тиман нежно целует ее в щеку, все мы пожимаем ей руку и затем наш завтрак продолжается. Миссис Мейлор приезжает к Тиманам раз в неделю и производит генеральную уборку во всем огромном доме Тиманов, за что получает каждый раз 12 долларов.

После завтрака Кенед уезжает в офис, а мы с миссис Энн идем гулять по Университетскому кампусу, смотрим здания общежитий других студентов, танцевальные залы, холл для отдыха, цветники. Удивляет изобилие абстрактных картин и скульптур, сделанных руками студентов, занимающихся на факультете живописи. Многие профессора, в том числе и Тиманы, весьма скептически относятся к этим абстрактным изделиям, однако, не считают возможным вслух выражать свое мнение, дабы не насиловать волю и желание молодого человека.

Но, пора домой. За нами должен приехать на своей машине проф. Рапопорт, чтобы отвезти нас в город Д. Приближаясь к дому со стороны столовой-кухни через гараж, видим большую легковую машину.

– А вот и Рапопорт! – говорит М. Х.

– Нет, – возражает миссис Энн, – это машина миссис Мэйлор…

Через некоторое время подъезжает проф. Рапопорт с женой, симпатичная, приветливая пара. Прощаемся с миссис Энн и уезжаем. Путь наш снова лежит через Сан-Франциско. По мере приближения к городу увеличивается число машин, дорога становится шире (в пять рядов). Еще раз убеждаешься, что Сан- Франциско изумительно красивый город с чудесным климатом.

Едем по гигантскому городу, построенному на холмах у самого синего океана, то по крутому подъему, то вниз, по головокружительному серпантину. Проезжаем по культурному центру: театр оперы, библиотека, музей и т. д. Здания великолепной архитектуры. Подъезжаем к заливу Сан-Франциско, к пристани с грузовыми и пассажирскими судами. На одной из улиц видим памятник Линкольну, сооруженный на средства, собранные населением. Великолепно здесь, но надо ехать дальше, через залив Сан-Франциско, по колоссальному мосту в два яруса. По обоим ярусам идут машины в пять рядов – это грандиозно. По пути встречается множество небольших городов. Но вот мы пересекаем долину. Проф. Рапопорт говорит, что Джек Лондон в романе “Лунная долина” описал эти места. (Где-то в стороне его дом, но туда далековато). Резко меняется климат, становится жарко. Рапопорт включает кондиционер, теперь дышится легко.

Наступает пора обеда (“ланчевали” мы в час дня в уютном ресторане “Говард Джонстон”). Подъезжаем к ресторану “Nut Tree”. Это знаменитый в Калифорнии ресторан: владелец его имеет тут же небольшой аэродром с миниатюрными самолетами, на которых сюда съезжаются любители этого ресторана. Интересный интерьер: внутренний сад с птицами с ярким оперением, художественное оформление стен и потолка, уютные уголки, приятная сервировка, а самое главное – удивительно вкусная, изысканная кухня.

Отобедав, едем к Рапопортам. Дом Рапопорта находится недалеко от Университетского кампуса. Это не президентские хоромы Тиманов, но и здесь очень уютно и мило. Нас встречают очаровательные дети Рапопортов.: .Дом одноэтажный современной постройки с низкими потолками. Весь дом по-американски механизирован. Рапопорты сравнительно молодые супруги, в доме много абстрактных картин, а у детей в комнатах масса кукол, картинок и ярких пятен. Нам отвели уютную комнату. По приезде домой вечером перед сном посмотрели диапозитивы и легли спать.

10.IX

Рапопорты назвали гостей: три пары преподавателей университета с женами. Стол накрыт в гостиной (просторная комната с высоким потолком). В стаканах разносят коктейль со льдом. Раздаются бумажные салфеточки, чтобы не холодно было держать стаканы. К напитку подаются свежие маслины (зеленые) и посоленные, жареные кешью с миндалем. Подается холодный суп из овощей, затем жаркое с артишоками, грибами и салат из огурцов и помидоров с капустой. Пьем красное вино. После всего кофе с молоком, или без оного, и творожный пудинг.

Дети за стол не садятся. Они только разносят угощения и уходят к себе. А когда настает пора – они выходят и прощаются с гостями. После ужина гости рассаживаются в креслах и на диване. Идет оживленная беседа. Спорят об абстрактном искусстве. Приятно удивляет осведомленность этих людей науки о живописи и музыке и т.д. Здесь у них популярные композиторы Стравинский, Прокофьев, Шостакович. Очень ценят наш Большой театр и ансамбль Игоря Моисеева. Ужасно сковывает незнание языка, это колоссальный пробел. Гости разъехались, пора спать. Завтра утром едем в Мэдисон – штат Висконсин.

11.IX

Завтрак в уютной столовой у Рапопортов.). Затем Лоуренс и Норма везут нас в аэропорт. Проезжаем через Университетский кампус, вновь и вновь поражает размах и масштаб университетского города. Еще не жарко, но через два-три часа будет пекло – нестерпимая жара. Спасибо американской технике: мы в течение трех дней ни одной минуты не страдали от жары. Да здравствует Air-Conditioning и дома, и в общественных зданиях, и в машине!

Прощаемся с милыми гостеприимными Рапопортами и идем на посадку. Летим в Сан-Франциско, полет получасовой. Здесь пересадка на самолет в Чикаго, куда прибываем через четыре часа. Пересаживаемся на небольшой самолет и летим в Мэдисон, где мы проживем 4 дня. Нас встречает академик Скуг Фольке Карлович и везет нас в гостиницу, где уже для нас заказан номер.

Оставив вещи, мы едем к нему, где нас ожидают его жена Бригитта и дочь Карен, и прекрасный обед. Скуги по происхождению шведы и это чувствуется во всем: и в манере держаться, и в обстановке. Впервые за все пребывание в Америке мы садимся за стол, покрытый скатертью. Но и они также трогают нас своим исключительным вниманием, как и другие. После составления плана на завтра мы собираемся в гостиницу, куда нас отвозят Ф. К. и жена его Бригитта.

12.IX

Завтрак в нашем отеле “Madison Inn on Campus” в небольшом ресторане. В одиннадцать за нами заходят Скуги и с ними молодая женщина, которая знакомится со мной, представляясь “Аня”. Это Фольке Карлович устроил мне большой сюрприз. Аня – Анна Дмитриевна Пронина-Хилдэн, по происхождению русская, родилась в Польше и вместе с родителями еще в отрочестве переехала в Америку, где вышла замуж за норвежца Хилдэна. Хотя и с американским акцентом, Аня прекрасно говорит по-русски. По специальности она лингвист, изучает славянские языки и готовится в аспирантуру, но временно, чтобы подработать (у них трое детей, муж – адвокат) она работает лаборанткой у Ф. К. Скуга. Итак, я теперь не безъязыкая и мне гораздо легче ориентироваться в чужой стране. М. Х. и Ф. К. идут в Университет осматривать научные объекты и встречаться с людьми, мы же с Бригиттой и Аней идем бродить по Университетскому кампусу. Студенческая столовая стоит на берегу чудесного озера Мендота (название индейское). На просторной водной глади много яхт с белыми парусами. Новая встреча: молодая американка, знакомая Ани, тоже лингвист, говорит очень неплохо по-русски, несколько лет тому назад была гидом на американской выставке в Москве. Мечтает снова попасть туда. Пишет кандидатскую диссертацию на тему “Федор Соллогуб”. Преподает русский язык на первых курсах Университета. На мой вопрос, каких еще русских писателей она знает и любит, она мне ответила “Конечно, Достоевского и очень люблю Пушкина, но его нельзя перевести на английский язык”. Это меня порядком удивило – такое понимание Пушкина.

Пора ехать на лекцию М. Х. О ней есть объявление в местной газете “Мэдисон Дейли Джорнал”. Аудитория в сборе. После лекции аплодисменты, затем вопросы. После всего в другом здании прием по случаю нашего приезда. Приглашены профессора с женами (как исключение, Аня с мужем). После часовой беседы с бокалами шампанского, а к нему жареный кешью и миндаль, жареные мясные катушки и трубочки сельдерея с творогом (очень вкусно), гости приглашаются в соседний зал на обед. Ф. К. говорит тосты, официанты разливают красное вино по бокалам. Ответные тосты держат гости, в том числе и М. Х. Мне тоже приходится сказать несколько благодарственных слов по-русски, Аня переводит. Ужин заканчивается черным кофе и мороженым. Гости разъезжаются.

Да, кстати, сегодня мы видели много “хиппи” – оборванцев с интеллигентными лицами (студенты), но к ним часто примазываются подозрительные личности под видом студентов. Учитывая это, администрация Университета начала вести строгий учет действительных студентов “хиппи”. Как мне Аня объяснила, фактических анархистов, протестующих против всякой власти. Иногда они ведут себя слишком буйно, но и хорошего у них много. Они протестуют против войны во Вьетнаме, против эксплуатации человека, против неравенства. Их одежда и поведение – вызов современному обществу. Молодое вино должно перебродить – это закон, не только химический, но и социологический.

14.IX

За нами заезжает Ф. К. Скуг на своей машине. Едем смотреть его “ферму” в 50 милях от Мэдисона. Начало дороги довольно однообразное: поля кукурузы, просто поля, уже подернутые желтизной и те же молочные фермы с башнями-силосами с серебряными куполами, похожими на магометанские минареты. Но вот интересное деревянное сооружение “Висконсин форт Дэлс”, построенное белыми для обороны от краснокожих. Сейчас это аттракцион.

Проехав городок и переехав широкую реку “Висконсин”, мы сворачиваем на так называемую “проселочную” дорогу и подъезжаем к “ферме” Скуга Ф. К. Дорога чуть уже магистрали. Вот где развертывается вся красота штата Висконсин: живописнейшие холмы, лиственные леса из ореховых деревьев, ивы и клена, уже с оранжеватой местами листвой. Едем к белеющему вдали белому дому. Дождит и кругом сыро. Ф. К. останавливает машину, достает из багажника резиновые сапоги и подает мне, сам тоже переобувается (М. Х. остается в своих туфлях). Утопая в высокой влажной траве, шагаем к дому. Ф.К. Скуг предстает перед нами настоящим землевладельцем: у него 100 акров леса и 30 акров земли без деревьев. Только он занимается не землей, а наукой, и только для души у него вспаханный им самим небольшой клочок земли и выращены (как мы воочию убедились) помидоры, огурцы, тыква, картофель, морковь, свекла и капуста. Нарвав всего для дома, он повел нас к “даче”, двухэтажному деревянному зданию, еще необжитому и требующему большого ремонта. Перед самым домом растут яблони, увешанные плодами, а под яблонями масса паданцев, приходится ходить осторожно, чтобы на них не наступить. Надышавшись чистейшим воздухом, едем обратно. Подъезжаем к озеру Мендота (одному из четырех озер Мэдисона), которое находится рядом с Университетским кампусом. Огромный водоем очень украшает город и доставляет большое удовольствие яхтсменам.

Мы в отеле. После получасового отдыха за нами заезжает Ф. К. Скуг и везет к себе. Сегодня в 6 ч. вечера у него прием. Гостей человек 20-25. Гостей угощают а ля фуршет. Оживленная беседа всех со всеми. В 10 ч. разъезд. Мы заказываем разговор с Ист Лансингом и беседуем с нашими милыми Лангами. У них все в порядке.

15.IХ

Заканчиваем завтрак в отеле, когда за мной приезжает Аня. А за М. Х. – Скуг. Они едут по научным учреждениям, а мы с Аней – по магазинам. Покупаем кое-что и заезжаем к ней. Особнячок Ани рядом с особнячком ее родителей (они свой дом арендуют у родителей). В доме у каждого своя комната и общая столовая.

Место чудесное, кругом зелень. Аня с гордостью показывает мне полки, заставленные полными собраниями сочинений русских писателей. Заводит пластинки с русскими народными напевами. Приходит неожиданно ее муж Рэд. Вместе садимся за ланч. Русский борщ с американским акцентом, сыр, ветчина, кулич и кекс, испеченный по случаю моего прихода. Рэд фотографирует нас. Едем за Бригитт, как договорились. Забираем ее, едем в магазин. Бригитт дарит мне для Инны и Маши пакеты, невзирая на мой протест. (Меня поразило то, что дом Ани стоит не запертый. Аня говорит: “Нас целый день нет дома. Вор и так может разбить стекло и влезть в дом. Нет смысла запирать”. В доме у нее несколько безалаберно, чувствуется не педантичная, широкая натура русского человека). После покупок едем с коротким визитом к профессору Бируте. Она литовка, лингвист, одинокая женщина, преподает в Университете испанский язык и литературу. Знает еще много языков, в том числе и русский. Мы с ней познакомились вчера на приеме у Скугов, и у нас завязалась оживленная беседа. Ей было приятно, что мы с М. Х. были в Каунасе и видели картины Чюрлениса. Она пригласила нас послушать пластинку с музыкой Чюрлениса. В великолепном особняке, стоящем на берегу Мендоты и утопающим в зелени, Бируте угостила нас кофе с очень вкусным сладким пирогом, испеченным в связи с нашим визитом. Попрощавшись с гостеприимной хозяйкой, мы завезли Бригитт домой, а потом Аня меня – в отель.
В 6 ч. 30 мин. За мной заехала Карин, чтобы отвезти к профессору Хьюстону Гаррисону, пригласившему нас и Скугов посетить его дом. Мы уже привыкли к уютным особнякам, окруженным зеленью. Обычное распивание горячего кофе стоя.

Затем приглашение к столу. Он без скатерти, под приборами кружевные салфетки. Угощение вкусное и обильное. Удивительное явление: у хозяев только один ребенок – мальчик Джон 9-ти лет. Очень мил и держится непринужденно. Разносит на подносе угощение (до того, как сесть нам за стол). Охотно принимает участие в беседе взрослых. Родители его не останавливают. Только Ф. К. иногда предупреждающе посвистывает, глядя на Джона. За столом весело и много смеха. После ужина разваливаемся в креслах в соседней галерее. Обстановка непринужденная: хозяин полулежит в шезлонге, а Джон растянулся у ног отца. М. Х. на пианино играет старинный вальс. (До этого Джон бренчал что-то, он учится музыке). Хозяин встает. Идет в гостиную и заводит музыку Прокофьева, запросто напевая сложную мелодию. По просьбе М. Х. заводит Шаляпина (в опере “Борис Годунов”). Остальные артисты поют с большим акцентом. Не удалось узнать, с какой оперной труппой выступал Шаляпин. Хозяин любит музыку, у него есть пластинки Чайковского (Джон принес и показал 1-ый концерт Чайковского, он его очень любит), Глинки, Мусорского и другие. Вечер прошел очень мило. Чета Скугов отвезла нас в отель. Карин уехала раньше на их второй машине. В номере начали укладываться, завтра отбываем в Чикаго.

16.IX

В первый раз без завтрака. Ранним утром за нами заезжает Скуг, чтобы отвезти нас на автобусную станцию. К автобусной станции на своей машине подъезжает Бригитта с Карин. Трогательное прощание с приветливой, милой семьей Скугов и мы трогаемся в путь; даешь Чикаго!

Въезжаем в знаменитый своими небоскребами Чикаго. Мы уже в центре города и едем по улицам-каньонам. Большое движение. Все поражает. На автобусной станции мы выгружаемся. Ровно через пять минут по ступенькам сверху мчится молодой человек, встречающий нас. “Здравствуйте!” – бодро и весело приветствует нас профессор Манфред Рудат, по-русски, но с американским акцентом. Он бывший ученик А. Г. Ланга, его протеже, немец по происхождению. Мы с ним познакомились еще в Сиэтле на конгрессе. Рудат хватает оба чемодана, как картонные коробки и мчится вверх по эскалатору, мы за ним. У паркинга нас ждет аспирантка на своей машине. Едем прямо к Рудату на квартиру. В первый раз мы не в особняке, а на квартире, которую Рудат снимает у частной компании. Это один из двухэтажных домов, квадратами расположенных вдоль газонов с деревьями и цветниками. У Манфреда Рудата с Хельгой двое детей. Квартира у них довольно просторная: на первом этаже гостиная, кухня с семейной столовой. На втором – спальня для родителей, спальня для детей, комната для гостей и две туалетных комнаты с ванной и умывальником. Из вестибюля идет лестница вниз, в подвальный этаж, т.е. просторную комнату, заваленную игрушками. Там же стол со швейной машинкой, а за поворотом укромный уголок с письменным столом и книжными полками. Здесь каждый занимается своим делом в уютном соседстве. Везде в домах мы встречали уют, чистоту и порядок, но эта немецкая семья, переехавшая в Америку 7 лет назад, превзошла все, что мы видели. В доме потрясающая чистота, образцовый порядок, но дети воспитываются несколько иначе, чем у американцев. Не лишая их самостоятельности и свободы здесь родители до некоторой степени ограничивают ее, вопреки американскому методу воспитания. Майкл удивительно ласковый мальчик, а Моника умненькая девочка, но несколько дичится. Рудат на своей небольшой машине повез нас осматривать Университетский кампус. Это частный университет, основанный Рокфеллером на 8.000 студентов. Великолепное здание, прекрасно оборудованное. После прогулки по кампусу идем в клуб, членом которого является наш. После обеда М. Х. и Рудат едут обратно
в Университет: М. Х. должен прочесть лекцию. В 7 часов прием у Рудатов, на который приглашены уже знакомые нам профессора и еще один американский генетик с женой. Вкусный обед, напоминающий о немецком происхождении Хельги. В половине одиннадцатого гости расходятся, а нас хозяин сажает в машину – везет показывать ночной Чикаго. Едем к озеру Мичиган, на берегу которого расположен второй по величине американский город. Зрелище потрясающее. Представьте себе пятнадцать московских Университетов, стоящих близко друг к другу, и представьте на некоторых из них еще по пол-Университета. Только Чикагские небоскребы черного цвета.

1976 г. Участники международной конференции: М. Еллитт, В. Кефели, Н. Амрайн

1976 г. Цюрих. у озера

1988 г. Сплит, Югославия. На переднем плане, слева направо: В. Кефели, В. Ложникова, М.Х. Чайлахян.

Сделав круг по городу, опять едем к озеру, которое волнуется сейчас как море. Оно так велико, что по нему ходят океанские теплоходы, заходя сюда по реке св. Лаврентия.

17.IX

Ранний завтрак в доме Рудата. Малышки тоже уже на ногах, они уже к нам привыкли. Прощаемся. После полуторачасового полета приземляемся в штате Коннектикут (гор. Харт Фордс). Нас встречает сотрудница Артура Галстона, которая узнает М.Х по книге и статье с его фотографией. Доктор наук Рут Сеттер везет нас на своей огромной машине в Нью-Хевн, где находится Йэльский Университет, частный, состоящий из 12-ти колледжей. Заходим в вестибюль. Через 5 минут Галстон, широко улыбаясь, обнимает М. Х., приветствует меня и везет нас на машине Рут в самый старый дом Университетского кампуса, где одна квартира на 3 этаже для почетных гостей. М. Х. тут же идет с ними читать лекцию, уже заранее объявленную.

В 6 часов Галстон отвозит меня и М. Х. в ресторан на обед, устроенный в честь М. Х. в обществе десяти человек профессоров и докторантов. После обеда мы с проф. Галстоном, его женой-психологом Дэлл и проф. Стоу пошли гулять по кампусу. Заходим в Главную библиотеку (библиотек несколько). В огромном здании готического стиля, под высоченным лепным потолком, среди стен с барельефами хранится колоссальное количество книг. Здесь хранятся древнейшие фолианты и даже рукописи на пергаменте. Многие собиратели древнейших книг завещали свои коллекции этой библиотеке. В главном зале на одной из стен большая картина с изображением святых. Центральная фигура в женском обличье держит в руках раскрытую книгу, на странице которой надпись: “Свет и Правда”. Это работа одного из окончивших Йэльский университет. Осмотрев этот величественный храм науки, мы прощаемся с нашими шефами. Между прочим, вчера из Чикаго мы получили по почте из Дэйвиса от Ларри (проф. Рапопорта) в конверте вилку от электробритвы с добрым советом брить бороду, чтобы не походить на хиппи, но отпускать бакенбарды для большей внушительности.

18.IX

Едем на ланч в студенческую столовую. Здесь студенты обедают вместе с профессорами, это заимствовано у английских университетов. На середине столовой стоят соединенные в одну линию столы, а по краям – отдельные столики на 4-6 человек. Глядишь и видишь, как интернациональна Америка: здесь представлены все 4 расы.

После ланча М. Х., я и Галстон едем в Военный мемориальный музей. В вестибюле, на двух мраморных досках высечены имена погибших на войне в разные времена, а на противоположной стороне изумительный барельеф, тоже из мрамора. Стоит молодая женщина со скорбно опущенной головой и держит на руках младенца. Над ее головой надпись: “Они погибли, чтобы дать возможность нам жить”. Впечатление очень сильное… Времени у нас мало, и мы галопом мчимся в находящуюся рядом Библиотеку редких книг и рукописей. Новое здание без окон. Вместо стекол белый с прожилками мрамор. Заходим внутрь. Оказывается, мрамор пропускает свет, но создает возможность предохранять переплеты книг от солнечных лучей. Колоссальное количество уникальных книг находится под двойными стеклами. А на застекленных витринах по случаю какого-то еврейского праздника, лежат древнейшие манускрипты на пергаменте с росписью на полях. Ветхий Завет на первой витрине, талмуд и т.д. А. Галстон говорит, что эта библиотека уникальная во всей Америке.

После музея едем в магазин, покупаем чемодан, оттуда домой. В 6.15 А. Галстон везет нас к себе на обед. Особняк его находится в городке Орандж, штат Коннектикут, в 15 милях от Нью Хевн. Дом своеобразный, в два этажа. Стены и потолок деревянные, стены раздвижные: из каждой комнаты есть ход наружу. Окна от потолка до пола. В доме много интересных картин и художественных изделий. Нас угощают вкусной едой и пластинкой “Русский хор”, это хор из американских студентов. Кстати, завтра в Университете бесплатный концерт этого самого русского хора… Проведя мило вечер, мы едем домой. Милые Галстоны подвезли нас до самого дома, и мы простились до следующей встречи, может быть уже в Москве.

19.IX

Подъезжаем к Бостону. По перрону навстречу нам идет мужчина лет 35-37. Узнает нас по портрету, который он разглядывал дома. Это профессор Уинслоу Бригс. Едем в Университетский кампус, в дом для гостей. Приведя себя в порядок, мы с проф. Бригсом отправляемся на ланч в соседнее здание, где помещается университетский клуб и ресторан. Потом М. Х. отправился в департамент биологии читать лекцию. –. В 6 часов вечера за нами приезжает Бригс и везет на своей машине к себе, в особняк в предместье Бостона. У Бригса две девочки. Жена биолог, но не работает. Вместе с нами человек восемь гостей, из них двое русских. Всеволод Викторович (психиатр), муж сестры хозяйки, довольно прилично говорит по-русски. Его сажают рядом со мной.

После обеда кофе в креслах. Камин уже догорает. Карелин в пестрых брюках лежит на ковре у ног гостей возле камина и, подперев руками подбородок, слушает беседу старших. Дюша уже пошла спать. Она тоже в пестрых брюках вместе со старшей сестрой подавала на стол, но дети за столом не сидели. Между нами все время сновал черный пес, породы лабрадор, друг девочек. По просьбе родителей Карелин играет на пианино Бетховена, но запинается, т. к. после летних каникул (был перерыв). Затем за инструмент садится и великолепно играет пьесы Шопена и Бетховена хозяин. В 11 часов нас отвозят домой.

20.IX

Университетские корпусы в Гарварде перемежаются с жилыми домами (Buildings), но отличаются от них свои стилем. Они построены по образцу Кэмбриджского университета. Университетская библиотека с редкими книгами сегодня закрыта (суббота) и мы идем по Гарвардскому “двору” (Yard), огороженному чугунной решеткой. Это сердце Гарварда: кирпичное здание английского стиля, построенное на месте первичного деревянного, недалеко от которого стоит памятник Джону Гарварду, основателю Университета. Осмотрев все, идем в департамент биологии, где нас ждут проф. Бригс и Елена Петровна Сорокина. По дороге к нам присоединяется Ольга, дочь Эвы, она говорит по-русски.

Поблагодарив Эву, мы с Бригсом и Сорокиной возвращаемся к Университетскому “ярду”. Сорокина – эколог с физиологическим уклоном (не систематик), жена известного в свое время Питирима Сорокина[1], высланного с семьей еще в 1922 году из СССР. В США очень чтят его память, как крупного сторонника мира, выпустили значки с надписью “Сорокин жив”.

Бригс отвозит нас на аэродром. Негр-носильщик подвозит наши вещи к самолету. Настает час прощания – и мы летим в Нью-Йорк. Там на аэродроме нас встречает тот же белокурый, с шевелюрой как у Белинского, Брюс Веллер. Он отвозит нас в кампус Рокфеллеровского университета в отель для гостей. Здесь комфортабельно: гостиная с камином и мягкой мебелью. В гостиной на низеньком столике в плетеной корзиночке яблоки, апельсины и персики – это Веллер заготовил для нас… В нижнем этаже – столовая для гостей. Мы – гости в полном смысле слова.

После обеда едем по 50-ой авеню, по 42-ой стрит, едем к Бродвею, высаживаемся и идем по безумному Бродвею, а потом едем к “Гринвич Вилладжу”, где гуляет студенческая молодежь, артисты, художники. Многие мужчины, как и наш Брюс, носят длинные металлические цепи – это знак протеста против войны во Вьетнаме. Устали до изнеможения, едем в отель.

21.IX

Завтрак в столовой Университета для гостей. Берем такси и едем в музей Гугенхейма. Очень оригинальная архитектура, удобная для экспозиции картин (поднимается винтообразно вверх). Здесь небольшая постоянная коллекция французских импрессионистов, много абстрактных картин и скульптур. Посетителей много (воскресенье). Целые семьи с детьми. Осмотрев музей, идем в другой, в Museum of Art. Сюда вход бесплатный. Это громадный музей, здесь и Египет, и Испания, и искусство Ислама, и греческое искусство с древних времен, средневековое искусство, германские рыцари, 18 век Франции и Англии, старая Англия, Америка первых лет и новая Америка. Словом, музей очень богатый и напоминает наш Эрмитаж. Все осмотреть невозможно. Мчимся на такси в другой – “The American Museum of Nature”. Невольно вспоминаешь Зоологический музей в Ленинграде. За огромными витринами здесь представлен мир животных и птиц Африки, Америки, Индии и Океании. На отдельных стендах имена и фотографии ученых-натуралистов с краткой их биографией доросла. Музей закрылся в шесть вечера. Не пропадать же вечеру. Решаем найти какой-нибудь кинотеатр и посмотреть какой-нибудь американский боевик. В поисках кинотеатра бродим по 5-ой авеню, это тоже не малое удовольствие, по пути останавливаясь у богатейших витрин, или закидываем головы кверху, чтобы увидеть вершины небоскребов. Наконец, находим два рядом стоящих кинотеатра, наугад выбираем “Ночного ковбоя”. Покупаем билеты по 3 доллара каждый и предвкушаем отдых перед началом картины в удобных креслах. Но, увы и ах, как бараны, загнанные в закут, стоим с толпой молодежи перед движущимся вниз эскалатором минут 40 до начала фильма. Наконец, эскалатор останавливается и затем начинает двигаться вверх. Можно подниматься в зрительный зал. Фильм цветной и интересный: затронуты социальные вопросы и показана большая человечность там, где, казалось бы, ее не может быть. Артисты играют прекрасно, вероятно, без секса ни одна американская картина не обходится. Народ валом валит на этот фильм. Конец у него грустный.

По выходе из кино собираемся взять такси, чтобы ехать домой. Но мы не знаем названия улицы, на которой находится Рокфеллеровский университет! К счастью, и шофер, и парнишка, работающий в кино, знают адрес Университета. Поздно. Пора спать.

23.IX

Последний завтрак в отеле Университета. Брюс уже ждет нас в машине. Едем в большой Универмаг “Алекзандер”. Покупаем подарки для родных и друзей и едем смотреть Гарлемский негритянский район. Он беднее остальных районов Америки. По улицам снуют молодые и старые негры, бегают дети, у некоторых домов мирно восседают старики и старухи. Полисмены не только белые, но и черные. Они, по словам Брюса, не пользуются у негров популярностью… проезжаем мимо отгороженного места, какие-то развалины и скопище людей. Брюс останавливает машину и спрашивает стоящего рядом полисмена: “Какие-нибудь трудности? Со мной люди из России, им интересно”. “Такие же трудности, как и в России”, – отвечает полисмен и отворачивается. Умный ответ полисмена нас позабавил. Едем дальше по Уол-Стриту (узкая улица с множеством зданий), по Бруклинскому мосту, самому длинному висячему мосту в мире, перекинутому через Нью-Йоркский залив. Справа развертывается панорама с видом на Атлантический океан, удивительно спокойный сейчас. Мы уже в аэропорту. Чемоданы сдаем. Сидим с Брюсом, доживаем последние минуты в Америке. В пяти шагах от нас стоит какая-то знакомая фигура – это наш московский сосед, Иван Иванович… очень смешно, как будто мы на Ленинском проспекте. Радуемся друг другу. Прощаемся со славным Брюсом, нашим молодым другом, и идем на посадку. Едем в первом классе. Наш сосед сзади академик Н., симпатичный человек, но почему-то стал говорить с английским акцентом. В Монреале посадка. Час передышки. Снова в самолет. Уже летим домой. Счастливый нам путь!

Нет ничего практичнее хорошо обоснованной теории

Больцман

Пребывание в лаборатории М.Х. Чайлахяна

Из Иркутска в Москву

Моя встреча с академиком Михаилом Христофоровичем Чайлахяном произошла в августе 1970 года, когда я приехала в Институт физиологии растении (ИФР) для поступления в аспирантуру по рекомендации Федора Эдуардовича Реймерса, директора Сибирского института физиологии и биохимии растений (СИФИБР).

Будучи мудрым наставником, Федор Эдуардович много и увлеченно рассказывал нам, студентам, а потом и молодым сотрудникам о своей жизни в биологии, о биологах-соратниках, которые его окружали. Для нас эти ученые, фамилии которых мы читали в учебниках, были небожителями. Среди этих людей было имя Михаила Христофоровича Чайлахяна.

Наша встреча с М. X. состоялась в его кабинете в ИФРе по адресу Ленинский пр., 33. Беседа длилась более 2-х часов. До сих пор сохранилось ощущение радости и самоуважения, неожиданно возникшие с первых минут общение с этим замечательным человеком. После встречи и беседы с Н. П. Аксеновой, в группу которой М.Х. направил меня в связи с выбранной темой, вопрос о моем обучении в аспирантуре был решен положительно.

В Лаборатории роста и развития, руководимой М.Х.Чайлахяном, я проработала 6 лет. Для меня это были не только горы активной работы, но и общение с замечательными людьми, сотрудниками всех рангов. В лаборатории была создана удивительно теплая атмосфера, располагавшая и к работе, и к дружбе, и к взаимопониманию. Внимательный к сотрудникам, доброжелательный и тактичный, М.Х. предотвращал возникновение любых конфликтов, создавая условия для взаимодействия членов коллектива и исключая проявление таких качеств как зависть и недоброжелательность, открывая дорогу для реализации научных устремлений каждого сотрудника.

Совместные праздники, в которых я тоже с удовольствием принимала участие, способствовали сплочению коллектива. Веселый и щедрый, прекрасный рассказчик, по-кавказски гостеприимный, М.Х. одаривал каждого присутствующего вниманием, объединяя всех нас в одну большую дружную семью.

Их дружба продолжалась и после завершения аспирантуры, и в период "лысенковщины", и после вынужденного переезда Ф.Э Реймерса из Москвы в Иркутск, где он создал первый в Восточной Сибири биологический институт и руководил им долгие годы. Их дружба продолжалась до последних дней.

Встречались Михаил Христофорович и Федор Эдуардович довольно часто. По приезде по делам Ф.Э. в Москву, на международных и отечественных конференциях и симпозиумах, в лаборатории у М.Х., в его доме, в санатории "Узкое".

Мне посчастливилось присутствовать при их встречах в Москве. Удивительные рассказчики, с огромным чувством юмора, живущие по принципу "не судите, да не судимы будете", они вспоминали годы своей молодости, события из зрелой жизни, своих друзей - соратников уже ушедших или здравствующих, учителей-наставников. От них я узнала о тяжелом периоде в биологической науке, о тех испытаниях, которые им самим пришлось пережить.

Я помню волнение Михаила Христофоровича, когда я сообщила ему о болезни Федора Эдуардовича. В один из приездов на заседание Президиума АН СССР с Реймерсом случился сердечный приступ. Врач скорой помощи настоятельно рекомендовал воспользоваться их услугами, поскольку исход приступа, по его словам, мог быть печальным. Я позвонила М.Х. Его реакция была мгновенной - все ведущие специалисты академической поликлиники были подняты 'как по тревоге". М. X. взял на себя все дальнейшие хлопоты по переводу друга в академическую больницу.

Ежедневно посещая Федора Эдуардовича в больнице, я встречала там Михаила Христофоровича. Ни лежачее положение больного, ни прикрепленная к нему капельница не мешали друзьям общаться. Их голоса и задорный смех я слышала, еще идя по коридору.

Особенно запомнились мне события середины 70-ых годов прошлого века. Это был период резких преобразований в академической науке.

Простота в общении и уважение к людям, независимо от их положения в обществе, свойственные М.Х., стали визитной карточкой его лаборатории. Всех, особенно специалистов, приезжавших из других городов за консультациями, поражала доступность, с которой они попадали к нему на прием.

Особая тема - дружба Михаила Христофоровича и Федора Эдуардовича. Они обращались друг к другу по имени-отчеству. Всегда. Совсем внешне разные и очень похожие внутренне — талантом и благородством. Они принадлежали к одному поколению людей, обладавших не только обширными знаниями во многих областях, но и отличавшихся высокими моральными качествами: добротой, выдержкой, терпением, доброжелательным отношением к окружающим, желанием передать молодежи не только знания, но и научить их быть достойными людьми.

Удивительно, но именно общение с М.Х Чайлахяном в период моей учебы в аспирантуре открыло мне глаза на их дружбу: его желание говорить о Реймерсе, просьбы встретить его по приезде в Москву, по возможности проводить, помочь ему в делах, узнать о нуждах, передать или взять необходимые документы, маленькие презенты для членов семьи Реймерса и т.д. Эти ненавязчивые просьбы и напоминания превратились сначала в необходимую обязанность, а потом и в приятную необходимость. И я, сама того не ожидая, стала свидетелем их дружбы. Для меня это были уроки воспитания внимательного отношения к людям и благородства, преподанные Михаилом Христофоровичем.

Дружба этих замечательных людей началась в 1931 году в Ленинграде во Всесоюзном институте растениеводства (ВИРе). Институт в то время возглавлял выдающийся биолог Николай Иванович Вавилов. М.Х. был аспирантом крупнейшего физиолога и биохимика растений Андрея Александровича Рихтера, а Ф.Э. был аспирантом выдающегося ботаника, одного из основоположников экологической физиологии растений Николая Александровича Максимова.

"Перестройка" вызвала сильные переживания у рядовых сотрудников и руководящего состава академических институтов.

Возглавляемый Федором Эдуардовичем институт попал в список проверяемых. Возникла опасность уничтожения успешной и отлаженной работы ведущего в Восточной Сибири биологического института, научные разработки которого были непосредственно связаны с этим суровым краем. Под удар были поставлены фундаментальная наука и сельское хозяйство Восточной Сибири и Дальнего Востока, основывающиеся на проводимых в СИФИБРЕ исследованиях. И в этот исключительно трудный момент Михаил Христофорович пришел на помощь своему другу, возглавив Комиссию Президиума АН СССР по проверке работы СИФИБРА.

Можно понять волнение и благодарность коллектива СИФИБРА за благожелательное и всестороннее изучение всех сфер деятельности института, о чем до сих пор вспоминают работавшие в то время сотрудники. И особая их благодарность принадлежит Михаилу Христофоровичу Чайлахяну, замечательному ученому и верному другу Федора Эдуардовича. Комиссия во главе с Михаилом Христофоровичем дала однозначное заключение - СИФИБРУ быть !

Сам Федор Эдуардович никогда не рассказывал мне об этих событиях , но подарил мне несколько фотографий того времени, на которых запечатлены оба друга. Одно фото я особенно бережно храню. Оно напоминает мне о прекрасной дружбе двух замечательных и талантливых людей и о том счастье, которое подарила мне судьба, сделав меня не только их ученицей, но и на некоторое время связующим звеном в их дружбе.

Ольга Ивановна Молодюк

М.Х. Чайлахян и член-корреспондент АН СССР Федор Эдуардович Реймерс (друг и коллега М.Х. в борьбе за чистоту науки) в день юбилея. Москва, ИФР, 1982 г.

Вспоминая Михаила Христофоровича Чайлахяна.

Михаил Христофорович Чайлахян был одним из тех исследователей, которые заложили основы не только отечественной, но и мировой науки.

В науке самое трудное найти то новое, о чем никто не предполагал. Таким было предположение и доказательства существования «флоригена», некоего фактора, предположительно гормональной природы, образующегося в листьях и передвигающегося в апекс. Эта идея была настолько нова и необычна, что даже ближайший по тематике коллега Н.Г. Холодный встретил ее сначала с некоторым скептицизмом. Он полагал, что ИУК универсальный гормон растений и все показанное М.Х. можно объяснить действием того же ауксина. Однако, Н.Г, был ученым и вскоре он поддержал М.Х. и даже согласился быть оппонентом при защите его докторской диссертации. В дальнейшем их связывали не только научные интересы, но и теплые дружеские отношения. Следует отметить, что поиск одного, главного фактора, ответственного за исследуемое явление, было парадигмой науки того времени. Для М.Х. флориген был также определяющим фактором при переходе к цветению. Он говорил: «Художник рисует портрет, но картина мертва. Но вот он кисточкой ставит в глаза черную точку и портрет оживает». Так он представлял идентификацию гипотетического гормона цветения.

Намного труднее было защитить гипотезу от начавшегося в 30-х - 40-х годах разгрома науки, который невозможно ничем рационально объяснить. Михаил Христофорович рассказывал, как он писал свою книгу. Он делал это по ночам, день был для экспериментов, сидя в прихожей своей небольшой квартирки, чтобы не беспокоить Тамару Карповну. Он слышал, как подъезжали машины, хлопала дверь подъезда, раздавались шаги, пока еще не у его двери. Утром становилось известно, кого взяли. Чемоданчик с вещами у него всегда был наготове. Будущее было непредсказуемым. М.Х. отстаивал свои научные принципы, которые по непонятной причине противоречили представлениям вершителей судеб тогдашней советской биологии. У него отняли лабораторию и разрешили работать только с древесными растениями. Научная принципиальность отнюдь не способствовала выживанию. Тем не менее судьба дала ему возможность закончить свою работу. Пережить это время ему помогли замечательные друзья. Среди которых я бы особо отметил Александра Аркадьевича Прокофьева. Именно они задавали тот моральный климат ИФРа, который с теплотой вспоминают бывшие сотрудники. В биологии развития, в то время, главными для выявления «специфических» и пока не известных факторов регулирующих морфогенез, были феноменологические методы. Среди них была формовка растений, прививки и другие хирургические воздействия, влияние различных фотопериодов и температур. Затем присоединилась обработка фитогормонами. Это была «экспериментальная ботаника» - начало физиологии растений. Виртуозно используя ее методы, М.Х. удалось доказать существование «флоригена».

Проработав почти 30 лет в лаборатории М.Х. в ИФРе и почти 18 лет в молекулярно-генетических лабораториях Гарварда мне хочется сказать несколько слов в защиту «экспериментальной ботаники», к которой некоторые отечественные молекулярные неофиты относятся несколько свысока. "Экспериментальная ботаника» очерчивает четкие границы поиска более глубинных, интимных механизмов регуляции. Она позволяет выявить также строгие критерии соответствия предполагаемого кандидата на роль искомого регулятора с теми, которыми он должен обладать. Это как бы дорожная карта для последующих исследований. В конце концов, любое серьезное исследование начинается с феноменологии, с показа морфологически четкого явления. На столе М.Х. в его кабинете под стеклом лежали различные высказывания, написанные на библиотечных карточках. Одно из них, относящееся к данному случаю: "Законченных исследований не бывает, бывают законченные исследователи, которые уже больше ни к чему не способны». Действительно, гипотеза Чайлахяна была гипотезой в развитии, ей предстояло большое будущее. Лишь к началу двадцать первого века, используя методы генетики и молекулярной биологии, стало возможным идентифицировать претендента на гормон цветения. Им оказался низкомолекулярный белок способный к передвижению через флоэму. Он обладает и другими свойствами, которые М.Х. предписывал "флоригену». Идентификация «флоригена» это лишь новый этап в исследовании цветения. Выявлены основные компоненты разветвленной цепи транскрипторных факторов, регулирующих цветение, начиная от восприятия яровизации и фотопериодического воздействия и заканчивая заложением органов цветка. Исследуются механизмы эпигенетической регуляции флоральных генов, роль микро РНК и т.д. В настоящее время интенсивно исследуются также и молекулярные механизмы негативной регуляции цветения, сама возможность которой была экспериментально показана в совместной работе М.Х и А.Г. Ланга. Исследование цветения одна из горячих областей современной молекулярной биологии. "Чайлахяновский» след есть во всех этих исследованиях, достаточно посмотреть любую интернетовскую поисковую систему. К сожалению, в настоящее время эта тематика почти ушла из лаборатории, носящей имя Чайлахяна,

М.Х. был общепризнанным лидером в области репродуктивного развития. Нам, его сотрудникам, это позволило разговаривать и обсуждать свои результаты с ведущими учеными в этой области: А. Лангом, Ж. Бернье, Ф. Скугом, Я. Крекуле и др. Лаборатория получала последние статьи ведущих исследователей и даже еще не опубликованные препринты. Сейчас в этом нет ничего необычного, все доступно из интернета. Но в то время это была значительная поддержка. Присланный А. Лангом гиббереллин дал возможность выявить бикомпонентность «флоригена» и специфичную роль гиббереллинов в цветении длиннодневных растений.

С Михаилом Христофоровичем я встретился в ИФРе, где был стажером от Института Фотосинтеза, в который был распределен после окончания МГУ. Михаил Христофорович искал в то время аспиранта и ему рекомендовали меня. Надо сказать, что в МГУ я окончил кафедру, которая занималась развитием растений, но с лысенковским уклоном. Естественно, это настораживало Чайлахяна и прежде чем предложить мне аспирантуру, мы несколько раз беседовали. Наконец, во время нашей очередной встречи он сказал мне: «Я вижу, что Вы ничего не знаете", и затем после небольшой паузы хлопнул меня по плечу - «И поэтому я вас возьму».

Тему для аспирантской работы он дал такую: «Вот постарайтесь выяснить, почему у некоторых растений в молодом возрасте листья нечувствительны к фотопериодической индукции». После этого я был отправлен в свободное плавание. Практически это было выяснение причин ювенильности. Поиски велись и в библиотеке, и в экспериментах. Главное было отыскать различия в фотопериодической чувствительности листьев заведомо ювенильных и взрослых растений. Тестировались самые разные растения. После долгих поисков удалось обнаружить, что семядоли дурнишника не только гораздо менее чувствительны к фотопериодической индукции по сравнению с первыми настоящими листьями, но и способны активно подавлять результаты индукции, которую восприняли эти листья. Семядоли у дурнишника - источник антифлоригена. М.Х. обычно обходил вегетационные домики, где сотрудники «вживую» показывали свои опыты. В один из таких обходов я показал ему свои растения дурнишника. Он освободил одну из вагонеток и стал сопоставлять растения разных вариантов в различных сочетаниях. Затем сел на вагонетку, задумался и сказал: «Это эксперимент, который стоит жизни». Мою дальнейшую жизнь этот эксперимент действительно определил. Был дан ответ на поставленную мне задачу: фотопериодическая нечувствительность листьев ювенильных растений обусловлена продуцированием ими ингибитора цветения. Его природу предстояло выяснить. Это и стало предметом моих дальнейших исследований. Проблема ювенильности, однако, оказалась гораздо более сложной. Не одни ингибиторы цветения играли здесь роль. Были и другие физиологические причины. Чтобы завершить феноменологический этап исследования, я решил обобщить свои и литературные данные в докторской диссертации. М.Х. после некоторых колебаний и размышлений представил ее на ученом совете для включения в план защит. Но в моей жизни наметился крутой поворот. Я решил покинуть страну. Собственно, первый шаг я сделал уже за три года до этого, когда послал документы в США на иммиграцию. Как раз за несколько дней до утверждения темы диссертации я получил добро из американского посольства. Надо было получить разрешение на выезд. На эту тему можно было бы написать интереснейшую полу-детективную книгу. М.Х. ко времени моего отъезда уже не было.

Могу в заключение сказать, что мне очень повезло видеть, общаться и работать с М.Х. Он был необыкновенным ЧЕЛОВЕКОМ.

Владимир Подольный.

Бостон, Гарвардский Университет

Vladimir Z. Podolny (left) with the colleagues from K.A. Timiryazev Institute of Plant Physiology RAS: from left to the right Valentin Kefeli, Adolf T. Mocronosov and D.B. Vakhmistrov (1980-es)

Lydia Lang, Vladimir Podolny and Anton Lang. Lexington, USA, September 1989.

Список работ Владимира Подольного с М.Х. и после отъезда в США

1. V.Podolny, Z. Josefusova, I.Machackova, J.Krekule, M.Chailakhyan. The role of phytohormones in regulation of Xantium strummer juvenile state. Proceedings 14 Intern. Biochem. Congr. Praha. 1988.

2. V. Podolny, S. Agamalova, T. Koksharova, M. Chailakhyan. Effect of vernalization and the photoperiod on growth of young leaves in soft wheat plant differing in one gene og the vrn and ppd systems. Fiziologia Rasteniy. 1990. 37 (2): 213-219.

3. V.Podolny. Endogenous factors of plant juvenility linked to apical meristem. Ontogenez. 1991. l.(5);453-64.

4. V.Podolny. Regulation of plants juvenility. 56 Annual Meeting NEASPP. University of New Hampshire. Durha : 1992. 22.

5. V.Podolny, E.Linn, A.Hochschild. A cyclic AP receptor protein mutant that constitutively activates in Esherichia coli disrupted by IS5 insertion. Journal of Bacteriology. 1999. 181. (24): 7457-63.

6. W. Selleck, R.Howley, Q.Fang, V. Podolny, M.Fried, S.Buratowski. A histon fold TAF octamer within the yeast TFIID transcriptional co activator. Nature structural biology. 2001. 8. (80 695-700.

7. M. Keogh, E. Cho, V. Podolny. S. Buratowski. Kin28 is found within TFIIH and aKin28-Ccll-Tfb3 trimer complex with differential sensitivities to T-loop phosphorilation. Molecular and Cellular Biology. 2002. 22. (5): 1288-97

8. M. Keogh, V. Podolny. S. Buratowski. Burl kinese is required for efficient transcription elongation by RNA polymerase II. Molecular and Cellular Biology. 2003, 23. (19): 7005-18.

9. T. Takagi, C. Cho, R. Janoo, V.Podolny. Y.Takase, M. Keogh, S.Woo, L. Fresco-Cohen, C. Hoffman, S. Buratowski. Divergent subunit interaction among fungal mRNA 5'-capping machineries. Euk. Cell. 1:448-457.

10. M. Keogh, S. Kurdistani, S. Morris S.H. Ahn, V. Podolny, S. Collii, M. Schuldner, K. Chin, T. Punna, N. Thompson. Cotranscriptional Set2 methylation of histon H3 lysine recruit's a repressive Rpd3 complex. Cell. 2005, 123. (4): 593-605.

11. M. Keogh, T. Mennella, C. Saws, S. Berthelet, N. Krogan, A. Wolek, V. Podolny, L. Carpenter, J. Greenblatt, The Saccharomyces cerevisiae histion H2A variant Htzl is acetylated by NuA4. Genes& Development. 2006, 20 (6):660-5

12. V. Runner, V. Podolny, S. Buratowski. The RPB4 subunit of RNA polymerasell contributes to co transcriptional recruitment of 3' processing factors. Molecular and Cellular Biology. 2008, 28.(6): 1883-91

В последние годы В. Подольный печатался в очень престижных биологических журналах. Например, импакт–индекс журнала Cell, где-то около 40. Без сомнения, основой такого уровня работ В. Подольного является школа, которую прошел Володя в лаборатории М.Х. (примечание редактора).

50-е годы, М.Х. демонстритует опытное растение сотрудникам своей лаборатории. Слева направо: Г. Илгач, Н.Т. Кахидзе, М.С. Кузнецова, К. Баданова, Р.Х. Турецкая, Т.В. Некрасова, А.Н. Бояркин, М.Х. Чайлахян.

60-ые годы, лаборатория М.Х. в вегетационном домике ИФР. Самый высокий- Е. Бритиков.

ПРОБЛЕМЫ ФИЗИОЛОГИИ ОПЫЛЕНИЯ И ОПЛОДОТВОРЕНИЯ У РАСТЕНИЙ В ИССЛЕДОВАНИЯХ Е.А. БРИТИКОВА

М. X. ЧАЙЛАХЯН, В. Н. ЖОЛКЕВИЧ

Институт физиологии растений им. К. А. Тимирязева Академии наук СССР, Москва

THE PROBLEMS OF PHYSIOLOGY OF POLLINATION AND FERTILIZATION OF PLANTS IN THE WORKS OF E. A. BRITIKOV

M. Kh. Chailakhyan, V. N. Zholkevich

K. A. Timiriazev Institute of Plant Physiology, USSR Academy of Sciences, Moscow

Если по морфологии и биологии репродуктивных процессов у цветковых растений уже давно накоплен обширный фактический материал, то вопросы физиологии данных процессов до сравнительно недавнего времени оставались мало изученными. На восполнение этого пробела и были направлены усилия Евгения Алексеевича Бритикова (1922 - 1973), который внес значительный вклад в выяснение физиологических механизмов взаимодействия мужских и женских элементов репродуктивной системы растений, став ведущим специалистом по физиологии опыления и оплодотворения в СССР. Работы Е. А. Бритикова получили широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом. Для проведения совместных исследований он был приглашен в Голландию, где находится крупный центр по изучению опыления и оплодотворения. В 1969 г. Е. А. Бритиков был избран членом Королевского Ботанического общества Нидерландов.

Е. А. Бритиков на обширном фактическом материале с привлечением многих видов растений различных систематических групп (были обследованы представители 33 видов, относящихся к 15 семействам одно- и двудольных растений) установил, во-первых, специфические особенности направленности метаболизма мужских и женских репродуктивных органов, и, во-вторых, физиологические градиенты полярности растущих пыльцевых трубок и. взаимодействующих с ними тканей пестиков [1 - 4].

Уже первые исследования Е. А. Бритикова намного расширили наши представления о физиологических различиях между мужскими и женскими элементами репродуктивной системы растений, равно как о характере взаимодействия между ними после их объединения. Эти исследования вполне справедливо, обратили на себя внимание мировой научной общественности. Две работы были переведены на* иностранные языки и изданы за рубежом: одна [1] - в ГДР, вторая [3] - вКНР.

В последующие годы, продолжая свои исследования, Е. А. Бритиков получил новые интересные данные как о физиологических различиях, связанных с половой дифференциацией [5 - 8], так и об изменениях метаболизма и энергетики при опылении [9 -14].

По своему значению на первое место среди этих исследований следует поставить, несомненно, фундаментальные работы по пролину [5 - 8, 15, 16]. Проанализировав содержание свободного и связанного в белках пролина в пыльце, пестиках и вегетативных органах примерно у 200 видов, относящихся к 63 семействам 42 порядков покрытосемянных (одно- и двудольных) и голосемянных растений, Е. А. Бритиков обнаружил накопление огромных количеств свободного пролина в пыльце. В результате проведенных широким фронтом исследований Е. А. Бритиков пришел к выводу о том, что пролин в пыльце выполняет одновременно несколько функций, являясь специфическим энергетическим материалом, источником азота и, наконец, физико-химическим медиатором метаболизма, способным эффективно участвовать в репарационных процессах.

Если в своих более ранних работах [1 - 4, 9, 10] Е. А. Бритиков фиксировал внимание преимущественно на биохимических изменениях, то позднее он обратился к изучению также и биофизических процессов [12 - 14, 17]. В результате исследования энергетики опыления был впервые выявлен характер индуцированного пыльцой перераспределения энергии в тканях пестиков [14].

Интересные результаты были получены при изучении электрических явлений в репродуктивной системе растений [I2, 13, 17]. Показано, что через несколько минут после опыления в рыльцах генерируется потенциал действия, который распространяется по столбику и завязи со скоростью около 3 см/сек. Через 57 - 100 сек. после того, как этот потенциал достигнет завязей, в них регистрируется кратковременная, первичная стимуляция поглощения кислорода, за спадом которой начинается второй, более медленный подъем. Кривая этого подъема содержит резко выраженные пики различной амплитуды. Результаты проведенных опытов свидетельствуют о сигнальной функции распространяющихся потенциалов действия. Они подтверждают ранее полученные данные о чутком реагировании тканей завязи на пыльцу задолго до проникновения в них пыльцевых трубок: такие реакции возникают уже в первые минуты после опыления и означают начало изменений метаболизма, связанных с подготовкой женской репродуктивной системы к оплодотворению.

Жизнь Е. А. Бритикова оборвалась, когда он находился в расцвете творческих сил, был полон новых, далеко идущих замыслов. Особенно он интересовался проблемами физиологии самонесовместимости, а также энергетики репродуктивных процессов. Обширные планы остались незавершенными. Несмотря на это, следует признать, что в целом научная деятельность Е. А. Бритикова оказалась на редкость успешной. Начав почти на пустом месте, он, шаг за шагом развивая свои новаторские изыскания, заложил фундамент физиологии опыления и оплодотворения у растений. В трудах Е. А, Бритикова все интересующиеся этой проблемой найдут идеи и экспериментальные предпосылки для дальнейших исследований.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бритиков Е. А. Докл. АН СССР, 78, 1037, 1951.

2. Бритиков Е. А. Изв. АН СССР. Сер. биол., № 1, 121, U952.

3. Бритиков Е. А., Тр. Ин-та физиол. растений им. К. А. Тимирязева АН СССР, 8, вып. 2, 3, 1954.

4. Бритиков Е. А. Физиология опыления и оплодотворения у растений. М., «Знание», 1957.

5. Бритиков Е. А., Мусатова Н. А. Тез. докл. IV Всес. совещ. эмбриологов, 10. Л., 1963; Физиол. растений, 11, 464, 1964; Физиол. растений, 20, 661, 1973; в сб.: Половой процесс и эмбриогенез растений (Матер. Всес. симп., посвящ. 75-летию от крытия акад. С. Г. Навашиным двойного оплодотворения у покрытосеменных растений), 28. М., 1973.

6. Бритиков Е. А., Владимирцева С. В., Мусатова Н. А., Физиол. растений, 12, 953, 1965; в сб.: Онтогенез высших растений, 83. Ереван, 1970.

7. Бритиков Е. А., Мусатова Н. А., Владимирцева С. В. Физиол. растений, 13, 983, 966; Тез. докл. 2-й конф. физиологов и биохимиков Сибири и Дальнего Востока, ИЗ. Иркутск, 1964.

8. Britikov E. A., Musatova N. A., Vladimirtseva S. V., Protsenko M. A. In: Pollen Physiology and Fertilization, 77. Amsterdam, North-Holland Publishing Company, 1964.

9. Бритиков Е. А., Петропавловская Р. Н. Докл. АН СССР, 97, 341, 1954.

10. Бритиков Е. А., Лащеникова Р. Н., Виссарионова В. Я. Физиол. растений, 2, 432, 1955.

11. Бритиков Е. А., Лебедева 3. В., Докл. АН СССР, 149, 460, 1963.

12. Синюхин А. М., Бритиков Е. А., В сб.: Онтогенез высших растений, 72. Ереван, :1970; Физиол. растений, 14, 463, 1967.

13. Sinyuchin А. М„ Britikov E. A. Nature (London), 215, 1278, 1967.

14. Бритиков Е. А., Жолкевич В. Н., Борисова Т. А., Мусатова Н. А., Ковалева Л. В. Физиол. растений, 21, 320, 1974.

15. Бритиков Е. А., Линскенс Г. Ф. Физиол. растений, 17, 645, 1970.

16. Britikov E. A., Schrauwen J., Linskens H. F. Ada Bot. Need., 19, 515, 1970.

17. Молотковский Г. П., Бритиков Е. А., Синюхин А. М. Докл. АН СССР, 181, 750, 1968.

Алексей Николаевич Бояркин

На работу в ИФР я пришла устраиваться 25 августа 1958 года. В отделе кадра сказали, что нужен помощник Алексею Николаевичу Бояркину и направили в 132 комнату в лаборатории роста и развития. Алексей Николаевич побеседовал со мной и сказал, что руководитель лаборатории Михаил Христофорович Чайлахян в отпуске и отвел к заместителю Рахили Хаимовне Турецкой, которая, взяв заявление о приеме на работу, посмотрела очень строго и спросила: “Вы комсомолка?”, а затем сказала: “Я, конечно, подпишу Ваше заявление, но имейте в виду, что Алексей Николаевич очень требователен, с ним нелегко работать”.

Алексей Николаевич был энциклопедически образованным человеком и прекрасным методистом. В свое время он вел практические занятия в группе, где обучался студент МГУ Андрей Курсанов, будущий директор нашего института. В тот период он занимался подбором объекта для биотеста на гиббереллин. Подошла кукуруза сорта Воронежская 76. Вспоминаю: “Мы нарезали крошечные (10-мм) отрезки проростков кукурузы и ставили их в крошечные стаканчики с растворами гиббереллина в разной концентрации. Работали мы в проходной 132-ой комнате. У окна стояли два письменных стола, за которыми лицом друг к другу сидели Алексей Николаевич и Мария Семеновна Кузнецова. В середине комнаты стоял рабочий стол, за которым мы колдовали над проростками, а мимо нас в смежную комнату на свои рабочие места проходили Нина Титовна Кахидзе со своей помощницей Инной Васильевной Александровой и Евгений Алексеевич Бритиков со своей помощницей Надеждой Александровной Мусатовой. Алексей Николаевич был очень серьезен, суховат, редко улыбался, любил тишину. В комнате было так тихо, что казалось, что если пролетит муха, то будет слышно. В моем представлении именно таким и должен был быть настоящий ученый! Я знала, что в соседней 131 комнате работал Михаил Христофорович Чайлахян со своей помощницей Лидией Петровной Хлопенковой, но комната была закрыта, так как оба были в отпуске (М.Х. - в очередном, а Л.П. - в декретном), поэтому я с ними еще не была знакома. Вдруг в один прекрасный день дверь в нашу комнату широко распахивается, и мы слышим громкое и радостное: “Здравствуйте, друзья мои!” От неожиданности я вздрогнула и повернулась. На пороге стоял невысокого роста мужчина средних лет с усиками, как у Чаплина, и приветливо улыбался. Это был вернувшийся из отпуска Михаил Христофорович. Буквально за минуту ситуация в нашей комнате резко изменилась. Все заулыбались, стали приветствовать М.Х., расспрашивать о поездке на Урал. М.Х. в свою очередь спросил: “У нас новый сотрудник?” Алексей Николаевич меня представил: ”Люся”. М.Х. спросил, как мое отчество и сказал: “Не могли бы Вы организовать нам чай?” Я была потрясена, меня еще никто не называл по имени-отчеству. За чаем М.Х. с юмором рассказывал, как они отдыхали на Урале, кто и сколько подстрелил уток, кто какой пловец. Меня все поразило в М.Х.: его жизнерадостность, остроумие и громкий раскатистый смех. Даже серьезный Алексей Николаевич улыбался и, как будто, оттаял. А.Н был скуп на улыбку, как и на похвалу, но помню, как однажды сказал, что к нему заходил за консультацией один толковый молодой человек. Это был В.И. Кефели”.

После ухода Алексея Николаевича на пенсию М.Х. пригласил меня в свою группу. К тому времени группа была солидная: вернулась из отпуска Л.П. Хлопенкова, вновь пришли В.Н. Ложникова, В.Г. Кочанков, Т.А. Шевченко, вернулась из-за границы Г.В. Илгач, а после ухода Т.А. Шевченко на библиотечную работу в группу пришла И. А. Фролова. Каждый сотрудник в группе работал по своей теме. Никакого давления со стороны М.Х. не было. Он всегда учитывал интерес каждого сотрудника, видя в нем не подчиненного, а коллегу. При обсуждении плана работы возраст сотрудника и его опыт работы не играли решающей роли. М.Х. тактично и аргументировано мог убедить сотрудника, что сейчас нужно заниматься именно этим делом. Руководить такой большой лабораторией М.Х. позволяли его такт и доброта. Я с удовольствием стала заниматься так любимыми М.Х. прививками, и 42 года работы под его руководством пролетели как один день. Вспоминается один анекдотичный случай, который произошел в конце апреля 1962 года. Группа сотрудников, включая меня и В. Г. Кочанкова, сопровождала М.Х пешком по Ленинскому проспекту в Президиум АН СССР, где он должен был сделать доклад о гиббереллинах. Сопровождающие несли наглядный иллюстрационный материал: большие таблицы и огромные круглые толстостенные стеклянные банки с притертыми крышками, в которых хранились заспиртованные крупные гроздья бессемянного винограда Каринка белая и Каринка черная, полученные после обработки гиббереллином. В.Г. и я шли впереди, но замешкались в дверях, и когда какой-то мужчина распахнул перед нами дверь, не обратили на него внимания, так как были заняты банками и таблицами. Вдруг мы услышали за своей спиной громкий неподражаемый смех М.Х., который, смеясь, спросил: ”Вы знаете, кто Вам открыл дверь? Это был Лысенко!” Импозантный В. Г. Кочанков невозмутимо произнес: ”Должность лакея ему очень подходит”. М.Х. в очень приподнятом настроении пошел в зал заседаний”.

Людмила Ивановна Янина

Мы жили тихо…

Мы жили тихо…

– Валентин! Зайдите ко мне в кабинет и закройте дверь, - сказал М.Х.

– Я вернулся из Мичигана и Антон прислал Вам том Мандельштама! Откроете книгу дома.

Мы жили тихо…

Татьяна Николаевна Константинова: Валентин, вот стихи Марины Цветаевой «Лебединый стан». На одну ночь, завтра верните.

Мы жили тихо…

Левон принес фрагмент из книги Е. Гинзбург «Крутой маршрут». – Это только одна глава.

Ярославская пересыльная. Вернешь завтра.

Мы жили тихо…

Валентин Михаилу Христофоровичу: Это перепечатка стихов Наума Коржавина. Возьмите домой почитать – до завтрашнего дня.

Мы жили тихо…

М.Х. :Яблоки? Откуда?

Вероника: Из сада.

М.Х. :Живут же помещики.

Мы жили тихо…

Женева 1976 г.

Кафе, где пил пиво В. Ленин. Сидим втроем – М.Х., Тамара Карповна и я.

Пьем пиво.

М.Х. : Надо же и отсюда он руководил массам, а мы что…

Переходим на Маркса. - А этот всю жизнь прожил на деньги Энгельса и еще семью содержал. Вот жук!

Мы жили тихо…

Цюрих 1976 г. Ночь.

Тамара Карповна уже спит в отеле. Мы с М.Х. гуляем по центру Цюриха. Книжная лавка. Витрина с книгами: Светлана Сталина, Надежда Мандельштам, Александр Солженицын.

М.Х. : Вот когда гадко себя чувствуешь! Лиса и виноград!

Мы жили тихо…

Пили глинтвейн в подсобке, и на нас прикрикивала тетя Зина. Выпил сверх меры и Игорь Ермаков вез меня в метро на Сокол. Меня оштрафовали на рубль, а Игорь сказался больным.

Мы жили тихо…

Мы несемся на фильм «Восемь с половиной» Феллини, так как шеф уехал в отпуск, а Рахиль еще не пришла. Любинка, беременная, бежит сзади и кричит: не летите так быстро – сброшу Колю.

Мы жили тихо…

Эпизод на Байкале у Реймерса. Собрались все фотопериодисты России. Мы с Кочанковым гуляем по берегу Байкала. Рыбаки предлагают омуль – рыбу. Слава покупает. Приносит в номер. Тут входит шеф.

-Что это? – Омуль!.

Слава предлагает: Михаил Христофорович, попробуйте!

М.Х. : Нет, а вы Мошкову давали? Пусть он первый попробует, потом я.

Мы жили тихо…

М.Х. Вы, мальчик с крымских гор, знаете как выживали в горах Армении?

Сушили лаваш, и в сухом виде брали в горы.

Затем его размачивали ключевой водой, и через 15 минут можно было завернуть в него сыр и делать дурум. Еще брали с собой в горы суджук. Он такой калорийный, что утолял голод на долгое время.

Мы жили тихо…

Валентин Кефели

Профессор Университета Слиппери Рок

Mikhail Khristoforovich Chailakhjan – 110 Anniversary of the Birthay

Славный юбилей – 30 лет

АНГЛЙСКИЙ КЛУБ основал 30 лет назад, в Институте физиологии растений им. Т.К. Тимирязева АН СССР, профессор ЛЕОН НАТАНОВИЧ БЕЛЛ – наш строгий учитель. У президента Белла были староста (Н.Н. Иванова) и дежурные. Мы собирались в кабинете академика Я. Пейве, или в кабинете профессора А.А. Прокофьева. Члены клуба рассказывали о науке, о путешествиях. В гостях перебывало много народа, но запомнились рассказы Ирины Владимировны Вешневой-Булл о Новой Зеландии и Англии и академика Антона Ланга и его супруги Лидии Ланг о США. Клуб сдружил нас, многие члены клуба теперь живут не только в России, но в США, Англии, Германии и других странах. У меня, как 30 лет назад, звучит в ушах голос нашего наставника Л.Н. Белла – Валя, помните об артиклях, не путайте времена.

На фото – клуб в ИФР, в гостях – Ланги.

В.И. Кефели, Ноябрь 2007. США

Александр Аркадьевич Прокофьев- ученый и командор

Первый раз я узнал о А.А.Прокофьеве от А.Л. Курсанова во время экскурсии по Институту Физиологии Растений ( ИФР ), которую А.Л. проводил на третьем этаже Здания ОБН ( Москва, Ленинский Проспект 33), где тогда помещался ИФР. Именно в Лаборатории А.А. Прокофьева Директор ИФР А.Л. Курсанов с некоторой досадой говорил иностранным ученым , что сотрудники В.Э. Понтович, А.М.Соболев, Л.П.Жданова и И.Н.Свешникова на местах и они расскажут о своей работе по запасным веществам ("мак" Понтович, "инозит" Соболева, "цитология запасающих клеток" И.Н. Свешниковой и Ю.А. Болякиной, "запасающие сахара" В.П. Холодовой), а вот хозяина лаборатории нет, он предпочел Пятому Международному Биохимическому Конгрессу (август 1961) рыбалку на реке Урал. И ведь не только сам уехал, но с собой увез большую компанию ИФР-овцев. Позже, загорелые и веселые члены команды Александра Аркадьевичa или Командора рассказывали о необыкновенном отдыхе на фоне дикой уральской природы и о чудесах, которые проявлял А.А. как организатор и юморист-затейник. Те, кто не был на Урале, могли увидеть счастливых участников Экспедиции во время демонстрации любительского фильма, который мастерски отснял Л.Н. Белл. А.А. после фильма читал свои юмористические рассказы, а Валерия Александровна Крафт (Лаборатория Ю.В. Ракигина) пела романсы – "Калитку". "Лишь только вечер затеплится синий..." и "Я встретил Вас". Вечера Уральских воспоминаний (1961-1965) проходили после работы в Кабинете директора, где горели только настольные лампы. Сам Директор на вечерах не присутствовал и все свои бумаги убирал заранее с письменного стола от греха подальше, приговаривая – А то еще неровен час с трезвых-то глаз. И был он как всегда прав, потому что на его столе разливали горячий пунш с корицей. Иногда, после пунша врубали магнитофон и танцевали рок в коридоре. Этот вертеп производил в совершенный ужас нового Зам. Директора по общим вопросам Ивана Максимовича Шульгу, который показывая на танцующего Л. Белла спрашивал: – Неужели и это научный сотрудник? А.А. Прокофьев и на заседаниях ученого совета не терял чувство юмора.

Юмористические рассказы и памфлеты А.А. писал исключительно для себя и для друзей, при этом автор наотрез отказывался передавать их в печать. Собрание сочинений А.А. Прокофьева издала в 1985 году Е. Ушакова, его верный помощник. Тираж издания – 5 экземпляров. Одной из первых публикаций в томе были "Советы женам". Это знаменитое: "Будь для мужа хлебом, а не пирожным, пирожные приедаются, хлеб же нужен всегда." В 1971 году А.А. Прокофьев написал памфлет на защиту докторской диссертации В.И. Кефели, который он неоднократно читал. Он же организовал вместе с Эдуардом Гарегиновичем (наш снабженец) запись на магнитофон. Ю.И. Новицкий играл роль скептика: – Меня, старого воробья, на мякине не проведешь. Роль агронома явно дикорастущего вида играл Ю.А. Урманцев: – Ничего я не понял в этих росточковых веществах. Восторженную девицу играла Н.А. Аскоченская – Какой костюм диссертанта, какие манеры! - а о чем сама диссертация - я не знаю. Уральские воспоминания, эпизоды с охотничьими подвигами М.Х. Чайлахяна (убил на охоте 7 уток, "три из которых умерли вследствие охватившего их возмущения") были написаны от имени кота Буськи.

Многие годы А.А. Прокофьев руководил координационным Советом по физиологии и биохимии растений АН СССР. С ним вместе в Совете трудились его помощницы - Советские женщины: В.Ю. Стрекова, Б.А. Рыбалова, Е. Ушакова. Именно они издавали труды нашего форума: "Рост растений и природные регуляторы" (1975-1985). Совет курировал также деятельность Школы по физиологии и биохимии растений, которые успешно проводились под руководством В.Е. Семененко в Пущине и Звенигороде (Организаторы К.П. Генкель , Е. Купцова и В.А. Фомина ). Все члены Совета стремились сфотографироваться с Командором (см фото). Ежегодно. в майские дни каждый из сотрудников мог навестить командора на его даче в Бутово. По приезде мы получали старую обувь и шли за ландышами в лес. Вернувшись с букетами пили чай с бутербродами и слушали юморески А.А. Вечер украшала Королевская Собака- Колли (редкая по окрасу – голубой колер). Хозяева кобеля Галя и Алексей Соболевы

Сад А.А. Прокофьева всегда был открыт для желающих. В этом ему помогала жена - Любовь Федоровна. Нарциссы (луковицы), душистая малина (черенки, саженцы) - все это можно было получить в Саду Александра А. Он был прекрасным Садовником и все, к чему бы он ни прикасался, – Совет-Лаборатория- Сад- все цвело.

В.И. Kефели

Профессор Биологии,

Слиппери Рок, Пенсильвания, США

Командор на Урале. 1958 г.

А. А. ПРОКОФЬЕВ

М. Х. Чайлахян на отдыхе

Из собрания сочинений А. А. Прокофьева

М.Х. Чайлахяна как ученого знают очень многие, как у нас так и за рубежом. Значительно уже круг людей, знающих Михаила Христофоровича как туриста в летнее каникулярное время.

Однако нам, “уральцам”, посчастливилось одно лето провести вместе с Михаилом Христофоровичем и его семьей на реке Урал. О том, как жил на уральском яру будущий академик М. Х. Чайлахян, и повествуется в “Записках кота Буськи”, отражающих этот короткий, но славный период в жизни маститого ученого.

Наш день

Как сладок утренний сон, но командор не любит ничего сладкого и будит нас на рассвете. Я слышу, как он зловеще выползает из своего полога и мелкой рысью обегает лагерь, произнося персонально роковые слова – “пора вставать”. Какой богатой гаммой интонаций отвечают ему будимые. “Неужели уже пора?”, “Ах, какая короткая была ночь!” Сонными голосами лепечут несчастные дети. “Да, да, сейчас встаем, – отвечает бойкой скороговоркой за двоих тетя Рая, в то время, как дядя Юра, досыпая последние секунды, проклинает в душе командора, рыбу, птицу, Урал в целом и в частностях. В пологе у Чайлахянов тетя Тамара еще раз убеждается, что страсть к охоте и рыбалке – вреднее алкоголя и табака. Однако она просыпается, чтобы услыхать твердый ответ мужа: “Да, я встаю!”

В сложном семейном организме, части его обладают известной автономией. В то время, как тетя Наташа бодро – весело отзывается “Я уже встаю”, дядя Петя нередко басит: “Александр, я сегодня пропускаю”, - после чего снова погружается в сон. Только тетя Мотя сладко спит и не замечает, что трудовой день уже наступил. После весьма облегченного туалета и чаепития на ходу – экспедиция выступает. Чаще всего она направляется на Богатскую старицу ловить рыбу. Это место облюбовано потому, что как говорит Мелетей Агапович Чапурин, – “на старице всякий дурак рыбу поймает!” Вооруженные ракушками и мальками для рыбной ловли и сушками, и конфетами для себя, рыболовы бодро бегут по проспекту энтузиастов. Высокая мокрая от росы трава быстро прогоняет остатки сна, а утренняя прохлада вызывает дрожь и жажду движения. Наконец, они скрылись из глаз, и в лагере наступает тишина. Слышно только, как плещется в Урале рыба, отвергнутая рыболовами, жаждущими легкой добычи. Все засыпает. Через несколько часов с бодрыми криками “Гоп, гоп”, вся ватага вваливается в лагерь. Солидарность рыбаков дает возможность оглушать оставшихся самыми фантастическими рассказами. То щука выскакивала на берег и пыталась схватить рыболова за ногу зубами, то рыба не клевала потому, что рыбак был не брит. Дети с возмущением сообщают о коварных родителях, которые вытаскивают на берег рыбу, пойманную детьми и т.д. Затем ворох рыбы фотографируется на память, и все идут купаться. С криком и визгом рвутся в воду девочки, степенно входят в нее дядя Петя и профессор Чайлахян. Последний, кроме того, увлекает за собой и тетю Тамару, которая не прочь иногда довольствоваться воздушными ваннами. Командор погружается в воду постепенно, оглушая речную гладь криками: “Ужас, ужас”. Тетю Наташу из воды выманивают долго – она всегда норовит уплыть на другой берег, как будто вода не всюду одинакова. Бутенки купаются с таким расчетом, чтобы немного опоздать к завтраку. Завтрак отличается от обеда названием и отсутствием выпивки. Что касается еды, то различия между завтраком и обедом нет. Едят все много, со вкусом, приправляя еду разговорами, различными историями и смехом. Вообще смех в нашем лагере прекращается только ночью...

Кульминационный момент дня – обед. За длинным столом, частично покрытым клеенкой, собираются алчущие и жаждущие. Гремят миски и ложки, самые быстрые успевают схватить также и вилки. По лагерю разносится аромат ухи. Как бы благословляя сидящих за столом и сазаньи варки (головы), высовывающиеся из мисок, дядя Петя поднимается из-за стола. При общем ликовании он разливает деревянной ложкой ром в разнокалиберные бокалы. “По поручению инертных масс слово предоставляется Цицерону из Цицеронов нашего времени Петру Сергеевичу Беликову,” – возглашает профессор Чайлахян. В краткой, но прочувствованной речи комиссар приветствует передовиков сазанье-щучьего промысла, живописует наиболее яркие моменты в рыболовно-охотничьем деле. Попутно бичуются отклонения от этических норм, антиобщественные поступки членов экспедиции, трудности, возникающие при выполнении заданий. Наконец, под одобрительные возгласы взрослых выпивается первая порция рома. Детям до 16 лет спиртные напитки не выдаются, что вызывает горячий, но справедливо отклоняемый протест девочек.

Если произошло много важных событий – разливательная ложка пускается в ход вторично.

Выдающиеся события.

Охотничьи достижения профессора Чайлахяна

Познакомившись в общих чертах с устройством ружья и выяснив, куда нужно вкладывать патроны и как действуют курки и предохранитель, профессор Чайлахян пошел на Богатское. Плавающие там утки, зная Чайлахяна только как выдающегося ученого в области физиологии роста и развития растений, доверчиво подпустили его на близкое расстояние. Действуя по инструкции, профессор Чайлахян нажал на выступы, именуемые курками. Последовал выстрел – и семь уток остались на воде недвижимыми. В дальнейшем оказалось, что дробь попала только в четырех из них, остальные погибли вследствие охватившего их возмущения. Охотничий успех был зафиксирован двухкратной выдачей рома.

Дети также вносили свою лепту в

“Календарь праздничных дат”

Когда однажды Мариша, а затем Пушок поймали много рыбы – их успехи послужили основанием для очередного обеденного выпивона.

Спектакли детской самодеятельности (руководитель тетя Тамара) также являлись яркими событиями в жизни экспедиции и фиксировались соответственно. Это тем более обоснованно, что эпизодические роли в представлениях (например, роль сома, выползающего из кустов, играл дядя Петя, а он, как известно, понимает толк и в театральном действии и в продуктах брожения).

Я уже писал об охотничьих доблестях профессора Чайлахяна. Однако этот разносторонний спортсмен неоднократно добивался звона бутылок за обеденным столом и другими способами.

Форсирование Урала

Вдохновленный успехами своей дочери Машеньки, которая плавает как сазанчик, профессор Чайлахян после напряженной предварительной тренировки в один знаменательный день взошел на мостик. Спасательная флотилия была наготове. В отличие от пловцов через Ламанш, профессор Чайлахян отказался от питания на воде, компенсировав это достаточно плотным завтраком, придавшим его фигуре особо округленную, обтекаемую форму. По знаку стартера профессор ринулся в бурные воды Урала. Увлеченный грандиозным зрелищем экипаж спасательной лодки неоднократно пытался подмять отважного пловца или, по крайней мере, нанести ему ущерб веслом. Однако все было тщетно – отряхиваясь как пудель и прикрываясь рукой как Венера, выходящая из морских вод, профессор благополучно вышел на противоположный берег. Другому подобного торжества хватило бы на целый год. Другому, но не профессору Чайлахяну. Положение обязывает, после короткого отдыха человек в трусах вновь бросился в водную стихию. Рассерженный Урал потащил смельчака вниз по течению. Далеко позади остались куканы, мостик, лагерь. Вместе с пловцом по форватеру плыли щепки, арбузные корки, всем своим нахальным видом демонстрируя, что и неодушевленные предметы могут плавать не хуже профессоров. Однако, они просчитались. Собрав последние силы, профессор Чайлахян пересек течение и пристав к илистой части берега с удовольствием погрузился по пояс в грязь.

Победителя не качали только потому, что до него нельзя было дотронуться. “Победителей не судят”, – и за обедом первый бокал был поднят за профессора Чайлахяна, впервые в истории переплывшего Урал не только поперек, но и вдоль.

Родительский произвол

У людей одаренных взлеты, как правило, чередуются с падением. Не успели отзвенеть бокалы в честь победителя водных пространств, как опять имя профессора Чайлахяна прозвучало за обеденным столом. Увы, повод был иной и иные были речи! Воспользовавшись превосходством в силе и забыв о нежных родительских чувствах, профессор Чайлахян выхватил из воды сазана, пойманного Машенькой. Только услышав горестный плач дочери, преступник опомнился и всенародно покаялся в своем проступке. Пришлось утопить горе девочки в вине, что охотно сделали обедающие взрослые.

Волейбол

Капля долбит камень. Тетя Тамара не капля, а члены экспедиции не камни. Поэтому не прошло и десяти дней, как было принято решение – в свободное время играть в волейбол. Хитроумный командор и энтузиаст волейбола – Маша соорудили из веревки сетку. Мужчины спилили пару деревьев и площадка была готова. Волейболисты поделились на две команды с таким расчетом, чтобы каждый как можно больше мешал своим партнерам. Привыкший путать противника в трех соснах у себя на даче в Кратово, профессор и здесь пытался применять ту же тактику энергичного оспаривания каждого мяча. Однако широкий простор, обилие света, белковое питание и другие факторы создали естественную преграду его эгоистическим устремлениям. Мастера волейбола – дядя Юра и Машенька брали любые мячи разномастной команды противника. Только от тети Тамары им не было поживы, так как тетя Тамара вела игру, не прикасаясь к мячу.

Мышиный компот

Компоты из сухофруктов и терна варятся почти каждый день и потребляются в ведерных масштабах. Для охлаждения компота ведро погружается в Урал. Бегущие от парохода волны восполняют отпитую убыль компота. Последний, несколько теряя в концентрации сахарозы и экстрактивных веществ, значительно выигрывает в объемах. Особенно одобряют компот девочки и тетя Тамара, так как этот продукт напоминает им удовольствия цивилизованного мира. Однако, на мой взгляд, компот слишком пресен и, несомненно, нуждается в рациональных добавках. Введение тетей Мотей в компот речного ила или песка существенно меняет консистенцию только последней порции. Надо было искать чего-то иного. И я (кот Буська, прим. ред.) нашел! К сожалению, мои усилия не дали сколько-нибудь ощутимого эффекта. Только когда добрая половина компота была выпита, тете Тамаре в кружку попался мой сюрприз – хорошая лесная мышь, которую я опустил в компот, пренебрегая собственными интересами.

“Если бы это было в Москве, – сказала тетя Тамара, – надо было бы вылить компот, а здесь все такое чистое, даже мыши”. Только в силу косности обедающие не допили компот. Однако те, которые успели выпить верхнюю половину ведра, не испытывали никаких неприятных ощущений и отнеслись к моей добавке совершенно равнодушно.

Расставание

Наша жизнь на Урале подходит к концу... Недалеко от лагеря остановились на ночлег три самоходных баржи, идущие до Уральска. На рассвете они трогаются в путь и берут нас с собой... Быстрая погрузка и вот уже лагерь скрывается за поворотом. Еще тянутся знакомые места. Вот здесь на этой излучине собирали ракушки, там сворачивает дорога на Ильмень. Виден лесок у Богатского. Но мотор стучит, и все дальше и дальше уходит баржа. Бегут мимо пески и яры. Свистя крыльями, пролетает стайка чирков. Вот и Коловертное. Мелетей Агапович и Коля сходят в лодки. Меня передают на руки тете Моте. Лодки с ходу отталкиваются от баржи и, постепенно отставая, скользят по воде.

Я вижу, как уменьшаются фигуры людей на барже. Вижу, как они все еще машут руками. Будьте здоровы, дорогие коллеги! До свиданья. Помните, что еще в реке и озерах осталась рыба, и птица не перевелась в пойме старого Яика. Говорят, кто пил Уральскую воду и ел варку сазана, тот Урал не забудет.

М.Х. Чайлахян с друзьями: П.С. Беликовым и А.А. Прокофьевым

1982 год, юбилей М.Х.

Семейная зарисовка

Как-то я помогала выбирать маме зимнюю шапку в нашем “придворном” магазине “Москва”. Эта шапка до сих пор жива, и я езжу в ней зимой на кладбище, поминать светлую память моих родителей. Но случится это много позже. А пока – мы счастливые, осень, и мама, кокетливо щуря бровь: “Нет, Миша, надо помнить, что у меня пальто другого оттенка”. “Тамар-джан, – говорит папа, – она тебе идет. Но…”. В голосе у него сомнение.

Он, наверное, был создан для крупной коммерции: такой ловкий, с мускулистыми руками и умным цепким взглядом, способный взвесить молниеносно все “за” и “против”, и выгоду, и расчет, и достойно продолжить дело своих предков, среди которых были весьма уважаемые купцы. А вместо этого занялся совершенно неприбыльным делом, и, наверное, благодаря вмешательству своего ангела, предпочел пойти по безумному пути, напоминая того странного типа, что сидел и смотрел на растение и думал: почему оно зелено? Конечно, Джонатан Свифт, изображая в “Путешествии Гулливера” ученого субъекта, тонко иронизировал, уверенно считая, что это нелепый вопрос. Будто забыл, что нет идиотских вопросов, а есть тупое всезнание. Папа пошел дальше, он думал: а почему растение зацветает? Недаром друзья прозвали его романтиком, рыцарем тайных прелестей цветка. Ура-а-а, да? Нет, когда он хотел поведать миру о тайне, нашелся злой колдун. От взгляда колдуна многие заболевали, он наводил порчу на людей, говорил утробным голосом и отправил в подземелье Кащея-бессмертного не одного доброго молодца. Но взгляда моего папы боялся, как огня. Видно, была во взгляде отца, кроме цепкости, такая необыкновенная сила разума, что темному уму колдуна становилось тошно и неуютно.

Мне не хочется переводить это в плоскость реальности, уж очень печальные были времена (бывали ли иные?), когда борьба добра и зла сфокусировалась на биологическом поле. Добро победило, но дорогой ценой. И на вершине, где не было уже слышно шипения ядовитых тварей и всяких иных ползучих гадов, можно было улыбаться, шутливо прищуриваться и снова изображать из себя купца первой гильдии.

Мама угадывала все без слов и всегда первая произносила роковые слова: “Нет, Миша. Это слишком дорого”. Действительность была нелегка, но, глядя на маму, можно было сразу понять, что жизнь дана ей для чего-то необыкновенного и радостного. Сколько людей признавалось мне, что нашли приют под сенью этих сияющих глаз. Словно мастер по огранки алмазов, она умела превращать нелепый иногда человеческий материал во что-то достойное и благородное. Огненный жар души опалял пришельцев, и они склоняли головы и приносили цветы, посвящали стихи, исполняясь восхищением и дружескими чувствами, на большее они не претендовали, видя рядом верного и великого Микаэла.

“Наша княгиня”, окружающие недаром произносили эти слова, мама Тамара и впрямь была продолжательницей княжеского рода и хозяйкой великолепного виноградного сада. Все ушло в жерло истории, но величие и благородство остались, как остается под патиной времени немеркнущий драгоценный блеск истины. Теперь самое время рассказать о том случае, который стал легендой. Подружки, желая сохранить Тамару для себя, наплели Мише, тогда, кажется, уже почти жениху, что она вовсе и не собирается замуж и у нее есть кто-то другой на примете. Дело было к ночи. Не задумываясь, папа седлает коня о двух колесах и едет в село, которое находится в 60 км от Еревана. Дальше рассказывает мама: “Приезжает он, весь испачканный, руки стерты до крови, колени в синяках и ссадинах. Глаза безумные и спрашивает – это правда? Ты так говорила?” – А ты что? – пристаем мы. Мама отвечает не сразу. Она до сих пор хороша, и я вспоминаю, как рассказывали, что из других сел приходили смотреть, кто впрямую, а кто исподтишка, на красавицу Тамару, дочь Карпа. – А я сказала: ты что, разве мы с тобой не связаны судьбой и любовью? – И потом, я в этом почти уверена, материнский инстинкт подсказал ей, еще совсем молодой девушке, наше с братом торжественное явление на свет. На ночь глядя Мишу никуда не пустили. А наутро моя бабушка приготовила яичницу, чуть ли не из шести яиц. А дедушка позволил обыграть себя в шахматы. Добрые и мудрые были мои дед и бабушка. И не знаю, через какое время, но, по логике вещей, наверное, вскорости, красавица Тамара была увезена из родного села в город на соединение жизни со своим суженым Микаэлом, на долгую жизнь и на любовь до последнего вздоха.

И вот теперь, глядя на них, я вдруг вспомнила все это. Нет, не исчезла ни одна черточка, не пропал ни один волосок из связующей их ариадниной нити: то же лукавство и царственность в легком повороте головы у чуть постаревшей Тамарочки, и та же готовность кинуть весь мир к ногам Дамы сердца у благородного рыцаря, чуть постаревшего Миши. В общем, шапка была куплена к общему удовольствию нас троих и продавщицы, которая тоже незаметно для себя попала в тепло перекрестных чувств и грелась в лучах незатухающего солнца взаимной любви. Славное было время.

Мариам Ч.

Москва, 1957 год.

Часть 2. Наставник и учитель. Уроки шефа.

Laboratory of Growth and Development of Plant. IFR 1980-es

Experiments of M. Chailakhyan and A. Lang in the IFR, green house

Книги В.И. Кефели под редакцией и с предисловием М.Х. Чайлахяна

INTRODUCTION

The functioning of a multi-cellular organism like a higher plant depends on the interaction of a number of regulatory systems which can be represented schematically in the following order of complexity: regulators of a cell (gene, chromosome, nucleus, cytoplasm), tissue regulators and, finally, regulators of an entire organism. These 'tiers' of the regulatory process make up a scheme for studying regulatory systems in a biological object. Coordinated functioning of regulatory systems in all the 'tiers' of the hierarchical pyramid of an entire organism supports its normal life and controls its responses to the environment. The regulatory systems of higher 'tiers' are mechanisms that have grown through evolution out of lower-level regulatory systems and developed specific regulatory features. Thus, for example, the ability to coordinate the growth of organs controlled in an entire plant by means of a set of phytohormones is a specific function inherent mainly in the top level of regulation, i.e., regulation of an organism. In the course of their evolution from the lower to the upper level, the regulatory mechanisms do not disintegrate but, through continuous improvement, develop into qualitatively new control systems. One such system is the hormonal mechanism functioning in a plant. Formation of such specific metabolites as hormones is a stage in the evolution of the regulatory systems.

As is known, phytohormones are compounds involved in the regulation of growth processes in a whole plant. These compounds possess three common properties. First, hormones are synthesized in one of the organs of a plant (young leaves, buds, the tips of roots and shoots) and transported to other sites of the plant where they stimulate the processes of organogenesis and growth. Second, hormones are synthesized and function in plants in microquantities. Third, unlike other metabolites (including vitamins), hormones can induce a formative effect in a plant, for instance, gibberellins induce growth of the stem, auxins – root growth, cytokinins – cell-division processes. Apart from phytohormones, a plant also contains their antagonists – endogenous growth inhibitors. It is the coordinated interaction of these two groups of compounds jn the cytoplasm that determines a normal growth process.

Before the late 1920's growth had been considered only in terms of quantitative phenomena (i.e., in terms of an increase in the size and weight of organs) unaccompanied by any significant qualitative changes. Studies of the physiological properties of auxins by Cholodny (1927) and Went (1926, 1928) gave an insight into the internal mechanisms of such growth processes as tropisms and correlative interaction of organs. Over the years the contribution of auxins to these forms of growth in plants was treated in detail in a number of books by Went & Thimann plant – in the growth of above-ground organs in a standard-statue and dwarf plants, initiation, growth and regeneration of roots, as well as the basic features of transport of these substances (Chapter IV). Chapter V deals with the functions of natural growth inhibitors in different stages of the dormancy period, i.e. at the inception, during the dormancy period, and at the termination of dormancy and also in seed germination. Chapter VI discusses the features of the retarding action of growth inhibitors, relates them to metabolic growth inhibitors and antibiotics, compares the effects of natural and synthetic inhibitors. Chapter VII introduces general problems of plant growth regulation.

The author's main concepts made our understanding of the role of natural growth inhibitors much more profound and precise. V.I. Kefeli views growth regulation as a process based on the functions of natural growth inhibitors and their interaction with phytohormones, and suggests that the activity of natural growth inhibitors is not restricted by the dormancy period, but is exerted also in an active growth period. He gives a broader interpretation to the inhibition of phytohormone functions which involves, apart from growth inhibitors, also such limiting factors as binding, decomposition, glycosidation and other forms of inactivation of phytohormones; finally, he treates interaction between phytohormones and growth inhibitors at three levels: biosynthesis, functioning and decomposition.

Original and progressive methods of phytohomone and natural growth inhibitor analysis, a wealth of interesting experimental material, valuable conclusions and extensive and well-chosen bibliography – all these make this book a valuable work on one of the most challenging problems of plant physiology.

Acad. M.Kh. Chailakhyan,

USSR Academy of Sciences

ВВЕДЕНИЕ

Разработка теоретических и прикладных аспектов повышения продуктивности растений необходима при решении задач по созданию новых сортов и гибридов сельскохозяйственных культур с высокой потенциальной урожайностью, отвечающих требованиям индустриальных технологий, применяемых в растениеводстве. В связи с этим существенное внимание уделяется росту растений, как физиологическому процессу, лежащему в основе их продуктивности.

Проблеме роста растений посвятили много работ отечественные физиологи (А. С. Фаминцын, С. П. Костычев, Д. И. Ивановский, Н. А. Максимов, М. X. Чайлахян), а также зарубежные исследователи (Ч. Дарвин, Ю. Сакс, Л. Иост, О. Страсбургер, Р. Досталь).

Во второй половине XIX и в начале XX в. учение о росте растений развивалось в рамках клеточной физиологии. Была изучена основная функция верхушек (апексов), как центров с активно делящимися клетками, описан процесс перехода от клеточного деления к растяжению. Вместе с тем функциональный характер роста оставался в тени до тех пор, пока Н. Г. Холодный и Ф. Вент не обнаружили, что в апикальных меристемах происходят не только морфогенные процессы, но и синтезируются специфические соединения, участвующие в организации ростового процесса, – фитогормоны. Благодаря работам этих авторов рост растений стали рассматривать как сложный эндогенный процесс, в регуляции которого принимают участие не только питательные, но и природные ростовые вещества. Известная формула Ф. Вента: «Без ростовых веществ нет роста» – на долгие годы определила развитие исследований по росту, связав его с изучением ростовых веществ. Учение о фитогормонах помогло понять внутреннюю механику таких форм ростовых процессов, как тропизмы, настии, корреляции, морфогенез, регенерация методов биотестов, хроматографического разделения экстрактов и некоторых количественных определений регуляторов роста (глава II). Особое место занимает детальное рассмотрение биосинтеза индольных ауксинов и фенольных ингибиторов, гиббереллинов и абсцизовой кислоты, а также вопросов взаимодействия фитогормонов и ингибиторов на уровне биосинтеза (глава III). Следующие две главы посвящены изложению функций фитогормонов и ингибиторов: сначала разбираются функции этих соединений в вегетирующем растении – в росте надземных органов, в том числе у высокорослых и малорослых растений, в образовании, росте и регенерации корней, а также закономерности транспорта этих веществ (глава IV); затем – функции природных ингибиторов в период покоя, на разных его этапах – при вхождении, в процессе покоя и при выходе, а также при прорастании семян (глава V). Отдельно разбираются особенности тормозящего действия ингибиторов роста, сравнение с метаболическими ингибиторами и антибиотиками, сравнение действия природных и синтетических ингибиторов (глава VI) и общие вопросы регуляции роста растений (глава VII).

Основные представления автора книги значительно расширяют и углубляют наши знания о роли природных ингибиторов. Такими являются: представление о регуляции роста как процессе, базирующемся на функциях природных ингибиторов и их взаимодействии с фитогормонами; положение о том, что деятельность природных ингибиторов не ограничена только периодом покоя, но распространяется и на период активного роста; расширенное толкование торможения функций фитогормонов, в котором помимо ингибиторов участвуют и такие ограничивающие факторы, как связывание, разрушение, гликозидирование и другие способы инактивации фитогормонов; наконец, представление о различном характере взаимодействия фитогормонов и ингибиторов на трех уровнях: биосинтеза, функционирования и распада.

Современный уровень оригинально разработанных принципов анализа фитогормонов и природных ингибиторов, широкий диапазон интересных экспериментальных материалов, ценность делаемых обобщений и капитальная хорошо подобранная литература характеризуют настоящую книгу как монографию, освещающую одну из наиболее интересных проблем физиологии растений.

Академик М. X. ЧАЙЛАХЯН

1 сентября 1948 г. Вегетационный домик в ИФРе. Последний день существования лаборатории проф. М.Х. Чайлахяна

Групповая юбилейная фотография лаборатории в Светлом дворике ИФРа. Сидят: Я. Крекуле, А.Г. Ланг, М.Х. Чайлахян, Ф. Скуг, Ф. Уэринг; Стоят: Н.И. Давыдова, З.П. Хейн, Е.А. Живухина, С.А. Голяновская, Т.В. Баврина, Л.А. Елисеева, Л. Чулафич, В.Н. Ложникова, В.Н. Хрянин, Т.Н. Константинова, В.Г. Кочанков, А.Г. Четвериков, С.Л. Случевская, Е.Д. Сабинина, Н.К. Смирнова, Э.Л. Миляева, Е.В. Плотникова, В.З. Подольный, Н.В. Обручева, Г.Н. Лотова, Т.С. Петоян

О М.Х. Чайлахяне

Н.П. Аксенова

Первая моя встреча с М.Х. Чайлахяном произошла на его докладе, в котором он рассказывал о роли длины дня в регуляции цветения и о световых и темновых реакциях фотопериодизма. Я тогда училась на 4м курсе Биофака МГУ, на Кафедре физиологии растений. После сессии ВАСХНИЛ 1948-го и трагической гибели Д. А. Сабинина на Кафедре все еще не проводили серьезных работ по росту и развитию растений, а меня интересовали как раз эти вопросы. И я пошла на доклад-лекцию М.Х., проходившую в конференц-зале ОБН. М.Х. был великолепным докладчиком. Он соединял в своем изложении строгую верность фактам, несокрушимую логику и особое изящество формы. Этот первый услышанный мной доклад М.Х. произвел огромное впечатление и явился определяющим для направления всей моей последующей научной жизни. После доклада, набравшись смелости, я подошла к М.Х. и спросила, можно ли сделать дипломную работу под его руководством. Он ответил, что это возможно. Но все оказалось значительно сложнее. Руководство Кафедры не разрешило делать диплом у М.Х. Чайлахяна, бескомпромиссного и несгибаемого противника лысенковских измышлений. Лишь через 4 года мне удалось, наконец, попасть в Лабораторию роста и развития в качестве аспирантки.

Сотрудники лаборатории М. X. никогда не чувствовали себя просто подчиненными исполнителями, но всегда коллегами и соратниками по научному поиску. Каждый из нас имел четкое представление о целях своего эксперимента и его месте в общей работе лаборатории, о том, что нужно делать и для чего. Вместе с тем, М.Х. никогда не глушил научную инициативу своих помощников, внимательно выслушивал и обсуждал наши предложения. Можно было заявить, что я не хочу работать по предложенной М.Х. теме, а хочу заниматься тем-то и тем-то. После обстоятельного обсуждения и небольшого испытательного сопротивления, М.Х., как правило, шел навстречу интересам своего подопечного.

В каждодневном общении М.Х. зажигал всех своим вдохновением, увлеченностью и высокой преданностью науке. М.Х. часто обсуждал с нами животрепещущие актуальные проблемы онтогенеза и не раскрытые еще загадки регуляции цветения растений. Не раз он говорил об основной " загадке фотопериодизма". По словам М. X., она заключалась в следующем. Эвокация цветения в стеблевых почках имеет сходный морфологический характер у длиннодневных и короткодневных видов. Метаболизм листьев на свету и в темноте различен, но эти различия также являются похожими у разных растительных видов. Почему же тогда для перехода к цветению короткодневным растениям нужна темнота, а длиннодневным ее отсутствие? В чем скрывается основное отличие в регуляции цветения этих фотопериодических групп? Загадку эту М.Х. блестяще решил с помощью гипотезы бикомпонентности флоригена и двухфазности цветения растений. Новейшая наука 21-го века внесла свои поправки в эту гипотезу. Но передовые молекулярно-генетические изыскания пока еще не могут удовлетворительно решить "загадку фотопериодизма". До сих пор не выяснен конкретный молекулярный механизм, благодаря которому белок гена FТ и его аналоги (почти флориген) требует для своего образования темноту у короткодневных видов и ее отсутствие у длиннодневных растений.

Лаборатория роста и развития была большая, более 30 человек. По существу, это был целый отдел института. Дирекция ИФР неоднократно требовала сократить штаты, но М. Х.всегда умел отстоять своих сотрудников. Кроме того, у М. X. всегда работали стажеры, аспиранты и прикомандированные исследователи, как из разных биологических учреждений СССР, так и из многих других стран. Все это давало М. X. возможность исследовать регуляцию онтогенеза широко и комплексно, сразу в нескольких направлениях. В лаборатории изучали гормональную и трофическую регуляцию процессов ювенильности, яровизации, индукции и эвокации цветения, клубнеобразования, проявления пола, опыления и оплодотворения.

С начала 1980-х годов М.Х. активно заинтересовался взаимосвязью генной и гормональной регуляции онтогенеза. В лаборатории начали проводить опыты на генетически модифицированных объектах - карликовых и высокорослых мутантах гороха и пшеницы и на растениях с измененной экспрессией генов VRN и РРD. Появились трансгенные формы Табаков с измененной активностью биосинтеза цитокининов и ауксинов. На разных модельных системах, в том числе на каллусной модели цветения, начались подробные анализы динамики нуклеиновых кислот и качественного состава белков, в том числе гистонов. В процессе фотопериодической индукции в листьях и почках рудбекии было отмечено появление нового белка, по своим характеристикам весьма сходного, как оказалось впоследствии, с белком FТ арабидопсиса.

Несмотря на такой широкий фронт исследований, все члены лаборатории хорошо знали не только свой участок работы, но и эксперименты своих коллег, их успехи и разочарования. Это происходило благодаря серьезным и систематическим отчетам и частым беседам М.Х. со своими помощниками. Когда у кого-нибудь из нас получались удачные опыты, все сразу же шли смотреть эти результаты, будь-то антезиновый эффект экстрактов у В.Н. Ложниковой, сдвиг проявления пола у конопли в работе В.Н. Хрянина, или опыты с семядолями дурнишника и мутантными горохами у В.З. Подольного.

На основе полученных результатов и их теоретического обобщения М.Х. строил свои убедительные и увлекательные доклады, которые, как правило, собирали полные аудитории. На его докладах часто возникала особая тишина пристального внимания, когда слушатели ловят каждое слово докладчика. К своим докладам М.Х. тщательно готовился, и все мы были свидетелями, а иногда и участниками этой подготовки. Перед каждым важным выступлением М.Х. созывал совещание "мозгового центра", состоявшего из всех сотрудников, и тщательно, по пунктам, обсуждал главные идеи и основные экспериментальные материалы доклада. При этом ценились совсем не одобрения, а критика и различного рода замечания, сделанные по ходу такого творческого обсуждения. Научные доклады М.Х. вызывали живой интерес биологов не только в СССР, но и во всем мире. Начиная с середины 1960х годов, ему разрешили, наконец, выезжать за границу. С тех пор М. X. часто ездил с докладами и лекциями на Международные конференции и посещал ведущие лаборатории многих стран. Он побывал в Югославии, Швейцарии, Польше, Германии, Индии, Канаде, Австралии, США, Чехословакии, Болгарии, Франции, Англии. В свою очередь, в Лаборатории роста и развития всегда присутствовали исследователи из разных стран мира, считавшие себя учениками М. X., и его друзьями - Ян Крекуле, Любинка Чулафич, Ивана Махачкова, Хорст Геринг, Э. Каранов и многие другие. Подолгу гостил и работал с М.Х. известный академик Национальной Академии США Антон Ланг. Посещали Лабораторию роста и развития и с интересом знакомились с опытами М.Х. такие корифеи физиологии растений, как Джеймс Боннер (I. Воnner), Георг Мельхерс (G. Меlchers), Фольке Скуг (F. Skoog), Ф. Уоринг (F. Waring). Лаборатория всегда была полна гостями, приезжавшими к М.Х. из разных уголков СССР за научной консультацией, организационной помощью и мудрыми человеческими советами. Приезжали из Армении, Грузии, Прибалтики, Украины. Белоруссии, из республик Средней Азии, из Ленинграда и с Дальнего Востока. Всем и всегда М. X. готов был помочь в научной работе, в борьбе за чистоту науки против примитивизма и вульгаризации, в организационных и житейских вопросах.

М.Х. с большим почтением относился к своим учителям - выдающимся ученым, с которыми ему в молодости довелось встречаться и обсуждать свои первые научные открытия, обобщения и теории. Многие из них являлись друзьями М.Х. и в более позднее время. В кабинете М.Х. висели портреты этих ученых, за встречи с которыми, по словам М.Х., он был благодарен судьбе. Это были портреты его первого научного руководителя И.Л. Беделяна, А.А. Рихтера, Н.А. Максимова, Д.Н. Прянишникова, Н.И. Вавилова, Н.Г. Холодного, Г.С. Зайцева, Д.А. Сабинина, В.Н. Любименко. Портреты эти до последних дней жизни М. X. висели напротив письменного стола, за которым он сидел. А на письменном столе под стеклом располагались цитаты и изречения о смысле жизни, о творчестве, о добре и зле, о науке и ее интернациональности, собственноручно выписанные М.Х. из произведений философов, писателей и других мудрых мыслителей. К сожалению, цитаты эти, написанные чернилами, погибли после смерти М.Х. По причине прорыва водопроводной трубы на верхнем этаже лабораторного корпуса, все они промокли и расплылись.

Неизгладимо запомнилась наша последняя встреча, которая состоялась недели за две до ухода М. X. из жизни. Нам с Т. Н. Константиновой очень хотелось увидеть М.Х. и мы договорились с его домашними, что мы приедем к нему. М.Х. был рад нашему приезду, но и он, и мы понимали, что , возможно, это наше последнее свидание. Поэтому встреча была грустной, но удивительно теплой и трогательной. М.Х. уже плохо говорил, часто терял слова и с трудом их находил. Маша принесла чай. Сначала поговорили о здоровье, потом о науке и нашей лаборатории. Напомню, что это был "лихой" 1991г. и наука отчаянно боролась за свое выживание, а мне уже пришлось принять заведывание Лабораторией роста и развития. М.Х. спрашивал, существует ли еще ИФР и как живет наша лаборатория. Потом М.Х. вспомнил об А.Т. Мокроносове, которого он незадолго до этого встретил в больнице, и о его зрении. "Хороший человек, жаль его", - сказал М.Х. В ходе беседы М.Х. сокрушался и переживал по поводу событий в Карабахе и вообще о дальнейшей судьбе Армении. Когда мы уходили, М.Х. тепло попрощался с нами и хотел было проводить нас до лифта, но домашние остановили его.

Благодарная память о дорогом Учителе остается одним из самых светлых моих воспоминаний.

Великому ученому и любимому учителю посвящается

Баврина Т. В.

Окончив в 1953 г. Московскую Сельскохозяйственную Академию им. К.А. Тимирязева, после годичной стажировки на кафедре физиологии растений по предложению А.Л. Курсанова - директора Института Физиологии растений им. К. А. Тимирязева АН СССР, я была направлена в этот институт для поступления в аспирантуру.

Учась в Сельскохозяйственной Академии и не имея биологов среди родственников и знакомых, я не представляла себе, какими трагическими для биологов были времена 1948 г. К 1954 году рухнуло господство в биологии преступного лысенковского режима, от которого пострадал М.Х. Чайлахян. (М.Х.). Наступило время восстановления Лаборатории роста и развития, утверждения М.Х. Чайлахяна ее заведованием и членом ученого совета.

В 1954 г. я поступила в аспирантуру и оказалась первым аспирантом Лаборатории роста и развития после событий 1948 года. С этого времени я часто присутствовала на семинарах и заседаниях ученого совета, слушая доклады М.Х. Меня всегда поражала железная логика в их содержании и отпоре оппонентам, среди которых немало оставалось сторонников Лысенко. Я была свидетелем огромной популярности М.Х. не только среди ученых в нашей стране, но и за рубежом. Его авторитет как ученого и порядочного человека с каждым годом возрастал во всем мире. Попав в аспирантуру к М.Х., я уже тогда поняла, что выиграла счастливый билет. В 1955 г. в лаборатории появился еще один аспирант - Н.П. Аксенова. Позднее к нам присоединилась Т.Н. Константинова. Нас объединила общая тема диссертации - фотопериодическая реакция цветения. Таким образом, появилась "фотопериодическая гвардия", названная так любимым нашим руководителем. Этот титул мы пытались сохранить до самых последних дней жизни М.Х., развивая его идеи.

В 1973 г. вышла в свет под редакцией М.Х. книга Н.П. Аксеновой, Т.В. Бавриной, Т.Н. Константиновой "Цветение и его фотопериодическая регуляция", являющаяся итогом наших исследований. В этой книге в свете общих представлений генетики и молекулярной биологии фотопериодическая реакция по Чайлахяну рассмотрена как регуляторная система онтогенеза, занимающая определенное место среди других систем возрастного и экологического контроля развития. На протяжении всей научной деятельности мы неоднократно возвращались к фотопериодизму.

В Институте наша лаборатория была самой большой, как по численности сотрудников, так и по темам фундаментальных исследований, касающихся роста и развития растений: фотопериодизм, яровизация, корнеобразование, рост и цветение, стерильность, фертильность и др. Широко велись практические разработки: способы укоренения, получение бессемянных сортов винограда, преодоление полегания злаков, испытание новых синтетических регуляторов роста и др. Объектами исследований были растения разных систематических групп: травянистые, древесные, однолетние, двулетние, многолетние, озимые, яровые, длиннодневные, короткодневные, нейтральные и др. Исследование проводили различными методами: физиологическими, биохимическими, с применением радиоизотопных методов анализа, цитологическими, иммунохимическими и др.

Управлять таким большим и сложным коллективом было под силу только такому энергичному, эрудированному, дисциплинированному, демократичному, мудрому ученому, каким был М.Х. Для всех сотрудником, независимо от их статуса, он был требовательным и справедливым руководителем. До глубокой старости некоторые опыты он проводил сам. Его любимым занятием были прививки растений. Все поражались, с каким увлечением он это делал. Удивительным свойством М.Х. было предвиденье результатов исследований. От сотрудников он требовал тщательного обоснования опытов, которые регулярно просматривал. По окончании опытов и подведения итогов, не откладывая в долгий ящик, от нас требовалась подготовка статей. При обсуждении наших рукописей М.Х. терпеливо, не настаивая на своем, выслушивал наши ответы на сделанные им замечания, как правило, после исправления замечаний, статья без задержки сдавалась в печать. Таким образом, М.Х. держал под постоянным контролем не только нашу экспериментальную работу, но и теоретическую, не ущемляя в нас самостоятельность в решении поставленных задач. М.Х. развивал в нас способность к самокритике и анализу собственных данных в соответствии с достижениями науки.

С присущим ему чувством нового он всячески поддерживал свежие идеи своих сотрудников, в том числе и наши: разработка каллусной модели цветения, исследования участия РНК и белков в цветении, а также использование трансгенных по фитогормонам растений в регуляции роста и развития.

М.Х. сотрудничал не только с учеными нашей страны, но и с зарубежными, выступая на международных конференциях. Как правило, перед выступлением на конференциях, он всегда проводил репетиции своего доклада на заседаниях лаборатории. Так, я и В.Н. Ложникова в течение нескольких лет участвовали под его руководством в научных исследованиях, проводимых совместно с чешскими и югославскими учеными по линии двустороннего сотрудничества между нашей Академией наук и Академиями Чехословакии и Югославии. Я была включена в научное сотрудничество с Университетом в Орлеане (Франция). Я неоднократно выступала на международных конференциях, проводимых как в нашей стране, так и за рубежом. Где бы я не выступала, «золотым ключиком», открывающим двери для контакта с учеными, было имя Чайлахяна. Меня воспринимали, как носителя идей великого ученого и высоко порядочного человека -М.Х.

М.Х. был очень чутким, заботливым человеком. Проработав с ним в течение почти 37 лет, я ни разу не видела его раздраженным, хотя были на это основания. За эти годы в моей жизни происходили тяжелые события. Я никогда не стеснялась поделиться с ним своими проблемами, зная, что он всегда поможет советом.

Он был любящим мужем, отцом и дедушкой. К сожалению, преждевременная смерть жены сильно подорвала его здоровье. Мы старались, как можно меньше огорчать своего любимого учителя.

М.Х. был настоящим гражданином своей страны. Он боролся не только за чистоту науки, но и переживал за происходящие в стране к 90-м годам политические и социальные изменения. Эти события также отрицательно повлияли на и без того подорванное его здоровье. Я и Г.Н. Лотова были одними из последних, кто навестил смертельно больного М.Х. незадолго до его смерти. Меня поразило, что человек в таком состоянии не думал о себе, а переживал за страну и, что самое удивительное, за мою дочь, которая в то время была тяжело больна. Его интересовало положение в лаборатории, Институте и стране.

Для науки, страны и нас смерть М.Х. - невосполнимая утрата великого ученого, настоящего гражданина и просто хорошего человека.

Мы гордимся, что учение М.Х. до сих пор актуально. Однако развитие этого учения на современном уровне осуществляется, в основном, зарубежными молекулярными биологами.

Новое поколение должно знать и помнить, что фундамент в изучении сигнальных систем онтогенеза растений был заложен еще в 1937 г. великим всемирно известным ученым Михаилом Христофоровичем Чайлахяном, имя которого носит наша лаборатория.

Любимый учитель

Т.Н. Константинова

О М.Х. Чайлахяне я впервые услышала еще в своем детстве, которое протекало на Центральной селекционной станции (ЦССА) по хлопководству в 8-ми километрах от Ташкента. Дело в том, что мой отец Н. Н. Константинов, коренной москвич, после окончания ТСХА был направлен на работу на ЦСС в 20-ые годы, он проходил там аспирантуру под руководством крупнейшего специалиста по физиологии хлопчатника – Г.С. Зайцева. В эти же годы на ЦСС в качестве стажера работал и М.Х. Чайлахян. С тех пор их связала крепкая дружба на протяжении многих лет, что отразилось в стихотворной открытке, написанной Тамарой Карповной Чайлахян к 61 -летию моего отца.

На ЦСС в те годы велись серьезные исследования по физиологии, генетике и селекции хлопчатника под руководством Г.С. Зайцева. Посещал ЦСС и Н.И. Вавилов, пополняя обширную коллекцию хлопчатника новыми формами, привезенными из экспедиций.

Общение с выдающимися учеными обеспечивало высокий уровень работ, проводимых молодыми учеными. Все это я улавливала в разговорах родителей и их друзей, которые слышала в нашем доме. Много воспоминаний было и о свободном времени, проводимом активно и разнообразно: походы в горы Чимгана, купание в холодной реке Боз-су, игра в футбол и др. А когда папа на первую полученную премию купил рояль, собирались и пели вечерами. Вообще в их молодой компании была такая традиция: существовал т. н. клуб "Пирога и Галстука". По воскресеньям устраивались вечеринки, на которых можно было быть в любой форме одежды, но обязательно с пирогом или в галстуке. Веселое было время!

Спустя несколько лет М.Х. Чайлахян уехал со станции, а мой отец проработал на ЦСС 25 лет до 1945 г. После переезда моей семьи в Москву в 1945 г. мы часто общались с семьей М.Х. Чайлахяна. И всегда Михаил Христофорович был душой компании и для взрослых, и для нас детей, организуя веселые конкурсы, розыгрыши и т.д. Много было и задушевных песен под аккомпанемент папиного пианино.

Прошли годы. И вот я уже студентка биолого-почвенного факультета МГУ. Когда пришло время выбора кафедры, я, не колеблясь, выбрала физиологию растений. Особенный интерес у меня вызывала проблема фотопериодизма. Это было обусловлено тем, что я с детства слышала "краем уха" обсуждение этих вопросов и помнила, как ходила с отцом по делянкам хлопчатника, закрывая огромные кусты многолетних хлопчатников фанерными черными ящиками, создавая им короткий день, чтобы вызвать их цветение в условиях Ташкента. Все это было очень увлекательно.

На 3-м и 4-м курсе нужно было выбрать тему курсовой и дипломной работы, и наш зав. кафедрой профессор Б.А. Рубин рекомендовал нам проявлять инициативу в этом вопросе и попытаться самим искать руководителей для выбранных тем своих работ. Но когда я сказала, что хотела бы делать работу под руководством М.Х. Чайлахяна, гнев его был неописуем. Он начал кричать, что это - «партизанщина» и он никогда не допустит мой уход к этому человеку. Я тогда не знала, что Б.А. Рубин был из плеяды «лысенковцев» и его срыв был отражением той борьбы, которую развернул Т.Д. Лысенко и его сторонники против классической генетики и физиологии, в том числе и против М.Х. Чайлахяна. Последствия этой борьбы сказывались много лет спустя зловещей сессии ВАСХНИЛ в 1948 году. И все-таки, благодаря тому, что у нас было почти свободное распределение, я после окончания МГУ в 1956 г. была зачислена в Институт физиологии растений в Лабораторию роста и развития под руководством М.Х. Чайлахяна на должность лаборанта.

Первые полгода работы М.Х. Чайлахян направил меня целиком на изучение литературы. Я должна была просмотреть все имеющиеся в библиотеке ОБН журналы по физиологии растений за последние 5 лет, выписать работы по росту и развитию, сделать аннотации и составить картотеку. Это была очень полезная работа и для меня, и для сотрудников лаборатории, которые пользовались этой картотекой. М.Х., как мудрый учитель, ввел меня в широкий круг вопросов, изучаемых в лаборатории. Под его руководством я начала проводить опыты по изучению природы световых и темновых реакций фотопериодизма. М.Х. был прекрасным руководителем. Он не разделял т.н. «белую работу» - теоретического характера и т.н. «черную работу» -непосредственную постановку опыта. Все вместе - руководители, аспиранты, лаборанты, за длинным столом сначала обсуждали до деталей весь ход экспериментов, а затем уже шло их осуществление в оранжерее и вегетационных домиках ИФР. При этом М.Х. Чайлахян часто и сам непосредственно принимал участие в этих опытах. Надев лабораторный халат, он спускался в оранжерею, и не только руководил, но и сам проводил эксперименты. Особенно его любимым делом были опыты с прививками. Работавший в это время в ИФР аспирант из Китая, глядя на это, как-то ехидно сказал: «А Михаил Христофорович сам проводит опыты», до того это было необычно для большинства маститых ученых. Самым ценным в руководстве М.Х., я считаю, была высочайшая логика, как в постановке задачи эксперимента, так и в последовательных этапах его осуществления.

Среди разнообразных объектов в опытах по фотопериодизму, излюбленными для М.Х. были перилла и рудбекия. М.Х. говорил, что перилла и рудбекия для физиологов растений все равно, что собака и лягушка для физиологов животных.

М.Х. отличала большая мудрость в решении научных и жизненных вопросов, он любил мудрые высказывания великих. На его столе под стеклом лежали такие цитаты, как, например: «Национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения» (А.П. Чехов) или «Экономична сущность бытия - все новое в нем кроят из старья» (В. Шекспир) и другие.

Среди разнообразных направлений по изучению роста и развития растений главным для М.Х. были поиски материальной природы гормона цветения - флоригена, гипотезы, сформированной им еще в 1937 г. Опыты с прививками цветущих растений на вегетирующие доказали общность стимула цветения у растений разных фотопериодических групп. Однако материальная природа его не была установлена. На протяжении последующих 20 лет многочисленные опыты по выделению растительных экстрактов с флоригеновой активностью из цветущих растений, а также попытки вызвать цветение вегетирующих растений при обработке веществами самой разнообразной природы не давали положительного результата ни в работах лаборатории М.Х., ни в других лабораториях мира. И вдруг, как гром среди ясного неба, появилась статья A. Lang в журнале Naturwissenschuften (1956, Bd. 43, s. 257-258) «Stem elongation in a rosette plant by gibberellic acid», а вслед за ней в том же журнале «Induction of flower formation in biennial Hyoscyamus by treatment with gibberellin». В этих работах было показано, что можно вызвать образование стебля и цветение розеточной длиннодневной двухлетней белены на первом году жизни в условиях короткого дня под влиянием обработки растений гиббереллином - гормоном, являющимся продуктом жизнедеятельности грибка gibberella funjikuroi saw. Это был огромный прорыв в теории гормональной регуляции цветения. М.Х. был потрясен. Он написал письмо А. Лангу в США с восторгом по поводу его опытов и с просьбой прислать крупицы этого чудодейственного вещества. Ответа не пришлось ждать долго. И вот М.Х. получает письмо от Антона Георгиевича Ланга на русском языке, т.к. А.Г. оказывается русским, попавшим с матерью заграницу во время революции и гражданской войны и отрезанным от России и остальной части семьи. Его сестры и отец остались в С.-Петербурге. Но самое главное - в письме оказалось несколько крупиц (сейчас не помню, 1 г или около того) гиббереллина! М.Х. был в восторге.

В скором времени гиббереллин был получен в Институте микробиологии РАН в лаборатории Н.А. Красильникова, совместно с которым начал проводить опыты М.Х., а в дальнейшем широкое промышленное производство гиббереллина было налажено в Кургане. Но нельзя забывать, что самые первые опыты М.Х. проводил на гиббереллине, присланном из США А.Г. Лангом. С этого благородного поступка началась дружба двух великих ученых, тесное общение и даже совместное проведение опытов.

Под руководством М.Х. началась широкая работа по испытанию воздействия гиббереллина на рост и цветение самых разнообразных видов растений. Гиббереллин активно стимулировал образование и рост стебля у всех испытанных растений. Но... образование цветков наблюдалось только у длиннодневных видов. Даже длительное воздействие гиббереллином не могло стимулировать цветение короткодневных растений. Я обрабатывала гиббереллином в течение 3-х месяцев верхушки короткодневного табака Мамонт. Стебель вытянулся настолько, что до верхушки его приходилось дотягиваться на стремянке, но цветения не было. Тогда М.Х. пришла идея, что поскольку наиболее активно гиббереллин действует на розеточные формы длиннодневных видов, вызывая их стрелкование и цветение, то нельзя ли подыскать аналогичные розеточные формы короткодневных видов растений. Мы обратились за консультацией в ГБС к крупному флористу В.Н. Ворошилову. Тот посоветовал использовать растения золотой розги (Solidago virgaurea L.). Я привезла эти растения из ГБС и их начали обрабатывать гиббереллином. Но оказалось, что этот вид также является длиннодневным и образует стебель и цветки на длинном дне или на коротком дне под влиянием гиббереллина. В последующем в своей теории гормональной и фотопериодической регуляции цветения М.Х. пришел к обобщению, что розеточные формы характерны только для длиннодневных видов, т.к. являются приспособлением для перенесения холодов в зимний период растениями северных широт. И начались мучительные раздумья над парадоксом: флориген — общий гормон цветения для длиннодневных и короткодневных видов, а гиббереллин вызывает цветение только длиннодневных видов и не действует на короткодневные виды. Решение этого парадокса проходило на моих глазах, т.к. я, будучи лаборантом, сидела в одной комнате с М.Х., было необычайно увлекательно и продолжалось не один день. И вот, наконец, М.Х. пришел к предположению, что флориген, вероятно, не одно вещество, а состоит из двух компонентов, один из которых - гиббереллин - вызывает главным образом образование стебля и сопряженное с ним цветение длиннодневных видов, а другой компонент необходим для формирования именно цветков. М.Х. назвал этот компонент антезином.

В неблагоприятных условиях короткого дня длиннодневным видам для цветения не хватает образования именно гиббереллинов в листьях, а для цветения короткодневных видов в условиях неблагоприятного длинного дня не хватает именно образования антезинов в листьях. Так была создана теория бикомпонентности гормона цветения флоригена. Она была сформулирована логически путем чисто теоретических размышлений. В дальнейшем эта теория была подтверждена экспериментально путем опытов по выделению экстрактов из листьев вегетирующих и цветущих растений и обработки ими вегетирующих растений и др.

Создание теории бикомпонентности гормона цветения является одним из примеров того, как железная логика М.Х. позволяла ему не раз формулировать важнейшие теоретические разработки, которые в дальнейшем подтверждались эмпирически в экспериментах.

В 1958 г. я поступила в аспирантуру к М.Х. Чайлахяну и перешла уже в аспирантскую комнату в другой корпус, такого тесного общения с М.Х. уже не было.

Хочется сказать несколько слов о том, что М.Х. был интеллигентом в самом высоком смысле этого слова, к настоящему времени, к сожалению, почти утраченному. Он был внимателен и доброжелателен ко всем окружающим, независимо от их ранга. Ежедневно за руку здоровался с вахтером у входа в Институт, уважительно обращался к нам всем, даже к молоденьким лаборантам по имени-отчеству. А каким преданным, надежным другом был М.Х.! Я помню защиту докторской диссертации В.В. Скрипчинского, когда в ответ на выпады сидящих в зале лысенковцев М.Х. самым энергичным образом отбил их несостоятельную атаку. У М.Х. было немало преданных друзей, некоторые из которых получали звание «почетных членов лаборатории роста и развития», например, А.Г. Ланг, В.В. Скрипчинский, П.И. Гупало, К.В. Смирнов, А.Х. Юсуфов и др. М.Х. был человеком широкой эрудиции, с ним было интересно поговорить не только о науке, но и об искусстве и литературе. Он очень ценил остроумие, сам был чрезвычайно остроумным человеком и так заразительно умел хохотать.

Незабываемы совместные командировки с М.Х. в Ереван и в Ленинград. М.Х. водил нас по красивейшим улицам Еревана с домами, облицованными розовым туфом а потом привел в мастерскую М.С. Сарьяна, с которым MX. также связывала многолетняя дружба, где нам был оказан теплый прием.

А в Ленинграде мы вместе с М.Х. посетили Эрмитаж и ознакомились с золотой сокровищницей Эрмитажа, которую нам показывал сам директор Б.В. Пиотровский -тоже друг М.Х.

Воспоминания и рассказы о М.Х. неисчерпаемы. Я благодарна судьбе за то, что почти четыре десятка лет мне посчастливилось работать с великим ученым и замечательным человеком - М.Х. Чайлахяном.

Ученый, учитель, человек

В.Н. Ложникова

Имя Михаила Христофоровича Чайлахяна с полным правом вписано в историю отечественной и мировой науки. Работы М.Х. Чайлахяна являются классикой физиологии растений и до сих пор цитируются в самых престижных научных изданиях. М.Х. был действительным членом АНСССР и АН Армянской ССР, действительным членом академии естествоиспытателей «Леопольдина», членом - корреспондентом американских общества физиологов растений и ботанического общества, почетным доктором Ростокского университета, почетным доктором Ульмского университета, почетным членом болгарского ботанического общества, индийского общества физиологов растений, а также международной ассоциации исследователей ростовых веществ. Он был кавалером двух орденов Ленина, ордена октябрьской революции и ордена трудового красного знамени.

М.Х. является основоположником и классиком исследований гормональной регуляции развития растений. На протяжении 55 лет он возглавлял экспериментальные и теоретические изыскания в области основных закономерностей онтогенеза растений, таких как проблема целостности организма, возрастной и фотопериодический контроль цветения и клубнеобразования, основы генетической, гормональной и трофической регуляции морфогенеза. Имя М.Х. чаще всего связывают с выдвинутой им в середине 30х годов теорией цветения и термином «флориген», который он предложил для названия гормональной субстанции, вызывающей цветение - кардинального процесса в жизни растения.

На этапе становления представлений М.Х. о гормональной природе цветения, плодотворную роль сыграли встречи и беседы с такими учеными как Н.Г. Холодный, В.Л. Комаров, Д.Н. Прянишников, Н.И. Вавилов, Л.А. Орбели, В.Н. Любименко, Н.А. Максимов, А.А. Рихтер, Д.А. Сабинин. В дальнейшем, на протяжении своего научного пути М.Х. тесно общался с такими известными, крупными физиологами и химиками как К. Мотес, Г. Мельхерс, П. Веринг, Ф. Скуг, А. Ланг, Д. Мак Милан, У. Сумики, Ф.Э. Реймерс, А.А. Прокофьев, Е.И. Ратнер, П.С. Беликов, С.С. Ильин, В.Ф. Кучеров

М.Х. всегда выступал как активный пропагандист фундаментальных знаний и передовых открытий. Был стойким и последовательным борцом с антинаучными теоретическими положениями Лысенко, что говорит о его высокой гражданственности и полном неприятии лжи в науке. В своих научных изысканиях он использовал разные экспериментальные растения, что давало возможность сопоставить особенности регуляции цветения у видов с различными приспособительными реакциями онтогенеза и выявить общие и кардинальные закономерности перехода от вегетативного роста к репродуктивному развитию. Полученные данные на четких модельных опытах - таких как зависимость образования цветка от процессов, протекающих в листьях, передача влияния, вызываемого длиной дня из листьев в апексы и специфичность процессов репродуктивного развития, отличающая их от процессов роста - все эти факты позволили сделать вывод о гормональной природе зацветания. В 1937 г. М.Х писал: «... само образование гормона цветения, взаимодействие его с другими веществами и влияние на обмен веществ в растениях представляют собой совокупность сложных биохимических процессов - наиболее четко и ясно роль этого гормона проявляется в образовании цветков, поэтому мы можем кратко назвать его «флориген» - что значит цветообразователь, вполне возможно, что флориген - это совокупность нескольких соединений». В последующие годы гипотеза флоригена получила дальнейшее поэтапное развитие и экспериментальное обоснование.

Впервые в СССР в 1962 г в нашей лабораторией роста и развития были выделены из растений табака и идентифицированы эндогенные гиббереллины, один из компонентов флоригена. В 80х годах были проведены эксперименты по доказательству наличия антезинов -второго компонента флоригена. Физиологические опыты с растениями табака и мари красной были весьма убедительны, результаты опубликованы в таких журналах как «Planta» и «Journal of Experimental Botany». Но идентификацию химического состава завершить не удалось, по-видимому, из-за несовершенства методов. Когда в 1975 г. к М.Х. приезжал профессор Сумики из Японии и видел эти опыты в камерах, то говорил буквально следующее: «Дайте мне Ваши чудо-экстракты, я посажу два института и они расшифруют строение антезина», на что М.Х., потупившись, отвечал: «Благодарю профессор, но у нас этот процесс уже осуществляется». Ведь в те годы угрожающе висел железный занавес.

В связи с тем, что не удалось идентифицировать антезины, наступил период некоторого скепсиса по поводу существования флоригена. И в 1982 г. на заседании в честь 80-летия М.Х., на котором присутствовали такие корифеи, занимающиеся цветением, как П. Веринг, Ф. Скуг, А. Ланг, Я. Крекуле и др., академик А. Ланг - большой друг и единомышленник М.Х. окончил свой доклад об анти-флоригене слайдом, на котором были изображены два ученых с постными лицами, сидящие под проливным дождем и надписью «Еще не известно, а существует ли флориген», нас это очень задело и через некоторое время, когда был мой доклад, я наскоро нарисовала на доске картинку в том же ключе, только там были изображены два улыбающихся ученых, светило солнышко и рисунок сопровождался надписью: «А все-таки флориген существует!». М.Х. был очень доволен.

В эти же годы в нашей лаборатории из растения рудбекии были выделены белки, которые по строению близки белку FT. В общих современных схемах, описывающих молекулярно - генетическую регуляцию цветения, обозначены два различных сигнала, образующихся в листьях под влиянием благоприятной длины дня, поступающих в апекс и вызывающих там эвокацию цветения. Особенно импонирует схема Н.П. Аксеновой - это, во-первых, белок и, во-вторых, гиббереллиновый сигналинг. Эта схема в общих чертах напоминает собой гипотезу бикомпонентной регуляции цветения, выдвинутую М.Х. в 1975-78 годах, но отличается по уточненным действиям входящих в нее компонентов. М.Х. писал: «Значительные открытия в области молекулярной биологии и генетики делают особенно перспективными исследования гормональной регуляции перехода от вегетативного морфогенеза к флоральному - как регуляции, осуществляемой на генном уровне. В этой связи можно допустить аналогию, которая не имеет силы прямого аргумента, но помогает яснее представить взаимоотношения факторов внешней среды, гормональных эффекторов и факторов генетических: как пианист приводит в движение определенные клавиши, от чего рождается и звучит красивая мелодия, так и в геноме растений внешние факторы, а затем гормональные эффекторы приводят в действие определенные гены и растение идет своим определенным путем».

Открытие флоригена, молекулярных и генетических основ цветения без сомнения является одним из величайших достижений биологии ХХ-го и XXI-го веков, а у истоков этих открытий стоял М.Х. Чайлахян. Характерной чертой всех работ М.Х. является необыкновенная четкость и логичность экспериментов и сделанных на их основе теоретических построений. В лаборатории роста и развития у каждого сотрудника была определенная четкая тема исследования. Перед постановкой каждого опыта М.Х. обязательно усаживал сотрудника - составлялась схема опыта, культура, условия (свет, температура), варианты, повторности, сроки. Если опыт имел решающее значение, он назывался «экспериментум круцис».

М.Х. был необыкновенно пунктуален, приезжал в институт в 9.30 утра, сразу спускался в оранжерею (первым шел быстрым шагом, за ним, еле успевая, бежала стайка сотрудников), у каждого опыта внимательно выслушивал ведущего этот эксперимент, обсуждал, делал замечания, давал ЦУ. Особенно был требователен к порядку, одинаковости всех растений в варианте, чтоб стояли как солдаты. Если опыт был удачным (а его повторяли дважды), материалы готовили к публикации. Сотрудник должен был принести М.Х, статью: заглавие, литература, методы, результаты и возможное обсуждение, через 2-3 дня он возвращал статью, конечно с отточенным обсуждением, заключением и выводами, к публикациям относился всегда очень требовательно. К М.Х. великолепно подходят слова, сказанные Сент-Джержи: «Исследование состоит в том, чтобы видеть то, что видят все, но думать об этом так, как до сих пор не думал никто». В нашей лаборатории царила удивительно дружественная, доброжелательная атмосфера, все сотрудники работали с большим энтузиазмом, с удовольствием.

М.Х был великим учителем, умел заразить и увлечь своими замыслами и идеями. Регулярно проводились семинары, отчеты, на которых была творческая обстановка, приглашались ученые из других лабораторий и институтов для большей остроты обсуждения результатов. М.Х. был необыкновенно требователен к качеству наших диссертаций. В те годы в стране шепотом произносили слова ген и гормон. В 1965 г. я писала свою работу «Эндогенные гиббереллины и цветение», показала ее М.Х. Через неделю он возвращает ее со словами: «Поздравляю, великан удался, но он лежит и не дышит». Забираю, работаю, через некоторое время показываю вновь, он читает и возвращает, говоря: «Поздравляю, великан задышал, но, по-прежнему, лежит». Уношу, работаю, приношу снова, читает и говорит: «Поздравляю, великан поднялся и задышал, но глаза не горят». Уношу, работаю, отдаю М.Х. в четвертый раз, он читает, встречает теплее, чем в предыдущие приходы и с улыбкой говорит: «Ну вот, теперь работа готова». Удивительно умел поощрить, вдохновить, вселить оптимизм. В нашей лаборатории работали выдающиеся сотрудники старшего поколения: Р.Г. Бутенко, А.Н. Бояркин, Н.Т. Кахидзе, Е.А. Бритиков, Р.Х. Турецкая, Т.В. Некрасоваю Позднее пришли новые кадры: Н.П. Аксенова, Т.Н. Константинова, Т.В. Баврина, В.Н. Ложникова, В.И.Кефели, Э.Л. Миляева, Л.П. Хлопенкова, Г.В. Илгач, И.А. Александрова, В.З. Подольный, С.А. Голяновская, И.А. Гетман, Л.И. Сергеева, Л.И. Янина, В.Г. Кочанков, Э.М. Коф, С.Л. Случевская, П.В. Власов. Весь коллектив работал очень четко, слаженно и увлеченно.

М.Х. был замечательным оратором, его доклады были, высокого научного уровня, конкретными, целостными, информативными, захватывающими, всегда пользовались большой популярностью. Мы с Л.П. Хлопенковой часто были его ассистентами и воочию видели интерес и восхищение слушателей. Заканчивал доклады всегда обобщающими, эффектными схемами, а иногда и с юмором. Так, завершая одну из лекций по проблеме регуляции пола у растений, в которой он рассказывал, что условия, способствующие синтезу гормонов гиббереллинов в листьях, приводили к увеличению числа мужских особей и цветков, а факторы, вызывающие повышенное образование цитокининов в корнях, стимулировали образование женских, он показывал слайд с четырьмя внучками со словами: «...как жаль, что я раньше не знал этих фактов», правда позднее у него появился внук, названный в память о нем Мишей, и два правнука.

М.Х. был необыкновенным психологом: представляя гостю кого-нибудь из сотрудников, он говорил: «Это моя правая рука». Как это льстило и мобилизовывало. Хотя, теперь мне кажется, что он так представлял каждого из нас. 1965-й год был очень успешным в плане экспериментов и М.Х. премировал ряд сотрудников поездкой в Армению, заранее продумав интереснейшую программу: Гарни Гехард, Эчмиадзин, дома академиков и художников, в том числе, великого Мартироса Сарьяна, поездку на озеро Севан, сопровождавшуюся дегустацией знаменитой ишхан-рыбы. М.Х. был очень преданным и надежным другом. Его близкими друзьями были П.С. Беликов, А.А. Прокофьев, Ф.Э. Реймерс, Е.И. Ратнер и многие другие. В среде научной интеллигенции он всегда пользовался огромным авторитетом и уважением за свою стойкость и принципиальность. Помню, как вернувшись домой, в СССР, Н.В. Тимофеев - Ресовский первый свой визит нанес Чайлахяну. Многие его коллеги обращались к нему за советом и поддержкой.

Со всего света в Институт Физиологии Растений в те закрытые годы ехали крупные иностранные ученые и почти все к М.Х. Этому способствовали твердость его убеждений, необыкновенная порядочность и огромное человеческое обаяние. Дом Чайлахянов славился своим гостеприимством и хлебосольством, гости всегда испытывали радость человеческого общения, тепла и радушия.

40-е годы, совсем раннее мое детство, новогодняя елка на Большой Коммунистической (Таганка), организатор, - хозяин дома, М.Х., а сценарист и режиссер – хозяйка дома Тамара Карповна. Человек 5-6 детей и много взрослых. Обстановка очень раскованная, дружелюбная. Сначала детский концерт: читаем стихи А. Барто, К. Чуковского, С. Маршака, поем незатейливые песни. Взрослые неистово аплодируют, это придает нам энтузиазма, и мы начинаем водить хороводы. Вдруг гаснет свет и в дверях появляется Дед Мороз - большой, добрый Петр Сергеевич Беликов и Снегурочка - веселая, задорная Марго Ложникова. У нас, детей полный восторг, начинается раздача подарков... Умели родители устроить нам праздник, спасибо им за это! Сотрудники лаборатории собирались в доме Чайлахянов сначала на Большой Коммунистической, а позднее, - на Ленинском проспекте, это были очень содержательные, остроумные и интересные вечера, мы проникались идеей, что наука является наиболее привлекательной сферой человеческой деятельности.

Тамадой М.Х. был замечательным, артистически вел застолье в сто-двести человек, его деликатность и юмор в отношении гостей заставляли чувствовать себя прекрасно и раскованно. В начале 60-х М.Х. руководил моей свадьбой, было человек семьдесят, а гостями были большей частью окончившие недавно биофак МГУ- публика дерзкая, неуемная, своевольная. М.Х. великолепно владел ситуацией, и, как позднее говорила мне эта публика, такого уникального тамаду они увидели впервые.

К спорту М.Х. относился с большим уважением. Участвовал во всех институтских шахматных турнирах, лидирующих позиций, правда, не занимал, но к самому соревновательному процессу относился очень трепетно. Ещё весьма положительно был настроен к стрельбе. 50-60е годы, на даче в Болшево по Ярославской дороге, по воскресеньям устраивались весьма серьезные состязания по стрельбе из бельгийской двустволки. Первый тур состоял из стрельбы по фиксированной и движущейся мишеням, а второй тур - усложненный: участники бегали 3 круга вокруг сада и только потом стреляли, т. е. почти настоящий биатлон. Судил, конечно, М.Х. Комментировал с огромным количеством доброго юмора. Соревнования были самые серьезные, улыбок на лицах участников не было. Кто-то попадал в яблочко, а кто-то не очень. На пьедестал почета (составлялись три табурета разной высоты) поднимались, в основном Левон Чайлахян, П.С. Беликов и заядлый охотник, хозяин дачи Н.Н. Ложников. Действо украшали царица Тамара и королева Марго. Все были цветущие, остроумные, жизнерадостные. В увлекательных экспедициях на реку Урал, которые организовывал замечательный человек, Александр Аркадьевич Прокофьев, М.Х. принимал также активное участие в спортивных мероприятиях: рыбной ловле и волейболе.

М.Х. - это стойкий, мудрый, разносторонний ученый. В его кабинете, на письменном столе, под стеклом лежали периодически сменяющиеся высказывания, такие как «Нет национальной науки, также как нет национальной таблицы умножения», «Экономична мудрость бытия, все новое в нем шьется из старья», «Вежливость ничего не стоит, а ценится очень дорого» и др. М.Х. был ярким, бескомпромиссным человеком, бесконечно увлеченным наукой, человеком высочайшей эрудиции, обаяния и доброты. Мне представляется, что М.Х. можно назвать звездой на небосводе физиологии растений, а звезда - это есть соединение доступности и недосягаемости одновременно. Он умел не только преданно служить науке, но и окружать себя единомышленниками, передавать им умение мыслить и анализировать. Мы, ученики М.Х. испытываем к нему чувство огромной благодарности, восхищения и глубокого уважения.

Новая лаборатория М.Х. – 50-ые годы. Первый слева Е.А. Бритиков, вторая Р.Х. Турецкая, четвертый М.Х. Чайлахян, пятая Н.Т. Кахидзе. Далее Г. Илгач, Л. Хлопенкова и другие сотрудники

1963 г. Первый приезд Лангов в Москву. На даче у Курсановых. М.Х. и Т.К. Чайлахян, А.Г. и Л.Ф. Ланги.

1974 г. Встреча в директорском кабинете ИФРа. Слева направо: Николай Владимирович Тимофеев–Ресовский, Антон Георгиевич Ланг, Андрей Львович Курсанов, Михаил Христофорович Чайлахян.

Конец 70-ых годов. Расширенная дирекция в директорском кабинете ИФРа.

Воспоминания о М.Х. Чайлахяне

Э.Л. Миляева

Хотя со времени ухода Михаила Христофоровича прошло много времени, я до сих пор благодарю судьбу за то, что она дала возможность в течение почти 40 лет работать и общаться с таким замечательным человеком.

После окончания МГУ им. М.В.Ломоносова я поступила в аспирантуру в Главный ботанический сад АН СССР к выдающемуся биохимику и разносторонне эрудированному ученому проф. А.В. Благовещенскому, который отличался научной принципиальностью и до конца жизни боролся с лысенковщиной. Кроме многочисленных работ по изучению роли белков, которым он придавал решающее значение, отрицая значение нуклеиновых кислот, за что был изгнан из Московского Университета, Андрей Васильевич публиковал в литературоведческих изданиях исследования о творчестве А.С. Пушкина, автографы которого он коллекционировал.

Восторженные рассказы о Михаиле Христофоровиче, как о замечательном человеке и ученом, я впервые услышала от руководителя моей кандидатской диссертации, доктора биологических наук, ведущего научного сотрудника Наталии Васильевны Цингер, которая когда-то работала над диссертацией под руководством А.Н. Бояркина. Она была свидетелем стойкости и принципиальности Михаила Христофоровича в отстаивании своих научных взглядов. В период господства Лысенко в Большом конференц-зале Отделения биологических наук (Ленинский проспект, дом 33) Лысенко и его приспешники организовали публичный диспут, на котором М.Х. должен был сделать доклад о своей теории флоригена. Предполагалось, что после этого доклада последуют разгромные выступления сторонников Лысенко, развенчивающие теорию флоригена, как противоречащую теории Лысенко о стадийном развитии растений. В результате этого разгрома теория флоригена должна была быть объявлена ложной, и Михаил Христофорович публично должен был отречься от своей теории. Позже супруга Михаила Христофоровича. Тамара Карповна рассказывала, что они с Михаилом Христофоровичем прекрасно понимали, что ждет их семью, если М.Х. будет настаивать на правильности своих взглядов: изгнание из Института, где он в это время уже был заведующим лаборатории, запрет на проживание в Москве и других крупных городах, лишение какой-либо работы, а может быть и тюрьма (как это уже было с некоторыми непримиримыми противниками Лысенко). И несмотря на это, Михаил Христофорович не только не изменил своих взглядов, но мужественно отстаивал свою теорию, боролся за правду в науке, показывая пример принципиальности. В результате этого диспута М.Х. был смещен с должности заведующего лабораторией. Этот выдающийся ученый сидел в закутке за перегородкой, а вместо целой лаборатории ему была оставлена одна лаборантка Т.B. Некрасова, которая затем много лет изучала переход к цветению многолетних растений: лимонов и абрикосов. Много позже, после того, как клика Лысенко была развенчена, научный подвиг Михаила Христофоровича был высоко оценен научной общественностью: он был сразу избран академиком АН СССР без предварительного член-коррства.

После окончания аспирантуры в декабре 1964 года я была принята в лабораторию роста и развития растений ИФР, возглавляемую Михаилом Христофоровичем для изучения того, что происходит в органах - мишенях для гормонов цветения, а именно изучения процесса эвокации в стеблевых меристемах. Первое мое посещение института на Ленинском проспекте д. ЗЗ для знакомства с М.Х. произвело на меня неизгладимое впечатление. Хотя по телефону мы предварительно договорились о моем визите, появившись в указанное время, я была встречена сотрудниками Михаила Христофоровича, которые объявили мне, что его сегодня нет и не будет в Институте. Помню охватившее меня чувство отчаяния и смятения: по-видимому планы Михаила Христофоровича изменились. Увидев мою реакцию, В.Н. Ложникова спросила: «А как ваша фамилия?» и, услышав ответ, предложила мне пройти в другое здание в оранжерею, куда Михаил Христофорович уединился для литературной работы. Когда я вошла в указанную мне комнату, Михаил Христофорович - пожилой человек, заведующий лабораторией встал и помог мне, недавней аспирантке, снять шубу, и сам повесил ее на вешалку. Эта необыкновенная воспитанность и вежливость меня глубоко поразила. Такие качества, выражаемые по отношению к любому человеку, независимо от его положения и должности всегда отличали Михаила Христофоровича. Так, он никогда никого не называл «на ты», а всех и девочек-лаборантов, и садовых рабочих называл по имени и отчеству.

Каждое утро, придя на работу, М.Х. обходил всех сотрудников лаборатории и с каждым персонально здоровался. Затем наступало время любимого ритуала Михаила Христофоровича – обход оранжерей в сопровождении сотрудников, каждый из которых рассказывал о своих опытах с растениями и демонстрировал их результаты. Таким образом, не только сам Михаил Христофорович, но и все сотрудники знали, что конкретно исследуют его коллеги и каковы результаты их опытов.

Удивительно, что почти за 40 лет работы с М.Х. мы никогда не видели его раздраженным, злым, и даже огорченным. Всегда доброжелательный, веселый, остроумный он такую же обстановку создавал в стенах лаборатории. Поэтому все мы, его ученики шли на работу как на праздник. Только один раз я была буквально поражена и даже напугана необычно строгим и требовательным тоном Михаила Христофоровича. Дело в том, что я поступила на работу в лабораторию роста и развития после окончания аспирантуры и долго тянула с оформлением диссертации, пока, наконец, в один прекрасный день Михаил Христофорович не вызвал меня и очень строго сказал: «Можете не ходить на работу, но чтобы через два месяца вы положили мне на стол готовую диссертацию». Не выполнить требование такого человека было невозможно. Его строгий приказ, конечно же, был выполнен, за что я была ему очень благодарна.

Поразило меня и то, что при обсуждении планов моей предстоящей работы Михаил Христофорович сказал мне, что если я получу результаты, противоречащие его теории двухфазности, то это будет так же хорошо, как и подтверждающие его теорию. В дальнейшем в нашей работе теория двухфазности системы гормонов цветения полностью подтвердилась при изучении процессов эвокации в стеблевых апикальных меристемах на клеточном и субклеточном уровнях.

Глубокий след общение с Михаилом Христофоровичем оставило и в памяти моей дочери. В 9 классе школы каждый ученик должен был пройти так называемую производственную практику на заводе, фабрике или каком-нибудь учреждении. Т.к. ученицы английской спецшколы получали специальность англоязычных машинисток-стенографисток, она была зачислена в нашу лабораторию и печатала тезисы и доклады на английском языке для предстоящей вскоре международной конференции по регуляторам роста растений в Чехословакии. В первый день работы Михаил Христофорович вызвал ее для беседы и ее поразила доброжелательная и приветливая манера общения даже с ней - школьницей. Доклады и лекции Михаила Христофоровича отличались блеском, причем вступления к ним, как правило, были оригинальны и остроумны. Содержание докладов всегда обсуждалось всеми сотрудниками лаборатории. Много раз я ездила с Михаилом Христофоровичем заграницу на международные конференции и симпозиумы, где всегда его блестящие доклады становились событием. Именно поэтому его гормональная теория перехода растений к цветению была и до сих пор остается широко известной во всем мире. Она давно стала классической и включена в учебники по физиологии растений во многих странах мира, в том числе и в США. В истории мировой науки, вероятно, нет другого примера того, как теория, выдвинутая еще в 1936 году, существовала бы много десятков лет в качестве гипотезы (т.к. гормон цветения- флориген до недавнего времени не был выделен), и была окончательно доказана только через 60 лет, когда появились адекватные молекулярные методы исследования и был идентифицирован низкомолекулярный белок, полностью отвечающий всем характеристикам гормона цветения, постулированного когда-то Михаилом Христофоровичем. У Михаила Христофоровича было много друзей, коллег и учеников не только в нашей стране, но и за рубежом. В нашей лаборатории работали американец Антон Ланг, француз Пьер Поле, болгарка Иорданка Иванова, Любинка Чулафич из Югославии, Ян Крекуле из Чехословакии и многие другие. Невозможно перечислить аспирантов, стажеров и прикомандированных из самых разных городов и республик СССР, которые постоянно работали в нашей лаборатории. Нас, сотрудников всегда поражало то, что М.Х. сохранял дружеские доброжелательные отношения даже с теми коллегами, которые не только не разделяли взгляды Чайлахяна, но и яростно критиковали гормональную теорию. Так, однажды на ежегодную лабораторную отчетную сессию был приглашен противник и критик гормональной теории Х.Х. Мошков из Института агрохимии. Все, кто делал доклады о результатах своих опытов, были готовы к трудным вопросам и критике, и Михаил Христофорович объяснял нам, что это принесет нам только пользу. Кстати, ежегодные лабораторные отчеты всегда проходили не в комнате заведующего, а в большом конференц-зале Отделения биологических наук на Ленинском проспекте 33, а позже в конференц-зале ИФР. Эта обстановка большого и помпезного конференц-зала помогала нам, молодым начинающим исследователям, привыкнуть к большой аудитории и к неожиданным вопросам многочисленных гостей, которые, как правило, специально приглашались на ежегодные лабораторные отчеты.

Михаил Христофорович был очень хлебосольным и гостеприимным человеком. Не только друзья и знакомые, но и сотрудники лаборатории часто бывали в доме Чайлахянов. Никогда не забуду многочисленные сборища в кабинете заведующего по поводу защит, праздников и др. Было всегда очень весело. Как правило, Михаил Христофорович сам намечал, кто из присутствующих произнесет тост, и неожиданно поднимал свою «жертву» с места. Зная эту особенность шефа, каждый заранее продумывал, что именно он скажет. Никогда не забуду, как вскоре после начала моей работы в лаборатории на первом же сборище по поводу проводов на пенсию Н.Т. Кахидзе Михаил Христофорович предоставил мне слово, и от неожиданности я не могла произнести ни звука и долго молчала. Это послужило мне хорошим уроком на всю жизнь.

Михаил Христофорович как ученый и как человек оставил глубокий след в сердце каждого, кому довелось с ним общаться. Особенно сильно его личность повлияла на нас, его учеников и соратников, тех, кому выпало счастье долгое время работать с этим замечательным человеком и выдающимся ученым.

Мой любимый учитель

С.А. Голяновская

Впервые с Михаилом Христофоровичем Чайлахяном (М.Х.) я познакомилась в 1966 г., когда у меня стоял вопрос - уходить из института или нет. Написав заявление об уходе, я пошла на подпись в дирекцию. И.О. директора института на тот короткий момент был А.А. Прокофьев. Однако Александр Аркадьевич мое заявление не подписал, сказав, что молодые кадры не должны уходить из института и посоветовал обратиться к своему другу - М.Х. Чайлахяну, в лабораторию Роста и развития. Прежде всего, хотелось бы отметить, что я была сравнительно недавно в Москве (училась в ТСХА 5 лет) - а до этого жила в Узбекистане, Туркмении. Была достаточно скована и замкнута с людьми. И вот я пришла на собеседование к М.Х. в его кабинет. Впервые я почувствовала, как мне здесь легко и свободно дышать. Светлый кабинет, длинный стол и небольшого роста, но одновременно очень теплый, большой, улыбчивый человек встал из кресла, вышел из-за стола и пожал мне руку. Это был Михаил Христофорович. Посадил около себя и стал по-дружески расспрашивать, откуда я и где училась. Я подробно рассказала, что вначале я окончила с отличием техникум в Туркмении, и связано это было в основном, с
хлопчатником. Затем кончила отделение Селекции и семеноводства ТСХА в группе Т.Д. Лысенко. М.Х., как мне показалось, особенно внимательно посмотрел на меня, затем откинулся на спинку кресла, громко и радостно засмеялся. Я была вначале слегка удивлена, сидела спокойно, ничего не понимая. Затем М.Х. успокоился, подсел ко мне поближе и вкрадчиво спросил: "И что же такое наследственность?" Поскольку мы, ученики Т.Д. Лысенко, знали это как «Отче наш», я громко и четко отрапортовала: «Наследственность - есть свойство живого тела требовать определенных условий для своей жизни, своего развития и определенно реагировать на те или иные условия» («О положении в биологической науке». Стенографический отчет сессии ВАСХНИЛ., М., 1948. С. 28). М.Х. стал абсолютно серьезным и вдруг ударил двумя руками по столу и твердо, и громко сказал: «Забыть, как страшный сон. Год слушать лекции по физиологии растений в МГУ. В лабораторию я Вас беру, Вы не виноваты ни в чем. Ваша задача – читать и осмысливать все по-новому.

В лаборатории М.Х Чайлахяна шли работы по изучению влияния фотопериодов и гормонов на рост и развитие растений, и на тот момент уже широко развернулись исследования по изучению метаболизма РНК, ДНК, белка с помощью радиоактивных изотопов in vivo и in vitro. Прошли годы, и я была счастлива показать М.Х., как была выделена нативная ДНК и намотана на стеклянную палочку. М.Х. так радовался за наши успехи, как в науке, так и в моем мировоззрении.

Очень помогали нам в работе по освоению новых достижений в науке краткие литературные коллоквиумы, которые проводились по понедельникам. С 9 до 10 утра за круглым столом вместе с М.Х. мы докладывали в своей группе, что появилось за неделю в этой области.

Работать с М.Х. было большим счастьем, поскольку он так был увлечен своей работой, что это передавалось нам и являлось смыслом жизни. А его приезд на работу также особенно запомнился мне. М.Х. приезжал на работу в 9⁰⁰. Сотрудники лаборатории (а нас было около 30 человек) выходили из лаборатории и стояли в белоснежных халатах около дверей, чтобы поздороваться и обменяться двумя-тремя фразами и теплыми рукопожатиями с М.Х.

М.Х. прекрасно умел не только делать доклады, на которые собиралось такое количество сотрудников, что даже все ступеньки в конференц-зале были заполнены до отказа, но и ярко показывал нам «мастер-класс» по прививкам, которые он делал своими руками вместе с А.Г. Лангом.

Мы часто выезжали с М.Х. на научные конференции - в Ленинград, Махачкалу, Ташкент, Ереван, Тбилиси и др. Удивляло и радовало то, как его все ждали, любили, узнавали, и мы, сотрудники лаборатории, «купались» в лучах его славы. Это были, пожалуй, самые счастливые годы за всю мою научную жизнь.

Наш учитель

Л.В. Ковалева

В 1966 году после окончания Ленинградского государственного университета я переехала жить в Москву. В поисках работы, я пришла в ИФР, имея при себе рекомендательное письмо от завкафедрой физиологии и биохимии растений ЛГУ проф. С. В. Солдатенкова. Ученый секретарь института В. И. Кефели направил меня в лабораторию роста и развития, руководимую Михаилом Христофоровичем Чайлахяном, в группу Евгения Алексеевича Бритикова, основоположника изучения физиолого-биохимических механизмов опыления и оплодотворения высших растений, где я и проработала 34 счастливых года.

Два дорогих для меня человека, Михаил Христофорович и Евгений Алексеевич, были во многом похожи, оба с очень нелегкой судьбой, добрейшие, умнейшие, интеллигентнейшие, с большой силой воли и мужества. Вокруг этих людей была какая-то аура доброты и сердечности, вовлекавшая в свой круг многих хороших людей, включая Галину Николаевну Лотову и Людмилу Ивановну Янину - двух ближайших помощниц Михаила Христофоровича и самых верных и надежных моих друзей. Эти записки - наши общие воспоминания о дорогих для нас людях. Вспоминая Михаила Христофоровича, мы понимаем, как нам сейчас не хватает этого удивительного и мудрого человека.

Доброжелательность, юмор, готовность помочь, тактичность, выдержка, интеллигентность М.Х - все это создавало особую ауру в лаборатории. Работать с таким руководителем было одно удовольствие. Идешь на работу, как на праздник, и обязательно услышишь его приветствие: "Здравствуйте, сударыня! Как жизнь молодецкая? " Не зря же все сотрудники лаборатории называли М.Х шефом, вкладывая в это слово всю полноту смысла. Для нас он был не просто руководитель, а прежде всего - опора. Для всех нас, сотрудников лаборатории, М.Х был настоящим шефом.

М.Х был требовательным, но его требования были настолько тактичными, что больше походили на просьбу и отказать или не выполнить их было невозможно. Поэтому работать с ним было легко и очень приятно. Даже то, как он, входя в институт, одинаково приветливо здоровался со всеми, будь то гардеробщица, вахтер или уборщица, говорит о том, какого такта был этот человек. Михаил Христофорович был всегда внимателен к своим сотрудникам и в большом, и малом. Если у кого-то был особенно удачный опыт, вся лаборатория в полном составе во главе с М.Х двигалась к оранжерее. " 42 года работы под руководством М.Х. пролетели как один день",- повторяет Людмила Ивановна.

Рядом с М.Х был всегда душевный покой и порядок, как-то все кругом выстраивалось "по ранжиру" - одно из его любимых слов: он так всегда требовал расставлять растения в оранжерее, чтобы обеспечить благоприятные условия для их нормального роста и развития. С той же твердостью и настойчивостью, не жалея своих сил и времени, М.Х помогал сотрудникам лаборатории преодолевать различные препятствия в их жизни. Он всегда был рядом в трудную минуту.

Л.И. Янина вспоминает, как много ей рассказывал о чуткости, доброте и такте Михаила Христофоровича старейший сотрудник лаборатории, прекрасный методист и энциклопедически образованный человек, Алексей Николаевич Бояркин, который оказался в сложной ситуации в связи с тяжелой болезнью близкого родственника.

Евгений Алексеевич Бритиков, будучи студентом Тимирязевской академии, ушел добровольцем на фронт, был тяжело ранен под Москвой, вернулся инвалидом (потерял ногу), устроился на работу в ИФР. М.Х. помогал молодому сотруднику устроить тяжелый послевоенный быт. Позднее Е.А. стал ученым секретарем института, а затем заместителем директора по научной работе, одновременно увлеченно работал в лаборатории, готовил докторскую диссертацию, но судьба преподнесла ему еще одно тяжелейшее испытание - неизлечимую болезнь. И опять М.Х был рядом, писал письма коллегам за рубеж с просьбой прислать для Е.А. лекарства, которых у нас в стране не было, устраивал его в ведущие медучреждения для обследования и лечения.

После преждевременной смерти Евгения Алексеевича в 1974 году М.Х не оставил без своей поддержки и меня. Он не закрыл тематику группы, что было бы логично и целесообразно и как обычно поступают завлабы в подобных ситуациях. Как всегда в сложных ситуациях, М.Х прежде всего проявил чуткость к судьбе молодого сотрудника. После серьезной беседы со мной он предложил мне продолжить самостоятельно работу по прежней тематике при условии, что я в ближайшее время напишу две - три статьи и буду думать о диссертации. При постоянной поддержке М.Х я защитила через три года кандидатскую диссертацию, что позволило мне в дальнейшем заниматься любимым делом. И за это счастье я благодарна М.Х.

Помог М.Х мне написать и докторскую диссертацию, хотя ее защита состоялась уже после того, как он ушел из жизни. Дело в том, что М.Х не только постоянно проявлял интерес к моей работе, но и разрешил мне вечерами работать в его кабинете, где я и написала диссертацию. В кабинете была особая обстановка, располагающая к работе, как будто какие-то флюиды даже в отсутствие хозяина исходили от его рабочего стола, кресла, книг, и всего, что там находилось. Всю свою жизнь М.Х. с большой любовью и уважением относился к своим учителям и ученым, с которыми пересекался его жизненный путь. В его кабинете висели портреты Н.И.Вавилова, Н.Г. Холодного, Н.А. Максимова, А.А. Рихтера, Д.А. Сабинина, Г.С. Зайцева. М.Х хотел, чтобы лица этих людей всегда были у него перед глазами. И когда уже не было рядом М.Х., на последнем этапе подготовки к защите, чувствуя поддержку сотрудников ИФРа (Н.П.Аксеновой, Р.Г. Бутенко, О.Н. Кулаевой, А.Т. Мокроносова), я понимала, что за ними тоже стоит дорогой Михаил Христофорович.

Л.И.Янина вспоминает, что в последнюю в своей жизни командировку Михаил Христофорович поехал в Ленинград со своими сотрудниками. Будучи знаком с директором Эрмитажа Борисом Борисовичем Пиотровским, М.Х. решил познакомить своих сотрудников с этим неординарным человеком. Б. Б. отложил свои дела и пригласил М.Х. с сотрудниками в Эрмитаж, принял их в своем кабинете, сам провел гостей по запасникам музея, рассказал много интересного. Встреча этих двух седовласых корифеев была очень трогательной. Чувствовалось огромное взаимное уважение этих замечательных людей.

В заключение привожу личные воспоминания Галины Николаевны Лотовой. "6 мая 1966 г. я в первый раз переступила порог ИФРа. К этому времени я побывала уже в нескольких экспедициях Алтая, Якутии и Западной Сибири и очень полюбила эту работу, она была мне по душе, канцелярской работы я очень боялась. "Надо пережить это лето, а там будет видно", подумала я. Но жизнь распорядилась иначе: я "застряла" в ИФРе, познакомилась с хорошими людьми, а самое главное, я была все эти годы рядом с М.Х. Я часто бывала дома у М.Х., сидела как мышка за его спиной у маленького столика и писала бесконечный список литературы, а утром следующего дня М.Х. подавал новый вариант работы. Казалось, что конца этой работы никогда не будет. Но приходила Тамара Карповна и приглашала нас к чаю. Об этой женщине можно писать отдельную книгу. В свои 60 лет она была обворожительной. Всегда встречала с улыбкой. М.Х. весело шутил, а затем все снова шли за столы. Планируя работу на следующий день, он спрашивал: "Голубушка, Вы сможете быть к 10 часам завтра?" Так незаметно, в постоянной работе, прошли целых тридцать лет. Я счастлива, что все эти годы была рядом с таким человеком и, как могла, помогала ему. Общение с ним всегда было праздником. Спасибо Михаилу Христофоровичу, что он был с нами. Мы его никогда не забывали и не забудем".

В годах столь давних и печальных...

Господи! Страшно-то как! Стыдно-то как!

1. Рахиль Турецкая все поняла. Чайлахяна вызывали на Лубянку недаром. Будет арест. Он уже приготовил в коридоре своей квартиры чемоданчик с теплыми вещами.

Она знала – Лысенко нужен гетероауксин для укоренения пшеницы, и он у нее просил немного препарата. Она взяла все, что было, и пошла к нему. Он сидел в кабинете. Даже не встал. Она поговорила с ним об ауксине и отдала препарат. Ушла.

Сразу пошла к жене Нуждина – Дозорцевой Р. (правая рука Лысенко). Помоги! Сделай так, чтобы парторганизация нашего Института взяла Чайлахяна на поруки. Добилась. И М.Х. Чайлахяна, лишенного лаборатории, посадили в Институте на несколько лет в стеклянный бокс. Это стало его местом. Запретили заниматься флоригеном. Лысенковцы смеялись – не будет распространять идеи о своем мифическом «флогистоне»! Средневековье!

2. Ланг и Скуг приехали в СССР в Лабораторию М.Х. Чайлахяна в 1964 году. Их поселили в один номер, в гостиницу «Варшава» (Октябрьская площадь. Москва.)

Почему в один номер? Протесты Института Президиумом Академии Наук не принимаются. Через два дня Антон Ланг нашел в номере жучка и принес. После этого им дали два номера.

3. Экскурсия во Владимир. Советские ученые платят по чеку 10 руб. за номер гостиницы в день, а американцы – 40 руб. Курсанов поручил мне взять в администрации все чеки и оплатить тайно, чтобы Скуг и Ланг их не видели. Общие улыбки.

4. Письмо К. Мотеса (ГДР) к членам Германской академии «Леопольдина» А Курсанову и М. Чайлахяну.

– Господа, Тимофееву-Ресовскому скоро шестьдесят лет. Мне дали визу, я лечу поздравить, но мне не дали места в гостинице. Можете меня принять дома на два-три дня?

Смятение и ужас! Президиум объявляет, что Тимофеев – Ресовский болен. После двух дней молчания Мотес все понял и отказался прилетать.

5. Мы с женой Галиной Михайловной пригласили Лангов во Дворец Съездов на Балет. Антракт. Антон говорит:

– Дамы, отдохните от нас. Валентин, пойдем! Где телефон? - Около туалета.

– Мне надо позвонить Тимофееву – Ресовскому. Не хочу звонить из гостиницы. Набирает номер и нежно:

– Колюша, привет, это Антоша…

6. Приехал Ланг в Лабораторию на эксперимент. Вероника вбегает в комнату, где мы сидим с Рахиль Хаимовной Турецкой.

– Срочно дайте все микропипетки. Надо Лангу. Даем, убегает. Через полчаса вбегает Любинка Чулафич и кричит:

– Кончился эфир, Вероника сказала, возьми у Рахильки! Где она? Рахиль – Что-о-о! Немая сцена.

7. Звонит из Вильнюса Меркис.

- Валентин! Либберт просит Вас принять у себя в Институте его ученика Лейке. Он у нас, и ему негде жить в Москве.

Иду к А.Л. Курсанову. Что делать? Курсанов мне:

– Валентин! Вы джентльмен? Соображайте.

Галина Михайловна кормила Лейке и стелила ему постель, а я возил на своем «Москвиче» по Москве. Все мелко тряслись, но держали фасон.

8. Ланг очень хотел видеть Лысенко. Чайлахян возражал. В какой-то момент понадобилось срочно ехать в Академическую столовую. Шеф просит подвезти. Я выезжаю на своем «Москвиче» с Лангом и Чайлахяном с Ленинского 33 и пересекаю сплошную линию. Свисток. М.Х говорит:

– Cидите и делайте вид «мокрой курицы».

Делаю. Шеф:

– Это я его заставил, товарищ милиционер. Иностранец очень спешит!. Едем дальше и приезжаем в столовую. Сидим за столом. Рядом сидит Лысенко. Лысенко видит Чайлахяна, выпивает уксусную подливу со свистом – академик с-с-ч-ч! И утробно крякает.

9. Бритиков серьезно заболел и не придет на Ученый Совет. Нет кворума. Девочка из Владивостока плачет – срывается защита. Курсанов идет к Чайлахяну. Что делать? Чайлахян:

– Проведите без одного человека. Потом проголосует.

Курсанов ворчит – так все легко. Совет проголосовал единогласно. Курсанов приглашает Чайлахяна и меня, как ученого секретаря, в кабинет.

– Сколько у нас в Совете лысенковцев?

– Пять явных.

– Ждите письма в ВАК.

Чайлахян:

– Напишем сами на себя донос, а Валентин отнесет в ВАК.

Подписали Курсанов и я. Утром Курсанов говорит:

– Берите все дела и донос на себя и идите в ВАК. Председатель Елютин будет Вас сечь.

– А Вы? – А я буду думать, о чем Вы думаете, идя через площадь Дзержинского (Лубянка).

Все обошлось.

Подпись В. Кефели

Ученый совет ИФРа – 1975

20 апреля 1993 г. в Институте физиологии растений им. К.А. Тимирязева РАН состоялось Первое чтение памяти академика Михаила Христофоровича Чайлахяна. По решению Бюро Отделения биохимии, биофизики и химии физиологически активных соединений РАН чтения будут проводиться раз в два года в марте в рамках общей тематики "Гормоны, гены и онтогенез растений".

Предполагается, что каждое чтение будет состоять из двух лекций, одну из которых будет читать российский и одну - иностранный ученый.

Учредителями Чайлахяновских чтений являются Всероссийское общество физиологов растений, Биологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова и Институт физиологии растений им. К.А.Тимирязева РАН (председатель Оргкомитета – проф. В.И. Кефели).

М.Х. Чайлахян был ученым мирового ранга, создавшим новое научное направление в области гормональной регуляции. Предложенная им еще в 1935 г. гормональная гипотеза перехода растений к цветению позволила по-новому взглянуть на ряд крупных фитофизиологических проблем: фотопериодизм, фототропизм, фотоморфогенез и проблему целостности растительного организма. Многолетние исследования М.Х. Чайлахяна и его многочисленных учеников и последователей имеют большое значение не только для теории физиологии растений, но и для решения практических задач по повышению продуктивности культурных растений, химической регуляции их роста и онтогенеза, цветения и клубнеобразования.

Первыми лекторами стали: чл.-кор. РАН Р.Г. Бутенко (Россия) "Клеточные и молекулярные аспекты морфогенеза in vitro" и профессор А.Г. Ланг (США). "Гормональная регуляция цветения растений."

В лекции Р.Г. Бутенко были рассмотрены механизмы соматического морфогенеза и описана роль гормонов в индукции почек и корней. Особое внимание было уделено селекции соматических клеток.

Оргкомитет первых чайлахяновских чтений

(1993 г. )

Кефели В.И. – председатель

Ложникова В.Н. – ученый секретарь

Аксенова Н.П.

Андреев Л.Н.

Мокроносов А.Т.

Бутенко Р.Г.

Кулаева О.Н.

Ермаков И.П.

Муромцев Г.С.

Полевой В.В.

Юсуфов А.Г.

Хрянин В.Н.

Чайлахян Л.М.

Меркис А.И.

Шевелуха В.С.

Сытник К.М.

Первую лекцию Первых Чайлахяновских чтений прочитала

профессор, Бутенко Раиса Георгиевна, ИФР

член–корреспондент АН СССР

Вторую лекцию Первых Чайлахяновских чтений прочитал

профессор, Антон Георгиевич Ланг

MSU DOE Plant Research Laboratory, Michigan

State University, East Lansing, USA

член Национальной Академии Наук США

Отрывки из выступлений на Чайлахяновских Чтениях

Р.Г. Бутенко

Клеточные и молекулярные аспекты

морфогенеза растений in vitro

Фрагмент доклада

Академик М.Х. Чайлахян, памяти которого посвящено чтение этой лекции, прекрасно владел и системным, и модельным подходами к изучению онтогенеза растений. Его внимание при этом привлекали не столько существующие, стабильные состояния в онтогенезе, сколько возникающие, переходные. Самая большая любовь была отдана им изучению процесса перехода от вегетативного роста к цветению. Растения, различающиеся фотопериодической реакцией, приходящие к цветению только в условиях длинного или только короткого дня, предоставили М.Х. Чайлахяну возможность использовать фотопериод как сигнал эвокации цветения. Согласно разработанной им гормональной теории развития растений [Чайлахян, 1937], медиаторами в передаче светового сигнала из листьев к меристемам почек служат эндогенные гормоны, синтез и соотношение которых меняются при разной длине дня.

В качестве одного из примеров системного подхода в работах М.Х. Чайлахяна можно сослаться на эксперименты по установлению связи фактора, вызывающего цветение короткодневного растения периллы красной (Perilla frutescens Var.) с транспортом ассимилятов из листа, поставленного в условия короткого дня. Транспорт ассимилятов к меристемам почек из листа, оставленного на длинном дне, не приводил к эвокации цветения.

30 марта 1993 г.

А.Г. Ланг

Гормональная регуляция цветения растений

Вступление

Получив приглашение дать одно из первых Чайлахяновских чтений, за которое выражаю искреннейшую благодарность оргкомитету и его председателю В.И. Кефели, я был очень обрадован. Я глубоко уважал Михаила Христофоровича и как выдающегося ученого, и как замечательного человека. Мы были хорошими друзьями (и это включало дружбу наших семей). Очень приятно иметь возможность выразить свое почтение к нему, особенно в этом собрании, где, мне думается, все присутствующие его знали и почитали.

С работами Михаила Христофоровича я впервые познакомился еще будучи студентом-аспирантом Берлинского университета. Получив в 1939 году степень доктора (кандидата), я поступил младшим научным сотрудником к доктору Георгу Мельхерсу – другому пионеру в области физиологии цветения. Мельхерс обменивался трудами с Михаилом Христофоровичем и получил первую его книгу “Гормональная теория развития растений” (1937). Поскольку Г. Мельхерс русским языком не владеет, мне пришлось перевести всю эту книгу на немецкий язык, так что с тогдашним состоянием работ Михаила Христофоровича я ознакомился очень тщательно. Связи эти продолжались даже в первые годы мировой войны, при пресловутом пакте Гитлера со Сталиным, имелись даже планы поехать в Советский Союз и познакомиться с работами Михаила Христофоровича и других физиологов растений. Однако, когда фашистская Германия напала на Советский Союз, всякие связи конечно прервались и они восстановились только приблизительно 15 лет спустя, когда я уже находился в Америке – сперва один год в Канаде, потом в США. Я тогда даже смог послать Михаилу Христофоровичу некоторое – очень небольшое количество гиббереллина, при помощи которого он начал свои обширные и проницательные исследования о влиянии гиббереллинов на цветение растений. Наконец, в 1963 году дело дошло до личной встречи, когда мы с женой Лидией Федоровной, смогли приехать в Советский Союз на основании соглашения по научному обмену между национальной Академией наук США и АНСССР. Два месяца я был стажером в лаборатории Михаила Христофоровича, и моей главной сотрудницей была В.Н. Ложникова, а третий месяц мы посещали научные учреждения в Ленинграде, Киеве, Ялте, Тбилиси и Ереване. В Ереване нас сопровождал Михаил Христофорович Чайлахян со своей женой, очаровательной Тамарой Карповной. За первой встречей последовали многие другие, в Москве, где в 1975-1976 годах я опять стажировался в его лаборатории, на этот раз около полугода, и в Армении, где Михаил Христофорович с Тамарой Карповной нас ознакомили с некоторыми из многочисленных природных и исторических достопримечательностей любимой страны своих предков. Михаил Христофорович рассказывал бесконечные армянские истории и анекдоты “армянского радио”. Встречались мы, часто вместе с Тамарой Карповной и Лидией Федоровной, и на разных съездах в Германии, Франции, Великобритании и в Канаде. В 1969 году мы с Лидией Федоровной были “гидами” Михаила Христофоровича и Тамары Карповны в Америке, сопровождая их из г. Ист-Лансинга в штате Мичиган до г. Сиэтла в штате Вашингтон на ХI Международный ботанический конгресс. Последняя встреча была в Москве в 1990 году, после смерти Тамары Карповны, в начале периода гласности и перестройки. Когда мы вернулись осенью 1992 года, Михаила Христофоровича уже не было.

Однако, хотя приглашение дать Чайлахяновское чтение меня и очень обрадовало, оно вызвало и некоторые сомнения и волнения. Диапазон научной работы Михаила Христофоровича весьма широкий, включая исследования по цветению in vitro, полу растений, образованию клубней и ряду других вопросов. Но в то же время он имел очень определенные общие идеи о науке – можно сказать свою ученую философию, которые он не только прилагал к собственным исследованиям, но и к научной работе вообще, и которых он придерживался, не допуская ни малейшего компромисса. Особенно очевидным это было в период господства в больших областях советской биологии “учений” Т. Д. Лысенко, когда Михаил Христофорович, несмотря на личные трудности и неприятности, ни разу не уступил и не поддался этому научному шарлатану и его последователям и покровителям. Об этих качествах Михаила Христофоровича говорила очень проницательно Р. Г. Бутенко в своем чтении, и я не мог бы добавить много значительного. Но отдать должное такому человеку в докладе в 50-60 минут – не просто. Я поэтому решил ограничиться одной темой, которая, однако, представляет и мой собственный первичный научный интерес и, мне думается, была всегда особенно близка и сердцу Михаила Христофоровича – а именно, физиологией цветения, в частности регуляцией перехода растений от вегетативного роста к закладке цветков...

Из Заключения

Участие гормональных “сигналов” в регуляции цветения молодым физиологам растений может показаться не особенно достопримечательным. Сегодня, конечно, нам известен целый ряд растительных гормонов, и их участие показано в регуляции процессов роста и развития во всех стадиях жизни высших растений. Однако в 1936 году, когда М. Х. Чайлахян предложил концепцию флоригена, был известен только один фитогормон – ауксин, и его существование, и его роль в росте и развитии растений были далеко не универсально приняты, а регуляция цветения вообще объяснялась на основе содержания питательных веществ в растении. Интересно отметить, что самые первые представления о регуляции цветения были очень похожи на представления, предложенные М. Х. Чайлахяном. Великий германский физиолог растений Ю. Сакс в конце прошлого столетия развил идею о существовании органо-образующих и, в частности, цветообразующих веществ (organbildende Stoffe, blutenbildende Stoffe), которые образуются и накапливаются в растениях и могут оказать влияние в таких частях растения, в которых они не образуются. Однако нужно отметить, что наблюдения, на которых Сакс основал свою гипотезу, были не очень убедительными и были доступны иным толкованиям; гипотеза Сакса широкого признания не нашла. Ей в замену в 1903 году Г. Клебс, предположил, что основной предпосылкой для цветения и для репродуктивного развития низших растений является преобладание углеродных питательных веществ или ассимилятов над азотистыми. Это представление немного позже, в 1916 году, было принято в США физиологом растений И. Дж. Краусом и фитохимиком Х. Р. Крейбиллем, исследования которых привлекли к себе очень широкое внимание, так как они безусловно являлись значительной попыткой основательного экспериментального подхода к вопросу о регуляции. Однако приходится опять заметить, что экспериментальные результаты Крауса и Крейбилля были неубедительны. Они обращали внимание в первую очередь не на цветение, а на плодоношение, но их данные, хотя и отмечают разные интересные изменения между состоянием питания растения и его развитием, достоверную корреляцию между уровнем углеродных и азотистых веществ в растении, с одной стороны, и его цветением, с другой, не показывают (Cameron, Dennis, 1986). Однако их работа служила основой многих дальнейших работ по физиологии цветения, и предположение Чайлахяна, Мошкова, Мельхерса, что цветение в первую очередь регулируется “гормонами цветения”, было истинно революционным и сперва было принято далеко не единодушно. Но сегодня, хотя между исследователями по физиологии цветения есть некоторые разногласия о характере флоригена и некоторые из них предпочитают более неопределенное название “флорального стимула”, в существовании такого типа регулятора цветения едва ли кто-нибудь сомневается. Мошков и Мельхерс, хотя еще сделали ряд важных дальнейших вкладов в физиологию цветения, перешли к другим областям экспериментальной биологии растений. Михаил Христофорович Чайлахян продолжал работать по цветению всю жизнь; мы ему обязаны множеством самых существенных открытий. И если Ю. Сакс был основателем ранней физиологии цветения и основателем всей физиологии развития растений, то Михаила Христофоровича можно безусловно назвать основателем современной физиологии цветения.

30 марта 1993 г.

Ян Крекуле

Фотопериодическая регуляция цветения:

типы сигналов и их роль

Вступление

Эта лекция посвящена памяти профессора М. Х. Чайлахяна. В ней рассмотрены проблемы инициации цветения – важнейшей стадии развития монокарпных растений. Приводятся доводы в пользу существования стимула цветения флоригенной природы, который появляется в результате коррелятивных изменений биоэлектрических потенциалов. Изменения в уровне цитокининов в листьях, стебле и корнях не связаны с фотопериодической индукцией цветения.

Я считаю для себя большой честью выступить с лекцией на втором чтении, посвященном памяти профессора Михаила Чайлахяна. Я бы хотел также поздравить организаторов этих чтений с прекрасной идеей поддерживать память об этом великом ученом, создавая традицию таких научных встреч.

Мне кажется уместным обратиться к проблеме мобильных сигналов, регулирующих инициацию цветения. Профессор А. Ланг уже рассматривал эту проблему два года назад, в своей лекции на первом Чайлахяновском чтении. Он также рассказал о годах своего близкого сотрудничества с лабораторией роста и развития в Москве. В моей лекции прозвучит тот же “лейтмотив”. Я коснусь не только научных проблем, связанных с флоригеном как индуктором цветения, но и расскажу о своих личных контактах с Михаилом Христофоровичем.

Я встретил его впервые в конце пятидесятых. Я покинул группу юных туристов и, вместо того чтобы посвятить день экскурсиям по Москве (это прегрешение против культуры я с лихвой искупил позже), отправился в Институт физиологии растений им. К. А. Тимирязева, который тогда еще размещался в старом здании на Ленинском проспекте, чтобы увидеть человека, имя которого я узнал, когда готовил кандидатскую диссертацию. Я нашел его в оранжерее в компании огромных растений табака. Гибберелловая кислота была тогда в центре внимания ученых, занимающихся биологией развития. Это был первый идентифицированный сигнал цветения, и мы все испытывали восхищение перед этим чудодейственным веществом. Я был удивлен теплым приемом, оказанным “незваному” гостю, и, не испытывая никакой разницы между поколениями, мы обсудили некоторые наблюдения, касающиеся влияния ГА на развитие озимой пшеницы. Затем по инициативе и при помощи Михаила Христофоровича эти наблюдения были опубликованы в Ботаническом журнале. Это была моя первая зарубежная публикация. С тех пор мы часто встречались, и позже наши лаборатории начали длительную совместную работу. Наиболее важным результатом этого сотрудничества было появление оригинальных статей о гормональной регуляции цветения, соавторами которых были сотрудники обеих лабораторий.

А в личном плане – в кабинете Михаила Христофоровича накапливалось все больше видов Праги, рисунков, гравюр и фотографий, а в Праге, соответственно увеличивалась коллекция русских сувениров из дерева и металла. Это была большая привилегия – встречаться с таким замечательным ученым. Михаил Христофорович был открытый и тактичный человек, настоящий страж научной этики. Я с гордостью отношу себя к числу его учеников...

19 мая 1995 г.

В. Н. Хрянин

Эволюция и регуляция пола у растений

Вступление

Для меня, как ученика Михаила Христофоровича Чайлахяна является большой честью выступить с лекцией на VII чтении, посвященном его памяти. Впервые я встретил его в 1964 году, но близко познакомился с ним в 1967 году, когда принес в лабораторию роста и развития растений свою кандидатскую диссертацию на внешний отзыв. Михаил Христофорович, посмотрев работу, обратил внимание на те результаты, которые касались влияния гиббереллина на изменение признаков пола у растений конопли. Дальнейшее знакомство проходило не в кабинете Михаила Христофоровича, а в светлом дворике Института физиологии растений им. К. А. Тимирязева. Чтобы окончательно убедиться, что я за человек, он в заключение беседы задал мне неожиданный вопрос: чем отличается правда от истины? Я что-то ответил по-школярски. Михаил Христофорович тогда сказал, что правда может быть кривдой, а истина – та степень знаний, к которой надо постоянно стремиться и как говорил Г. Гегель: “Истины рождаются и умирают… но рождаются как ересь, а умирают, как предрассудок”. Потом, доброжелательно улыбнувшись, Михаил Христофорович предложил совместную работу по проблеме пола. Позднее подробный план проведения экспериментов обсуждался в присутствии друга Михаила Христофоровича – А. Г. Ланга, который сказал, что над проблемой пола в 30-х годах нашего столетия работали американские ученые, но из-за сложности в исследованиях оставили ее. “Так что не создавайте трудностей молодому человеку”. На это Михаил Христофорович ответил: “Виктор Николаевич – крестьянин, он трудностей не боится и ему нечего терять, пусть работает”.

Идеи Михаила Христофоровича о растительном организме как целостной системе были неразрывно связаны с изучением физиологических функций у растений на молекулярно-биологическом уровне. Это направление и развивают в настоящее время его ученики и сотрудники лаборатории роста и развития растений, носящей его имя. На разных уровнях изучается нами и проблема пола у растений...

20 апреля 2000 г.

12-ые Чайлахяновские чтения

2000-es

M. Chailakhyan colleagues with the new head of Laboratory G. Romanov (in the center). Left wing: Chailakhyan's "guard", Nina Axenova, Tatyana Konstantinova, Tamara Bavrina, Elvina Milyaeva.

В 2010 году состоялись 12-ые Чайлахяновские чтения. Это был как всегда праздник науки и радостного человеческого общения. Были маститые ученые из разных уголков нашей страны и ближнего, и дальнего зарубежья. И было много заинтересованных и увлеченных молодых людей, что очень отрадно: несмотря ни на что, жизнь науки и, в частности, идеи Чайлахяна и его продолжателей вызывают живой интерес.

Профессор Джордж Купланд (George Coupland) (Великобритания - Германия) выступил с лекцией на тему «Сезонный контроль цветения у однолетних и многолетних растений». Ниже мы приводим фрагмент статьи, написанной проф. Г.А. Романовым, председателем оргкомитета Чайлахяновских Чтений.

XII Чайлахяновские Чтения

(фрагмент статьи)

В своей лекции (на 12 Чайлахяновских чтениях) проф. Купланд детально обрисовал процессы, приводящие к цветению у фотопериодически-чувствительных растений, относящихся к роду Arabis. Для сравнения были взяты однолетники, широко известные модельные растения арабидопсиса (Arabidopsis thaliana), и его родственники многолетние растения из рода Arabis. На примере арабидопсиса докладчик продемонстрировал тонкие молекулярные механизмы взаимодействия генов и белков, регулирующих переход к цветению, способы и пути передачи сигнала из воспринимающего органа (листа) в орган эффекторный (апекс), и особую роль белка FT (Flowering locus T) в этих процессах. Особый интерес вызвали новейшие данные о том, как на уровне макромолекул клетки реализуется взаимодействие внутренних часов растения (циркадные ритмы) и внешних сигналов (фотопериод, воздействие света).

Проф. Купланд отдал должное научному гению М.Х. Чайлахяна, предсказавшему существование флоригена почти за 70 лет до его окончательной идентификации и описавшему на основе своих физиологических экспериментов основные свойства этой гипотетической тогда субстанции.

Дж. Купланд признал, что белок является главным компонентом флоригена и выполняет гормональные функции, в полном согласии с гипотезой М.Х. Чайлахяна. Таким образом FT и подобные ему белки с активностью флоригена можно признать первыми белковыми гормонами, обнаруженными у растений.

Надо признать, что проф. Купланд был одним из первых, кто доказал участие белка FT в переносе сигнала цветения из листьев в стеблевой апекс.

После лекции проф. Купланд был удостоен, по традиции Чайлахяновских чтений, высокой награды: персональной памятной медали, присуждаемой приглашенным докладчикам Чтений.

Доктор биологических наук, Г.А. Романов

Бюллетень общества физиологов

растений России.

Выпуск 21, Москва 2010 г.

Книга повествует о выдающемся ученом М.Х. Чайлахяне, создателе гормональной теории цветения, о его друзьях и соратниках.

Дружеское застолье, посвященное 100-летию М.Х. Чайлахяна, вел член-корреспондент РАН Л.М. Чайлахян (сын М.Х.)

Письма и фотографии из семейного архива ученого

передают те чувства дружбы, любви,

то благородство стремлений и бескорыстность,

которыми Господь наделил ушедшее поколение.

Выбранные места из семейной переписки

Москва, Кратово, Казанская жел. Дор., Проезжая ул. Д. 3

Чайлахян Тамаре Карповне.

Дорогая Тамара,

Сегодня 13 июня, вечер, сижу у себя в Центральной гостинице в номере, далеко не в таком, как в “Астории” или “Интуристе” (умывальник на другом конце коридора, а душ общий, а лучше номеров нет) и пишу тебе письмо.

Сегодня закончилась сессия, которая, в общем, прошла хорошо; что касается меня, то я сделал доклад, имел три выступления и председательствовал на одном из заседаний секции физиологии и биохимии растений. Примерно то же было у Алексея Андреевича, с которым мы живем в одном коридоре, и все время встречаемся в ресторане “Сибирь” и на пленарных заседаниях. Ресторан находится в том же коридоре и в определенные часы отведен для делегатов сессии, есть хорошие творог и кефир, на которые мы налегаем по утрам, а днем после обеда хороший мандариновый компот. 12-го были вечером на званом ужине у Реймерсов и они приняли нас очень хорошо. Были Разумов, Солдатенков, Генкель, Толмачев и я, словом физиологи растений, кроме Толмачева, который флорист, но внук Карпинского по одной линии и бурят-монголки по другой линии – талантливый ленинградец, молодой человек моих лет и по слухам покоритель сердец противоположного пола. Наиболее сильное впечатление до сих пор на меня произвели 7-и часовой перелет из Москвы в Иркутск. Это ни больше, ни меньше сказочный ковер-самолет. На сотни и тысячи километров все время солнце, так как выше облаков бывает (высота 10-12 тысяч километров), а внизу сплошная Арктика с плотным ледяным и снежным покровом. Затем вдруг все это проваливается, и на сотни километров далекая земля и леса кажутся пятнами, а огромные озера маленькими кружками.

Сильное впечатление произвела Иркутская гидроэлектростанция, еще строящаяся. Огромная бурная Ангара (я еще такой широкой реки не видел) перекрыта плотиной из камня и цемента, очень высоко поднялась, и из двух работающих турбин вырываются разъяренные волны сдавленной могучей реки, чтобы через 1-2 километра вновь разлиться на необычно широкий простор. Вчера на этих легких волнах Ангары мы с Разумовым и Генкелем гребли на лодке, провожали заходящее солнце и встречали восходящую луну.

Были в Иркутске недалеко от знаменитой тюрьмы, у дома, где по окончании каторги жили Волконские, и у дома, где жили Трубецкие. Недалеко от этих домов в женском старинном монастыре поклонились могиле княгини Трубецкой и ее детей, которые уже не смогли вернуться в Россию из Сибири.

А теперь собираюсь уже ложиться, так как завтра в семь часов утра выезжаем человек 60 на автобусах в горные Саяны, а потом на катерах по Байкалу. Пробудем в поездке 14-16, вернемся 17-го вечером, а в ночь на 18 курьерским вместе с Солдатенковым выезжаем в Москву.

Крепко целую тебя, Машеньку, Томочку, Инночку, Леву, привет Соне и Лене и всем близким.

Миша.

Лето, 1957 г.

Иркутск, Центральная Гостиница,

М.Х. Чайлахян

Письма в Крым

Ялта Крымская, Мисхор, пансионат Мисхора, корпус 2, палата 23, Чайлахян Тамаре Карповне.

Дорогие Тамара и Машенька, не дожидаясь вашего второго письма, пишу о новостях, которые есть у нас.

Нашего Леву утвердили в степени кандидата биологических наук, и он сегодня поехал в ВАК, чтобы получить диплом кандидата. Это резко к лучшему меняет материальное положение их довольно большой семьи. Вчера Лева получил пропуск на Дальний Восток и 16-18 июля вся их экспедиция выезжает на место назначения. Он очень доволен, я тоже рад за него – экспедиция, конечно, интересная.

Мои дела хороши в том смысле, что я вижу конец – когда я закончу свой третий и последний доклад. Как только кончу – 12-13 июля – жизнь у меня пойдет спокойная, и я смогу подышать чистым воздухом и погреться на солнышке.

Вы, наверное, уже загорели и приспособились к крымскому климату, а также к некоторым неудобствам жизни. Все спрашивают о вас и я рассказываю, что Маша купается в Черном море, а мама, вместо того, чтобы тянуть ее на берег (“я тебе мама или я тебе нет”) сама плещется в волнах рядом.

Дорогие мои, я очень прошу вас денег не экономить, покупать вкусные вещи и фрукты и, если не очень жарко, то совершать поездки в интересные места.

В общем, мне хочется, чтобы вы ни о чем не заботились, а полностью отдыхали и телом, и душой, а также развлекались.

Насчет знакомств, что Машеньке скучно – так, наверное, можно в доме отдыха и в волейбол поиграть и вместе в кино пойти. Не надо только быть букой. Надеюсь, вы мне напишите, как решили на второй месяц устроиться.

Мои дела без изменения, теперь говорят, что в Нью-Йорк поеду, а в Монреаль нет?

Все шлют вам приветы.

Крепко целую вас обеих. Надеюсь на альбом Машиных фотоснимков Крыма.

Миша.

P S. Надеюсь, что Наири ваше письмо получит.

Лето, 1959 г.

Ялта Крымская, Мисхор, пансионат Мисхора, корпус 2, палата 23, Чайлахян Тамаре Карповне.

Дорогие Тамара и Машенька,

Итак, сегодня утром вместе с Инночкой проводили нашего Левчена во Владивосток на остров Путятин, он вместе с товарищем по экспедиции выехал поездом, а остальные три человека вылетают через пять дней самолетом и будут встречать их поезд во Владивостоке. У Левы все сложилось хорошо – диплом кандидата биологических наук он получил и сдал в учреждение, все дела успел сделать, целыми днями занимался с утра до ночи упаковкой и организацией экспедиции. Вчера они с Инночкой были у меня – мы устроили самодельный обед, а потом втроем поехали в кинотеатр около Красносельской станции метро и с 9 часов вечера смотрели две серии “Война и мир” подряд. Чудесная картина! смотрится с упоением.

На дорогу Левочке я привез курицу из нашего “Гастронома”, бутылку коньяка, чтобы в день открытия работ биологической станции, они распили, один фонарик и еще раньше очки. Вспомнил о ваших изумительных пляжных очках.

Позавчера уехали Роде и просили передать вам приветы. Адрес Левочки с 1-го августа по 15 октября такой: Приморский Край, Шкотовский район, остров Путятин, до востребования.

Девушку-няню уже окончательно оформили и прописали, она поедет на дачу с 15 августа. Инночка очень рада, так как ее будущее значительно просветлело. Позавчера звонила Арпик Ивановна, очень пожалела, что я не еду в Канаду, передавала привет.

Сегодня днем после работы в Ин-те сижу дома и вдруг звонок – открываю дверь – Софья Ивановна! Вместо трех недель пробыла в деревне две недели, была попутная машина, привезла яиц, меду, творога. Пребыванием в деревне осталась довольна.

Вчера отправил свой доклад в Нью-Йорк, на будущей неделе отправлю оба доклада в Канаду, в Монреаль. Сейчас их переводят на английский язык, а я занимаюсь иллюстрациями к ним – имею дело с фотографами и художником. Если я не поеду ни туда, ни сюда (туда – США, сюда – Канада), то, во всяком случае, мои доклады будут посланы и, вероятно, опубликованы.

Крепко целую

Миша.

Лето, 1959 г.

Ялта Крымская, Мисхор, пансионат Мисхор, корпус 2, палата

23, Чайлахян Тамаре Карповне.

Дорогие Тамара и Машенька,

Вероятно, это будет последнее письмо, которое вы получите в пансионате. Вашего нового адреса я еще не знаю. Кстати, купите вечную ручку, хотя бы на полмесяца, и пишите мне не карандашом, а чернилами. Машенька, твои письма до меня не доходят, наверное, ошибаешься адресом.

Из последнего письма я вижу, что вы на перепутье, но я сделал все, чтобы вы могли хорошо устроить вашу жизнь после пансионата. И сейчас снова готов помочь советом. Стремление Машеньки в Ялту я понимаю в том смысле, что ей хочется несколько раз погулять по многолюдной Ялтинской набережной и несколько раз попользоваться душем у Бориса и Эры, а все остальное она забывает – толкотню на пляже, пыль и духоту города.

Мои дела таковы – в Нью-Йорк я не еду определенно, в Канаду есть маленький шанс. Если и тут не выйдет, то 10 августа я приеду к вам.

Все доклады я уже кончил и теперь в более спокойной обстановке вожусь с фотографами и художником, чтобы приготовить иллюстрации. Доклад в Нью-Йорк уже отправил, доклад 1-ый в Канаду отправлю до 25 июля, а 2-ой и последний до 1 августа.

В Москве жара – никогда такого жаркого лета не бывало. В это воскресенье поеду к внучкам. Звонил Акоп Иванович, он собирается вместе с сыном в конце июля выехать на юг; когда узнал, что вы в Мисхоре, заинтересовался и хочет тоже в Крым, обещал приехать ко мне посоветоваться. Что ему посоветовать? Впрочем, он может и не появиться до августа 60-го года.

Сегодня, ровно три недели, как вы в Крыму. Телевизор как вы уехали, не раскрывался ни разу. Все с моей занятостью. Я и не звонил никуда, и Маня немного обижается, но я обещал завтра поехать к ней вечером, там будут Аллочка (Белякова, жена Тодика) и Тодик, и таким образом наши дипломатические отношения восстановились. Надо позвонить Григоричу, узнать, куда уехали Анички, а то после вашего отъезда он справлялся, хорошо ли вы доехали.

В короткие промежутки отдыха за последние две недели прочел роман Стефана Цвейга, написанный в 1935 году и опубликованный у нас в этом году “Мария Стюарт”. Изумительная вещь! Хотел вам рекомендовать, но вспомнил, что у вас нет времени на чтение.

Ну, кажется, написал обо всем главном.

Крепко целую вас обеих

Миша.

Лето, 1959 г.

Ялта Крымская, Ущельное, Колхозная улица, 27, Антонову

Борису Гургеновичу (для Тамары Карповны)

Дорогие Тамара и Машенька,

По традиции через два дня на третий пишу вам письмо; интересно получили ли вы мое письмо от 21 июля, написанное в пансионат, и, если не получили, то догадается кто-нибудь вам его переслать.

Итак, у вас с переселением в гостеприимную виллу Эры и Бори началась вторая эра вашего пребывания в Крыму. Надеюсь, что Ялтинское море не хуже Мисхорского, и вы теперь уже в большой компании так же славно плещетесь в морских волнах, как и раньше. Наш Левон пока еще едет по Транссибирской дороге, а я послезавтра, т.е. в воскресенье еду навестить внучек и Инночку. Маня звонит, но ее редко застанешь дома – она все время в бегах.

После приезда Сони жизнь моя значительно облегчилась – не приходится ходить в магазины и думать о питании. Получили по твоему адресу очень трогательное письмо от Тачата Аматуни; посылаю его тебе, если будем в Ереване, то надо будет послушать его, родная земля – великое дело.

Только что звонила Аник Иоаннисян, на этот раз я сдал позиции – в понедельник вечером на один час она приедет к нам, а во вторник уезжает в Ереван.

Теперь после всех дам перейдем к мужчинам. Мои дела окончательно выяснились, – ни в Нью-Йорк, ни в Монреаль я не еду. (М. Х. долго не пускали за границу. На вопрос иностранных друзей-ученых, где он, отвечали: “Чайлахян строит дачу”. Дача (sic) строится до сих пор., прим ред.) Мои друзья кажется досадуют больше, чем я. Но моя подготовка не оказалась лишней, и получились хорошие доклады, которые будут публиковаться в виде статей.

Я взвесил все возможности – состояние опытов, наличие 20 дней отпуска за прошлый год и т.д. и решил выехать к вам таким же поездом, как и вы, в ночь с 5-го на 6-ое августа, так, чтобы седьмого быть в Ялте. В понедельник, т.е. 27 июля договорюсь с дирекцией и закажу билет и мы сможем побыть вместе в Крыму 20 дней.

Мне очень приятно было слышать твой голос, но столько важных вещей было, что поговорить не удалось о других делах. Я очень рад, что Лисицианы оказались приятными и простыми людьми; знакомство с такими людьми доставляет удовольствие. Хорошо, что установили связь с Катарьянами, которым посылаю приветы.

Целую,

От Сони привет

Миша

P.S. Когда смотрел в кино картину “Война и мир”, как Наташа Ростова на балу стояла на танцах, то почему-то вспомнил Машеньку, хотя они совершенно не похожи ни внешностью, ни ростом?!

Лето, 1959 г.

Ялта Крымская, Ущельное, Колхозная ул., 27

Антонову Борису Гургеновичу (для Тамары Карповы).

Дорогие Тамар и Машенька,

На этот раз пишу на пятый день.

В воскресенье, 26 июля, был на 55 километре вместе с маленьким Левой (Прудниковым), ходили на речку купаться вместе с Томочкой; она загорела, поздоровела, стала беззубой, но хорошо, что ребрышек не видно, охотно болтается в воде и Лева учит ее плавать. Я впервые побыл на солнце и немного покупался; второй раз, надеюсь, это будет на Черном море. Верочка очень хороша, берется за коляску, толкает ее и идет вперед, делает гримасы, говорит “кач”, когда катается на качелях и напевает. Инночка выглядит неплохо, но устает, и к ней на помощь поехала Эля, а с 20 приедет новая няня. Вера Андреевна уже ходит на работу.

От Левочки 27 июля получили телеграмму – на 11-ый день он благополучно доехал до Владивостока. Была Маня, вместе с Соней они варили смородиновое варенье. Была Аник Иоаннисян, мы с Соней приняли ее хорошо, у нас была интересная церемония – она возвращала одной рукой долг Мане, а другой рукой получала похожую, но другую 100-рублевую бумажку – подарок от нас Ванику на оздоровительное лечение. Говорил по телефону с Арпик – она очень сожалела, что в Канаду не еду и, следовательно, не сделаю сюрприза для четы Арутюнян. У меня заканчивается изготовление рисунков и 2 – го числа я пошлю последний доклад в Канаду. Дня три надо будет разобрать самую срочную переписку и наладить опыты.

Завтра заказываю билеты, как говорил тебе по телефону. Завтра же получаю свой чесучовый костюм. Я много поработал за июнь и июль месяцы и теперь с удовольствием отдохну. От японского переводчика получил письмо, где он с умилением пишет, что получил прекрасные фотографии растений и моей собственной “фигуры” и очень благодарит за теплое предисловие.

Когда я при этом вспомнил, что писал его, когда у меня температура была больше 39 градусов, Вероника сказала: “Вот поэтому оно и оказалось теплым”. Ведь помнишь, что ты писала его под мою диктовку.

Жара сильная, но я не страдаю, устраиваю сквозняк и работаю за столом.

Привет всему тихому семейству Антоновых, крепко целую

Миша

Лето 1959 г.

Ялта Крымская, Ущельное, Колхозная ул, 27, Антонову Борису Гургеновичу (для Тамары Карповны)

Дорогие Тамара и Машенька,

Получил письмо, написанное Машенькой, оно очень интересно, но почерк стал какой-то неузнаваемо-куриный. Неужели так действуют морские купания? Приеду, чтобы исправлять его на орлиный.

Наконец-то я покончил с докладами – оглядываюсь назад, вижу, что за июнь и июль месяцы провел большую работу, правда, в отношении поездки безрезультатную. Сейчас за оставшиеся 3-4 дня должен произвести фотосъемку опытных растений, побеседовать насчет дальнейшей работы с сотрудниками и ответить на самые срочные запросы.

Билет в Симферополь я заказал по броне Акад. Наук на 6 августа, т.е. точнее в ночь с 5-го на 6-ое. У нас теперь начались разъезды: вчера Алла и Тодик выехали под Минск, 6-го выезжаю я в Симферополь, 8-го Маня и Лева Атанасян выезжают в Ереван.

Все остальные на месте и в порядке. Был на Американской выставке – все расскажу. Следующее письмо – мой приезд.

Привет всему семейству Антоновых, крепко целую Миша.

Лето, 1959 г.

Ялта, Крым, Ущельное, Колхозная ул., д. 27,

Чайлахян Тамаре Карповне

Здравствуйте дорогие Мама, Папа и Машенька.

Два дня назад, получил ваше письмо, чему был очень рад. Вы уже знаете, что 19 июля я вместе с Олегом Орловым, членом нашей экспедиции, выехал из Москвы во Владивосток.

Уезжать было немного грустно, однако новые впечатления быстро развеяли печальные мысли. Поезд наш делал довольно большие перегоны, и первая остановка была в г. Ярославле. Это небольшой городишко, живописно расположенный на правом берегу Волги.

В дальнейшем мы проезжали много городов, о которых только слыхали, и которые видели лишь на картах. Это Пермь, Свердловск, Омск, Тюмень, Красноярск, Иркутск, Улан-Удэ, Биробиджан, Хабаровск, Ворошилов-Уссурийск и мн. др. Конечно, трудно ознакомиться с городом за те 15-20 минут, которые поезд стоит на вокзале, однако какое-то общее впечатление мы получали. Интересно было наблюдать за сменой общего ландшафта природы. До Урала больших отличий от пейзажа Московской области не наблюдалось. Места, похожие на те, которые вы видели в районе 55 км. Немного сыровато, много березы. Кстати береза встречалась непрерывно всю дорогу до самого Владивостока; я никогда не ожидал, что ее так много. По правде говоря, проезжая Урал, я ожидал увидеть хоть какие-нибудь горы, однако таковых не было и духу, просто холмистая местность. Кстати, нам с Олегом посчастливилось увидеть столб на границе между Европой и Азией. Интересное совпадение – не успели мы проехать этот столб, как проводница стала закрывать окна кожаными шторами. Оказывается в этих местах принято в окна проходящих поездов кидать камни, а иногда постреливать. Тогда мы почувствовали, что действительно находимся в Азии. После Урала мы попали в Сибирь. Однако Сибирь в этой области мало чем отличается от кратовских пейзажей. Единственное отличие, это появление лиственницы и пихты. Пихту я увидел впервые, она похожа на ель, но значительно стройнее, с серебристым стволом и удивительно острой верхушкой.

Иногда мы попадали в полосу лесостепей, небольшие рощицы чередовались беспрерывно с полянами, приятное зрелище.

С интересом проезжали мы великие Сибирские реки – Иртыш, Обь и некоторые другие, о которых так много слышали.

Резко изменился пейзаж после Иркутска. Иркутск мы проезжали вечером и, к сожалению, всю ночь шли по берегу Байкала, видели лишь то, что в нескольких метрах от рельсов плещется вода. Зато, на следующее утро мы увидели совершенно иной пейзаж, чем в предыдущие дни. Перед нами тянулись беспрерывные сопки, своеобразные конусообразные холмы, достигающие нескольких сот метров высоты, сплошь покрытые лесами. Удивительно живописно здесь петляет железная дорога, и все время открывается красивая и величественная картина. Подобная природа тянется вплоть до самого Хабаровска. Уже в сумерках подъезжая к Хабаровску, мы переехали р. Амур, длина моста через нее 2 км. 800 метров. После Хабаровска поезд повернул на Юг, и мы поехали по Приморскому краю. В воздухе сразу же почувствовалась высокая влажность, перед окнами тянутся сплошные степи, на горизонте виднеются сопки. До Владивостока от Хабаровска часов 15 езды.

За час до подхода к Владивостоку мы едем по берегу Амурского залива. Солнечный день, на берегу масса купающихся, много домов отдыха и санаториев. Здесь мне хочется напомнить вам, что Владивосток находится на той же широте, что и Крым, так что наш “суровый край” очень похож на ваш солнечный.

Итак, поезд останавливается на вокзале во Владивостоке, мы приехали к концу восьмых суток. Общее впечатление о дороге хорошее, к концу немного надоело трястись. В поезде я довольно много играл в шахматы. Узнал много новых людей, со многими разговаривал. Куда только людей не забрасывает. Например, в соседнем купе ехала семья из Батуми, они едут на Чукотку в бухту Провидения. Им еще из Владивостока около 5 тыс. км. ехать на пароходе на север и т.д.

Во Владивостоке нас встретили трое других членов экспедиции. Приехали мы черные как черти. Если рукой проведешь по голове, то рука становится черной. Поэтому мы с наслаждением приняли ванну в гостинице, в которой мы остановились, и пошли осматривать город.

Город портовый, много матросов, ресторанов, расположен на сопках. В день приезда был какой-то военно-морской праздник. Мы видели военные корабли. Был салют. На следующий день 27 июля мы на рейсовом катере выехали на остров Путятин. Это живописный островок с сопками, покрытыми лесами. На острове находится зверосовхоз (в основном разводят оленя) и рыбокомбинат. Разместили жить нас в общежитие. Дали нам на четверых отдельную комнату. Первые дни обедали в столовой, но впоследствии договорились с одной местной женщиной и столуемся у нее. Домашние обеды вкуснее и разнообразнее. Мы у нее завтракаем, обедаем и ужинаем. Для работы нам дали красный уголок. Это отдельный домик с комнатой метров сорок. Там мы прекрасно разместились. Сейчас аппаратуру уже наладили и приступили к предварительным опытам. Кальмар очень интересное и красивое животное. Основной его недостаток – быстро дохнет. На третий день после приезда мы покатались на лодке с мотором. Я впервые купался в морской воде. Меня поразила ее удивительная чистота, все дно просматривается на большой глубине. Я с наслаждением нырял у берега и доставал морских звезд и морских ежей. Вчера был солнечный день, и мы сделали день отдыха. Пошли на другую сторону острова, которая смотрит прямо в открытый океан, точнее Японское море. Чистый песок, на котором приятно лежать, а море катит на берег плавную волну, на ней очень приятно покачаться. Впервые попробовал плавать с маской – очень интересно. Опускаешь голову с маской под воду – и перед тобой открывается совершенно новый мир – морское дно. Хорошо видны различные водоросли, растущие на дне, плавающие рыбки и различные причудливые морские животные – как в сказке. Мы чудесно провели день. Все здорово загорели. Сегодня у нас опять начинается рабочая неделя. Чувствую себя хорошо. По вечерам пьем поливитамин, которым меня снабдила по твоей просьбе Иночка.

Ну, я, кажется, о себе подробно написал! Жду от вас писем. Советую вам попробовать поплавать с маской, можно не нырять, а просто голову опускать в воду. Да, забыл сообщить, что члены экспедиции благодарят папу за коньяк, который мы распили в первый же день приезда на остров Путятин.

Отношение местного населения к нам хорошее. Вообще, наш начальник экспедиции Емельян Мейзеров очень быстро находит ту пружину, на которую надо нажать, чтобы было сделано необходимое для нас, правда при этом существенную роль играет горючее. С помощью этой жидкости здесь можно творить чудеса, нужно только знать, куда ее лить, а Емельян знает.

Напишите, как вы живете и какие у вас планы на дальнейшее.

Целую вас всех крепко

Левон.

Лето, 1959 г.

Приморский край, Шкотовский район, остров Путятин, до востребования Чайлахяну Левону Михайловичу

Дорогой наш Левчен! По всей вероятности это мое последнее письмо, т.к. ты пишешь, что в первых числах октября вы уже заканчиваете работу. Мы все с нетерпением ждем тебя домой, уже надоело без тебя. Машенька не раз вспоминала тебя, занимаясь физикой, оказывается, ты ей здорово помогал. Томочка тоже часто говорит о тебе, одна Веруська наш чудесный карапузик, пока ничего не соображает.

Скоро тетя Маня из своей поездки (она была в Харькове, в Ереване и в Ростове) вернется домой. 8 октября Тодикин день рождения, хорошо было бы, чтобы ты был с нами. В конце октября мы с папой думаем недели на три поехать в Ереван: у папы академические дела, а мне хочется повидаться с близкими и посетить могилы дорогих дедушки и бабушки, кстати, дядя Копа там все привел в порядок, оформил могилы.

Сейчас по поручению Анны Ивановны Иоаннисян я перевожу рассказ Бакунца “Иван-бей”, скоро закончу. Вышел сборник повестей и рассказов Рачья Кочара (он бывал у нас), в сборнике “Лунная соната” включены повесть “Времена” и рассказ “Дружба” в моем переводе, только я там почему-то представлена в мужском роде: “перевел Т. Чайлахян” – небрежность издательства.

Дорогой Левчен, пожалуйста, о дне выезда или вылета с острова Путятин сообщи нам телеграфно, мы все очень соскучились по тебе, твое возвращение домой для нас будет целым праздником.

Хорошо, что тебе удалось добиться кое-чего в твоих исследованиях, крепко целуем тебя, ждем с нетерпением

Мама

Сегодня воскресенье, и к нам приедет Иночка с детьми.

Осень, 1959 г.

Москва, В – 333, Ленинский проспект, д 61/1 кв. 59 Чайлахян М.М.

Дорогая Машенька, позавчера – в понедельник начался второй период пребывания нашего в санатории “Армения” и он был ознаменован сильным до 5 баллов штормом, который расстроил все наши планы купания в море, так как температура воды сильно снизилась.

Сегодня уже спокойно, но пока еще прохладно и на пляж никто не едет. Подсчитали, что мама купалась 4 раза, а я 8 раз, и не теряем надежды на солнце, тепло и возможные купания.

Последние дни я усердно заменяю морские купания мацестинскими ваннами, а мама всячески утепляется. К счастью, сегодня как будто простуда прошла, и она вышла на длительную прогулку.

Круг знакомств у нас получился необычайно большой – можно сказать весь санаторий, потому что здешняя культурница (знаменитая Анна Хачиковна) устраивает “семейные” вечера с армянскими плясками и танцами, а, кроме того, каждые 2-3 дня группы 2-5 человек санаторников уезжают в Ереван (по большой части) и по этому поводу сначала в их комнате многие выпивают по стакану “маджара” (начинающего бродить виноградного сока), закусывая хурмой или грушей, а потом устраивается настоящая свадебная процессия к автобусу с мандолиной, похожей на тару, плясками, поцелуями и рукопожатиями. Такова традиция в санатории “Гагра”, и мы весело живем по этой традиции, за исключением, пожалуй, того, что не провожаем на автобусе на вокзал на поезд, что делают многие, но что выше нашего воображения и наших возможностей.

В порядке самодеятельности мама уже блистала, как жанровая танцовщица армянских танцев, а я проводил три вечера логически-психологических загадок, имевших успех у аудитории и, в частности, у профессора философии Феликса Ншановича Момджяна (тоже москвича).

Собирались мы с мамой в прошедшее воскресенье выехать вместе с другими на экскурсию в Хосту и Сочи на автобусе, но из-за болезни мамы не поехали. Слава Богу, пенициллину, УВИ и грелке – все это уже позади.

Мы вылетаем из Адлера в Москву 6-го ноября рейсом 650 и в 3 часа 40 минут будем на Внуковском аэродроме.

Если сможете встречать, то для мамы привезите демисезонное пальто и белую шерстяную шаль, мне же привозить ничего не надо, так как я одет тепло. Так что встречать и проводить праздники будем вместе!

Крепко целую Папа.

Октябрь, 1965 г., Гагры

Гагра, санаторий “Армения” Чайлахяном Т.К. и М.Х.

Дорогие Мама и Папа! У нас все неизменно в полном порядке. Лева ходит в бороде и делает к нам вылазки по 2-3 раза в неделю. Они там проваливают чьи-то диссертации, и их стали приглашать в другие институты для очередного завала, но кажется их воинственный пыл остыл. Между прочим Левак сейчас запросто может сняться в кино. На “Мосфильме” идут съемки “26 Бакинских комиссаров” и приглашались через Вечерку “мужчины кавказских национальностей 25-60 лет”. И Лева со своей бородой может сыграть, если не самого Степана Шаумяна, то хотя бы какого-нибудь эпизодического героя. Я, зная интересы Разика, делала ему такие же предложения – он ответил мне неясным бурчанием. 30 октября исполнился месяц со дня рождения Маточкиной дочки и ее назвали Анной. Анна Юльевна – по-моему красиво. Наточка называет ее уменьшительно Анечкой, но Юлки, как верный сын Армении, говорит, что его дочь зовут Анушик.

У тети Мани сейчас гостит Шура Вартересова и тетя Маня чувствует себя как будто неплохо.

Я несколько раз разговаривала по телефону с Иночкой. Дети здоровы. …Они тоже собирались написать вам письмо, и самой исполнительной оказалась Верочка, т.к. она уже что-то нарисовала и написала от себя. У Ложниковых тоже все в порядке. Тетя Марго и Вероника немного болели гриппом, но сейчас поправляются.

Недавно мы с Зоей были в очень интересном месте. Вы, наверное, тоже ничего не слышали о скульптуре Цаплине. До войны он несколько раз выставлялся и многие, в том числе Коненков и Грабарь, называли его великим русским скульптором. В 30-ых годах он был в Испании, Франции, где о нем восторженно писали, и вдруг после войны наступила мертвая тишина. Цаплин работает совершенно один без учеников, без помощников, в полутемном сарае без капли дневного света и, несмотря на это, в свои 70 лет, он создает шедевры. Цаплин – настоящий поэт дерева. У него так выразительны все линии, движения, так гармоничны и легки, что, сравнивая Цаплина и Коненкова, можно сказать, что Коненковский скрипач – это Паганини, а скрипач Цаплина – сама музыка.

Я рассказала об этом Леве, они с товарищами посмотрят его скульптуры, а потом постараются организовать выставку в институте биофизики. Мы прямо физически почувствовали, как не хватает скульптору человеческих глаз, слов, понимания и признания.

Написала открытку Рогову – может, он сделает что-нибудь для обнародования скульптурных работ этого замечательного мастера.

Хотим использовать и Размика для фотографирования скульптур. Когда вы приедете, то обязательно все вместе пойдем туда.

Мы все уже соскучились и ждем вас с нетерпением. Правда, погода у нас далеко не черноморская, сыро, слякотно, но более или менее тепло.

Я обязательно буду встречать, Лева сказал, что он тоже поедет. Хотим увидеть вас загорелыми и здоровыми. Привезите камушек!

Приветы и поцелуи от всех родственников.

Привет от Зои. Крепко целую Маша.

Октябрь 1965 г.

Письма из-за рубежа

Москва, В – 333, Ленинский проспект, д. 61/1 кв. 59, Чайлахян Тамаре Карповне

Дорогие Тамара и Машенька,

Сегодня пятый день моего пребывания в Белграде и я в какой-то мере освоился с городом и людьми. Все люди относятся очень тепло, приветливо и предупредительно. На оплату расходов по питанию нам дают деньги, и дело сложилось так, что, по предложению Курсанова, мы утром завтракаем и обедаем вместе в ресторане гостиницы Славия, где мы остановились. От ужина мы отказываемся, так как это ни к чему и есть дешевый виноград.

Я уже дважды знакомился с работами Биологического Института, а затем мы вместе знакомились с работой кафедры физиологии животных Белградского Университета. Прочитал уже 2 лекции, аудитория небольшая; это конечно, не III Всесоюзный Ботанический Съезд, где люди, не помещавшиеся в большом конференц-зале, помещались в соседних комнатах. Возят на машине, угощают черным кофе – это здесь традиция, не дают самому надевать пальто и т.д. Большую роль во всем этом играет Звонимир Дамянович, который познакомил меня со всеми здешними ботаниками.

Были мы также в музеях: народном Югославии, гор. Белграда и музее имени Тесле. Побывали также в кинотеатре “Хозара” и смотрели американский фильм “Запрещенные страсти” с красивыми видами, хорошими артистами, но с совершенно тривиальным сюжетом и хорошим концом, как в сказках. Кинотеатры здесь называются биоскопами.

Город довольно оживленный, яркий, своеобразный, с магазинами, заполненными товарами. Я еще не вполне выяснил свои покупательные возможности, но купить есть что, да и время есть впереди.

Крепко целую вас обеих, Инночку, Левочку, внучек, Маню. Привет Анне Александровне.

Миша

Октябрь 1963 г.

Москва, В – 333, Ленинский проспект, д. 61/1 кв. 59, Чайлахян Тамаре Карповне

Дорогие Тамара и Машенька,

Итак после 10-дневного пребывания в Оттаве, где жизнь кипела настолько интенсивно, что я еле-еле успевал сделать все, что надо, попал в тихую заводь на берег Оринойского озера в 50 километров от гор. Кингстон в провинции Онтарио.

После прилета с Монреаля сразу же полетел в Оттаву, где в аэропорту меня встречал представитель Посольств. С ним вместе мы выехали в Карлтонский Университет. Не успел я устроиться в отведенной мне комнате общежития “Гренваль Хаус” с удобствами люкс, как меня встретили друзья, и я сразу же попал в необычайно дружелюбную и товарищескую атмосферу вечером же 24-го, – все по вечерам сходятся, пьют пиво и беседуют. Программа совещания была весьма напряженная – были все Ланги (представляете, они взяли и приехали на машине) и многие другие. Они и Скуги угощали меня обедами в ресторанах в Оттаве, потом были встречи еще. Понимал доклады других по-разному, и было досадно, когда кто-нибудь отпускал шутку, а я не всегда улавливал. Сам я делал доклад и держал речь на банкете по-английски, принимали меня хорошо.

30 июля все делегаты конференции разъезжались, было немного грустно, а потом с 31-го июля по 2-ое августа меня возили по Институтам в Оттаве и устраивали дружеские встречи.

Карлтонский Ун-т (проф. Уайтмен) и Департамент Земледелия составили мне программу дальнейшего пребывания в Канаде до 20 августа и в 3 часа дня 2-го августа, я как на конвейере начал программу, на машине меня повезли в Кингстонский Королевский Университет.

Программа:

3-6 августа – Проезд поездом из Кингстона через Торонто в Лондон, 6 часов езды.

7-9 августа – Университет Западного Онтарио в Лондоне проф. Б. Камминг.

9 августа – Полет самолетом из Лондона через Торонто на Ванкувер, через всю Канаду к Тихому океану, 5 часов полета.

10-12 августа – Университет Британской Колумбии в Ванкувере, Докт. Фицпатрик.

12 августа – Проезд трансконтинентальным поездом из Ванкувера на Восток в Саскатун, 28 час езды.

14-15 августа – Саскачеванский Университет в Саскатуне и Лаборатории прерий, проф. Шоу.

15 августа – Полет самолетом из Саскатуна в Виннипег, 3 часа лета.

16-17 августа – Манитобский Университет в Виннипеге, Докт. Ханнах.

17 августа – Полет самолетом из Виннипега в Монреаль, 3 часа лета.

18-19 августа – Мэкгильский Университет в Монреале, проф. Болл.

20 августа – Полет из Монреаля в Москву.

Все проезды и перелеты, и пребывание в Канаде оплачивают научные учреждения Канады.

Но я сам никак не ожидал такого большого плана и таких больших перелетов. Поэтому отдых на даче у профессора Кроткова в течение 2 - 3 августа был очень кстати...

Письмо продолжаю уже вечером в своем номере в гостинице в Кингстоне. Сегодня знакомился с работами отделения проф. Кроткова в Кингстонском Университете, делал у них доклад, а потом вместе составляли необходимые планы (в связи с дальнейшим путешествием).

Проф. Глеб Павлович Кротков (и его семья) – это канадские Ланги. Отношение изумительное, сегодня распрощался утром с семейством на озере, а вечером с ним самим в городе.

Завтра рано утром выезжаю в Торонто, а послезавтра в Лондон.

Канада – страна озер и лесов. Все время стоит почти что Самаркандская жара, да еще очень влажно. Хорошо только в кондиционированных помещениях – пока везет, так как и в Оттаве и в Кингстоне живу именно в таких помещениях. Многие мужчины и женщины ходят прямо в шортах и в сандалиях на босую ногу, независимо от возраста – здесь это дело настолько обычное, что удивляться это дело приезжих. Хожу без пиджака, но пока в брюках и туфлях.

Впечатлений так много, что описать трудно, тем более, что Канада страна, где живет много людей разных национальностей – англичане, французы, голландцы, датчане, индийцы, армяне, украинцы, китайцы и другие.

Встретился с двумя соотечественниками. Один – из Университета в восточной Виргинии, доктор Саркисян, – делал доклад на конференции, другой – из Нью-Йорка, доктор Григорян, – участвовал в заседаниях.

Кингстон – город маленький. Сейчас 11 час ночи. Пойду прогуляться и еще раз посмотреть на озеро Онтарио и вытекающую из него бурную реку св. Лаврентия.

От жары и солнца я загорел, чувствую себя хорошо, и сейчас мне предстоит путешествие, которое будет весьма подвижным, но без хлопот, так как везде люди предупреждены и будут встречать.

Вы мне можете по расчету времени прислать письмо авиапочтой по адресу:

Prof W. Boll Air Mail Канада

Проф. В. Болл

(for prof. M.Kh. Chailakhyan)

Mc Gill University.

Department of Botany.

Montreal.

Canada.

Пришлите обязательно, 17-го я его получу.

Ну пока, крепко целую вас и всех родных. Сердечные приветы друзьям.

Миша

Август 1967 г.

Prof W. Boll, Air Mail, Канада, Проф. В. Болл, (for prof. M.Kh. Chailakhyan), Mc Gill University, Department of Botany, Montreal, Canada

Дорогой наш путешественник!

Только что получили сразу все твои открытки с чудесными видами Канады и письмом. Хотя совершенно не надеюсь, что ты получишь наше письмо, но спешу ответить: так мне диктует чувство обязательства, долга.

Мы с Машенькой очень и очень рады, дорогой Мишуня, что ты так интересно проводишь время в Далекой Канаде, хотя по твоему описанию чувствуется, что напряжение предельное. Смотри, не переутомись.

Наша жизнь протекает более или менее размеренно.

Ашхарик и Сильва с детьми 5-го уехали в Ленинград. Мы с ними были в Сокольниках и ездили в Удельную на день рождения Веры Андреевны (мама И.Ф. Прудниковой, прим. ред.), где очень хорошо провели время. Вера Андреевна очень уговаривала меня и Машеньку хотя бы недельку погостить у них, но я не решилась, т.к. у них и так скучено, много народу. Между прочим, в Москве тоже довольно жарко, но все же не как в Самарканде.

Наши среднеазиатские друзья: Нариман и Камал наводнили нас фруктами, я за это на них сержусь, но ничего не помогает.

Была я два раза в квартире Бусуриных (второй раз с Левой Атанасяном), там находятся только Аня с Гришей (Башмаковы, прим. ред.), который медленно, но верно поправляется. Были мы с Машенькой у наших в день рождения Мани, там были и Ганя с Наташей, и Маргуша, родственница Мани.

Все они интересуются тобой, я их время от времени информирую. Дня два тому назад звонил Кирилл Владимирович. Он с женой и детьми привели в исполнение свой план: месяц с лишним пожили под Москвой, отдохнули от Самаркандской 40-градусной жары. В воскресенье вечером я их пригласила к нам, и мы после чая смотрели Самаркандские цветные пленки (показывал Кирилл Владимирович). Он был очень рад твоей поездке в Канаду и просил передать самые сердечные приветы.

Завтра ждем из Друскеников Иночку и Левочку, я от них имела два письма, по-видимому, они там хорошо отдохнули, очень рада за них. Теперь ждем твоего возвращения, крепко целуем.

Тамара и Маша

Август 1967 г.

Москва, В – 333, Ленинский проспект, д. 61/1 кв. 59, Чайлахян Тамаре Карповне

Дорогие Тамара и Машенька,

Забрался я на край света, в Ванкувер, он на берегу Тихого Океана, не далеко от Аляски. Это самый западный и крайний пункт моей поездки по Канаде в Британской Колумбии. Вместе с тем и по времени это – пункт, с которого я начинаю завтра приближаться к Монреалю, откуда самолеты летят в Москву.

После Оттавы, где я находился довольно долгое время, пролетели Кингстон с его озерами Онтарио и Ориное, Торонто и Ниагарские водопады, Лондон на Темзе с озерами Гурон и Эри, и сейчас, накануне завтрашнего отъезда поездом на Восток в Саскачеван, хочу написать вам, что край света – Ванкувер – оказался довольно большим (300 000 жит.) городом, необычайно красивым, с одноэтажными коттеджами и небоскребами, расположенными по берегам вод Тихого океана и на склонах гор, которые доныне покрыты снежной шапкой. Как и во всех городах, здесь я был в двух Университетах и на Опытной Агрономической станции, знакомился с работами, читал лекцию и общался с научными работниками.

Принимают везде очень хорошо, заботливо и даже трогательно, – мне сказали, что проф. Фицпатрик, директор станции, лет 70, волновался, когда я заплыл, как ему показалось, далеко в Тихом океане. На самом деле, это было ближе, чем мы купаемся в Черном море, так как берег здесь очень медленно идет в глубину. Видели Университет имени Фрезера, который, по-моему, является прототипом университетов будущего; возили меня в разные районы города и места за городом; видел индейские тотемы. Не пишу о здешней жизни, так как она настолько непохожа на нашу, что об этом надо долго рассказывать, а не коротко описывать.

Огорчительно только одно – что в связи со своим путешествием не имею сведений о вас и надеюсь получить письма о вашем житье-бытье уже по приезде в Монреаль 17 августа.

Целую вас крепко, целую всех родных и сердечные приветы друзьям.

Миша

Август 1967 г.

Письма Шуры Половнева (друг детства М.Х., прим. ред.)

Москва, В – 333, Ленинский проспект, д. 61/1 кв. 59, Чайлахяну Михаилу Христофоровичу

Добрый день, дорогой Миша! Посылаю Мане, тебе и Гане фото, на котором изображен я, собственной персоной, и Копа. Как видишь, сходство с оригиналом большое, а это, по моему мнению, самое главное в фотографии. Встреча с Марией Ивановной и Копой была очень сердечной; она надолго останется в моей памяти, и я всегда буду ее вспоминать с удовольствием. Благодарим Маню, Тамару Карповну и тебя, Миша, за ваше приветствие и наилучшие пожелания в честь нашей встречи.

Встретились мы с Копой по-товарищески и старались быть в общении друг с другом как можно больше времени, потому что говорить хотелось без конца, особенно о прошлом. Я вполне согласен с тобой о величии нашей жизни не только в настоящем и будущем, но и в прошедшем.

Приезд Копы к нам в какой-то мере компенсирует мое кратковременное пребывание у тебя. В беседе со мной Копа осветил мне такие вопросы, которые я хотел затронуть, будучи у тебя, и не смог из-за срочного выезда из Москвы. Мне очень понравилось подробное изложение Копой обстоятельств, при каких ты защищал свою докторскую диссертацию. Слушая его, сердце мое наполнялось радостью и гордостью за тебя. Мне очень хочется, Миша, получить от тебя, если есть свободный экземпляр, твой труд под названием «Гормональная теория цветения растений». Во время пребывания Марии Ивановны и Копы, мы совершили несколько экскурсий по городу и, прежде всего, мы прошли на Б. Хомутовский проспект, где когда-то вы и мы жили, заходили во двор. В тот же день побывали в Александровском саду, взбирались на курган, откуда обозревали местность на большом расстоянии: перед нами расстилалось займище Кривянской станицы, а вдали виднелась церковь Манической станицы, чуть заметен был контур бывшей столицы Дона – станицы Старочеркасской.

На другой день мы побывали в соборе, где ведутся восстановительные работы силами московских и ленинградских художников. Я и моя жена остались очень довольны посещением собора. В тот же день Мария Ивановна выехала в Ростов, а мы с Копой на следующий день побывали в нашем музее, где увидели много интересных экспонатов. 5-го мы с Копой побывали на нашей даче, которая понравилась Копе. Он сделал заключение, что труды наши затрачены не напрасно.

Что касается рыбной ловли, то этот пункт выполнен по программе минимум, из-за ухудшения погоды в ночное время. На другой день Копа выехал в Ростов. Он мне подарил брошюру об Ереване! На французском языке, которую я собираюсь зимой сам перевести на русский язык. Я никак не предполагал, чтобы Ереван так был богат замечательными гражданскими сооружениями (школы, театры, магазины и т.д.) и памятниками, изображенными на фото в той же брошюре.

Нам было очень приятно, что наши гости остались довольны, побывав в Новочеркасске.

Мария Ивановна про Новочеркасск сказала, что «это тихий город и весь в зелени». Погода все время было хорошая, за исключением одного дня. Перед приездом Копы я случайно узнал, что Митя Знаменский жив. Он приехал не так давно из Болгарии.

Миша, сообщаю тебе печальное известие: 13-го умер Александр Федорович Флеров, а 15-го его схоронили. Провожали его в последний путь его бывшие товарищи по работе из Новочеркасского Мелиоративного института и Ростовского Университета, а также его бывшие ученики, в числе которых был и я.

В Газете «Молот» я читал некролог об Александре Федоровиче Флерове. Оказывается, он был очень плодовитый на научные труды – 300 печатных трудов (!!!) такое количество трудов под силу только крупному ученому, каким он и был в действительности.

Погода у нас стоит хорошая – золотая осень, как говорят, а в Москве уже зима.

В саду моем работы подходят к концу: виноград обрезал и укрыл. Осталось только обрезать плодовые деревья, крыжовник и смородину и опрыскать их железным купоросом. На днях собираемся сделать …

Желаю тебе, Миша, здоровья и энергии, которые помогут тебе открыть больше тайн растительного мира на пользу людям. Привет и наилучшие пожелания от меня и моей семьи тебе и твоей семье, Мане и Гане. Будьте здоровы. Твой Шура.

Пиши

Осень 1960 г., Новочеркасск

Москва, В – 333, Ленинский проспект, д. 61/1 кв. 59, Чайлахяну Михаилу Христофоровичу

Добрый день, дорогой Миша!

Сегодня получил твое письмо, присланное Лизой из дому (из Новочеркасска). Очень сожалею о случившемся и сочувствую вашему горю. Да будет Жоре земля пухом. Так мне и не удалось с ним повидаться. Последний раз я его видел в 1916 г. Прошлой осенью была возможность повидаться с ним, но ни он, ни Ганя не знали моего адреса, а то они могли бы заехать к нам, когда он совершал свое последнее путешествие из Харькова на Кавказ и обратно (об этом путешествии мне сообщил Копа). Удивительное создание человек! Знаешь, конечно, чем кончается жизнь, а в то же время потеря близких людей вызывает очень тяжелые переживания. Жаль, очень жаль, что он ушел из жизни в таком возрасте! Ведь ему, вероятно, не больше 65-66 было.

Зимовал в этом году у старшей дочери Люси. Зима здесь была снежная и морозная. Морозы доходили до минус 30. Часто были метели. В Новочеркасске зима тоже была снежная и морозная, но в меньшей степени, так как Новочеркасск расположен на 200 км южнее пос. Чернухина, Луганская область, УССР.

21 декабря уезжаю с внуком Виктором в Новочеркасск. Внук едет погостить к бабушке на каникулы, а я приступаю к ранне-весенним работам в саду, так как я осенью обрезку деревьев не закончил. А также провести свой день рождения 25 марта – дома. Оказывается, твой день рождения на 4 дня раньше моего.

Большое спасибо тебе, Миша, за гиббереллин. С удовольствием займусь испытанием его и, в первую очередь, на винограде. Одним словом, открываем с тобой новый опытный опорный пункт по гиббереллинам.

Привет и наилучшие пожелания Тамаре Карповне, Машеньке и тебе.

Желаю Тамаре Карповне поправить свое здоровье настолько, чтобы она смогла в этом году побывать у нас. Будьте здоровы. Твой Шура.

Март 1963 г. пос. Чернухино

Москва, В – 333, Ленинский проспект, д. 61/1 кв. 59, Чайлахяну Михаилу Христофоровичу

Добрый день дорогой Миша!

Прежде поздравляем тебя с днем твоего рождения и желаем тебе крепкого здоровья и долгих лет жизни на радость родным и друзьям, а также на пользу науке. Я был очень рад, когда узнал от Копы о твоем путешествии с Тамарой Карповной в Северную Америку летом 1969 г. Мне очень хотелось бы повидаться с тобой и засыпать тебя вопросами о том, что видел и т.д. Но тебе легко будет отбиваться от таких любознательных собеседников, как я.

Ну, а теперь Миша, настал момент подумать, как тебе с Тамарой Карповной посетить наш родной Новочеркасск. Твой приезд был бы знаменателен еще и тем, что ты из Новочеркасска выехал в 1921 г. студентом, а приедешь академиком СССР. Этого, дорогой мой Мишенька, не каждому удается: достичь таких вершин в науке, каких достиг ты.

Жизнь наша течет по-прежнему без особых изменений. Здоровье Анечки с каждым годом ухудшается. Здоровье Лизы и мое тоже постепенно ухудшается в связи с нашим возрастом. Зима в этом году у нас была мягкая и малоснежная, так что мне не удалось набить бак (емкостью 3,5 кб.м) снегом. В зимний период 2 раза уничтожал зимующих гусениц. В конце декабря прошлого года наша старшая дочь Люся перебралась с семьей на постоянное жительство в Новочеркасск. Старший внук Виктор поступил в Новочеркасский Политехнический Институт на Горно-геологический факультет. В период прошлых экзаменов нам пришлось переволноваться, но все окончилось благополучно: экзамены им были сданы на отлично и хорошо. Экзамены за 1 семинар сдал на 4.

Младший внук Юра учится в 5 классе средней школы. Живет Люся в том районе города, в котором полтора века тому назад проживали наши семьи. Я частенько бываю у Люси, проходить приходится по старым родным улицам – Хомутовскому проспекту и Садовой улице мимо нашего и вашего дома и дома генерала Рвачева и как-то становится грустно. Невольно вспоминаются слова из стихотворения А.С. Пушкина “одних уж нет, а те далече”.

Ну, будь здоров! Привет и самые наилучшие пожелания от нас тебе и твоей семье.

Твой Шура

P.S. Если бы не древесные насаждения и некоторые незначительные изменения в нашем квартале, то можно подумать, что этот квартал ( между Баз… и Михайловской улицами) сохранен в прежнем виде, как музейная ценность, настолько он отличается от других кварталов, где асфальт и другие архитектурные прелести.

Март 1970г. Из Новочеркасска

Москва, В – 333, Ленинский проспект, д. 61/1 кв. 59, Чайлахяну Михаилу Христофоровичу

Добрый день дорогой Миша!

В предпоследнем твоем письме ты писал, что мечтаешь побывать возле наших домов, пройти по Хомутовскому проспекту вместе со мной и не только пройти мимо домов, но и зайти во двор и посидеть на приступках парадной, как мы делали мальчишками. Меня обрадовали твои мечты – теперь только выбрать время и осуществить наши мечты.

Мне думается, что для тебя благоприятное время – это твой отпуск и, как я заметил, ты бываешь в отпуску в зимнее время с декабря по февраль-март. Я же как пенсионер располагаю большим свободным временем, чем ты. Только очень важно быть здоровыми, как тебе, так и мне в установленное время нашей встречи. Напиши свое мнение по этому вопросу.

Поздравляю Тамару Карповну, тебя, Машеньку, Леву и Ганю с семьями и Маню с Новым Годом и всем вам Крепкого здоровья и благополучия в жизни.

Все лето я болел и не смог написать тебе что-либо по вопросу нашей встречи в Новочеркасске. Здоровье мое улучшилось с осени. Я совершал и совершаю в пределах г. Новочеркасска путешествия без провожатых на дачу или же к старшей дочери, которая живет на бывшей Садовой улице (продолжение Хомутовского проспекта). Теперь весь Хомутовский проспект называется улица Бакунина.

Здоровье Анечки, как говорится, в одной поре.

В этом году думаем устроить еще раз на лечение в таганрогскую больницу. Для меня в этом году очень серьезная проблема: восстановить в первую очередь - виноградник. Что касается моих дополнительных помощников, то на них больших надежд возлагать не приходится, так как и зять и дочь Люся болеют сердцем. Старший внук Виктор на 4-ом курсе, приступил к сдаче экзаменов, а младший на каникулах.

Погода сухая, без дождя и снега, и морозы слабые.

Будь здоров, Шура.

P.S. Как твое здоровье и семьи твоей? Жду от тебя что-либо из твоих последних научных работ. Шура

Январь 1973 г., Новочеркасск

Письма А. А. и А. И. Роде

Алексей Андреевич Роде и его супруга Анна Ивановна (Атанна) – друзья и соседи семьи Чайлахян. Наши двери много лет отделяла лишь лестничная площадка длиной в три метра. А наши задушевные беседы по телефону, при встрече и с помощью писем не прерывались, кажется, в течение сорока лет. И тепло этого общения согревает нас до сих пор.

В квартиру напротив, Чайлахянам М.Х. и Т.К.

Бесценные друзья, всегда желанные Тамара Карповна и Михаил Христофорович!

Как хорошо, что существуют дни в году – 21-ое марта и 17-ое декабря, когда, поблагодарив судьбу, – за встречу с Вами, вся наша семья может сказать, что любит Вас глубоко, чтит и, восхищаясь редким даром – согревать людей, – волшебниками Вас называет. И все это, как говорят дети – «взаправду»:

С Вами всегда уютно, радостно, легко.

С Вами даже тяжесть на душе приобретает невесомость.

А дружба наша, как старое вино, с годами становится все крепче.

С вами даже время не столь неумолимо, а старость не так уж страшна!

Так берегите же себя друзья!

Вы очень нужны людям.

Целуем А. И. Роде, А.А. Роде,

Таня и Катя (дочь и внучка А. А. и А. И. Роде, прим. ред.)

Ленинский проспект, д. 61/1 кв. 59

Чайлахянам М.Х. и Т.К.

“Слети к нам тихий вечер

на мирные поля.

Тебе поем мы песню,

Вечерняя заря!..”

Добрый, добрый вечер, дорогие близкие друзья!

В канун события в Вашем доме, когда главе семьи – Михаилу Христофоровичу исполняется 70 лет, хочется особенно тепло и с глубоким чувством любви пожелать Вам всем здоровья, чистой радости и удовлетворения в работе.

И хотя эпиграфом к данному письму и послужили слова из песни о “вечерней заре”, но оказывается, в каждом возрасте человека имеются свои изумительные особенности.

Прежде всего “вечерняя заря” нашего поколения достаточно продолжительна и это подтверждается последними статистическими данными, а не только оптимизмом. А главное наша “вечерняя заря” способствует философскому размышлению: – мы глубже начинаем воспринимать мир и ценить в людях прежде всего человека. Да, со вкусом отмечаем то прекрасное и достойное, ради чего стоить жить. А молодость, молодость мы вспоминаем как бурный, стремительный поток, который несмотря на яркость красок, свежесть, остроту, в сознании не оставляет нам достаточно глубокого следа; он мчится молниеносно!…

Чайлахяны в Тарусах, на даче у семьи Роде. Слева направо: Алексей Андреевич, Татьяна, Мария Павловна, Михаил Христофорович, Тамара Карповна, Катенька, Анна Ивановна

Итак, вернемся к “заре вечерней”:

“Как тихо всюду стало,

Как воздух охладел,

И в ближней роще звонко

Уж соловей пропел…”

Но он еще будет петь, и петь неоднократно!

И мы его с Вами услышим не только в Подмосковье, но и хорошо знакомой Вам Тарусе… до скорой встречи!

Заканчивая эту песню любви к дорогим друзьям, позвольте от души поблагодарить Вас, дорогой Михаил Христофорович и всю Вашу семью за все доброе и хорошее, что Вы все внесли в нашу трудную жизнь.

Искренне преданная Вам

А. Роде

Москва 1972 г, Март 20/21

Ленинский проспект, д. 61/1 кв. 59

Чайлахянам М.Х. и Т.К.

Мой дорогой старый друг.

И, наконец, Вы достигли вершины, до которой змеиное шипение уже не доносится, и где укусы гадов уже не страшны.

Вы мужественно боролись с ними всю жизнь, и долгожданная награда уже пришла.

От всего сердца желаю Вам, дорогой Михаил Христофорович, и впредь такой же духовной энергии, выдержки, мужества, желаю новых больших успехов в науке, а самое главное – желаю Вам полного здоровья.

С Вашим юбилеем поздравляю и Вашу дорогую спутницу – Тамару Карповну, которая так преданно помогала Вам переносить невзгоды.

Многая лета Вам обоим. Горячо обнимаю Вас обоих.

Душевно преданный Вам

А.А. Роде

Москва, март, 72 г.

Письма Антона Георгиевича и Лидии Федоровны Ланг

60-е годы

Москва, В – 333, Ленинский проспект, д. 61/1 кв. 59, Чайлахян Тамаре Карповне

Дорогая Тамара Карповна! Вы от нас так близко и все же слишком далеко, чтобы Вас повидать. Наши последние часы как будто превращаются в минуты, и не хочется верить, что уже завтра утром мы должны покинуть Москву. Остается только мечтать, чтобы сюда опять вернуться.

Очень нам еще хочется поблагодарить Вас и Михаила Христофоровича от всего сердца за необыкновенно чудные три месяца в Советском Союзе. Желаем Вам здоровья, счастья и много радости. Целую и приветы

Ваши Л. и А. Ланг

Москва, В – 333, Ленинский проспект, д. 61/1 кв. 59, Чайлахян Тамаре Карповне

Глубокоуважаемая Тамара Карповна,

Пишу по поручению Лидии Федоровны, которая находится в больнице. Поручила она мне поздравить Вас с днем рождения. Но, понятно, и я сам тут желаю присоединиться. Итак, примите наши наилучшие пожелания на Новый год жизни или же, выражаясь по-здешнему, We wish you very many happy returns of the day. Одновременно, посылаем Вам, Михаилу Христофоровичу и детям, и внукам добрые пожелания на Новый Год – с Новым Годом, с Новым Счастьем!

Часто, и с неубавляемым удовольствием, вспоминаем наше пребывание в Москве и в Армении, встречи с Вами и проведенное совместно время. Из письма Андрея Львовича узнал, что он и М. Х. побывали в Югославии. Были очень рады этому известию, надеемся, что последуют и другие поездки и что, даже когда-нибудь сможем приветствовать его и в Калифорнии.

Еще раз наилучшие приветы Вам и М. Х. от нас обоих.

Искренно Ваш А. Ланг

70-е годы

Москва, ул. Губкина, д. 7, кв. 44,

Чайлахяну Михаилу Христофоровичу

Дорогой Михаил Христофорович! Уже 3 недели, что мы вернулись в Мичиган, но мы все еще не совсем “тут”, а часто возвращаемся мысленно в Москву ко всем нашим милым друзьям, которых очень не хватает. Вся поездка домой была очень благополучная, без серьезных запозданий; дочь Ирину и собаку Пучи нашли в хорошем состоянии – у собаки впрочем рождение немного раньше Вашего, 6 марта – ей исполнилось 16 лет, что, говорят, равняется человеческому возрасту 112; не совсем уверен, следует ли кому-нибудь желать дожить до такого возраста. Погода одну неделю была холодная как в Москве, потом стала совсем весенней, зацвели подснежники и крокусы, но теперь опять холоднее – ношу свою русскую шапку. – Целуем Вас и всю семью – P, F₁, F₂, шлем сердечные приветы всем друзьям в лаборатории и институте.

Москва, ул. Губкина, д. 7, кв. 44,

Чайлахяну Михаилу Христофоровичу

Ура – ура – ура!

Да здравствуют троекратные дед Михаил Христофорович и бабушка Тамара Карповна. От всей души поздравляю с этим высоким и ответственным положением, но и знаю, что справитесь с ним с обычной энергией и предусмотрительностью. Родилась же Лилит – красивое древнее имя, в дни майских праздников, это особенно хорошая примета...

Со времени возвращения в Ист-Лэнзинг я был завален накопившимися делами. Сейчас нахожусь в Новом Орлеане, на съезде американских физиологов растений. Город – один из не очень многих интересных и достопримечательных американских городов. Я приехал сюда автомашиной, а Лидия Федоровна прилетела из Бразилии, где, как знаете, – посещала свою овдовевшую мать, это нужно было, помимо всего другого, так как бразилианские законы по наследству очевидно особенно сложные. Теперь остаемся день-два туристами, а потом поедем уже вместе домой – и оттуда напишу уже более подробно. А пока шлю наилучшие приветы всей семье, а также всей лаборатории роста и развития.

Ваш А. Ланг.

Дорогие Машенька и Араик!

Поздравляю Вас обоих от всей души с рождением Вашей дочери – девочка родилась в чудесные майские праздники. Кажется, что лучшего времени трудно было придумать для ее появления в свете! Вы, конечно, знаете, что является первой обязанностью молодых первократных родителей в течение первого полугода, а может быть и первого года – это просто остаться в живых!

Но, зная Вас, уверен, что справитесь с этой задачей легко и без всяких затруднений. Вообще, поздравляю Лилит с такими родителями!

Искренне Ваш Антон Ланг

Москва, ул. Губкина, д. 7, кв. 44,

Чайлахяну Михаилу Христофоровичу

Дорогой Михаил Христофорович!

Похоже, что “дома”, т.е. в Ист-Лэнзинге, никак не соберусь писать Вам или другим. Поэтому пишу хотя бы как предварительное сообщение, из Канады. Мы – Лидия Федоровна, Ирочка и я – находимся тут на коротких каникулах, правда не в Монреале на олимпийских играх (да они и чересчур коммерциализированы да и политизированы), а в городке Стрэтфорде, где каждое лето происходит “фестиваль Шекспира” и куда мы приезжаем вот уже 11-ый год. Все сделано так, чтоб воссоздать время Шекспира. Даже река, которая протекает по городу называется Эвон, как в подлинном Стрэтфорде в Англии. Театр построен, как строились театры во времена Шекспира: открытая сцена, где место действия обозначается самым простым образом – трон и несколько кресел или скамеек, это приемный зал в царском дворце, два-три горшка с цветами, это сад, и т.д. Зато костюмы часто пышные и красивые. И исполнение отличное, и местные силы, в течение лет, стали профессионалами высокого уровня, и к ним присоединяются актеры международной репутации. Играют, конечно, много Шекспира, но и других писателей. Так, в этом году между прочим будут ставить “Трех сестер” Чехова, но это мы не увидим, так как тогда будем в Лозанне и будем видеться с Вами!

Надеюсь, у Вас все благополучно, в частности “новейшая” внучка Лилит растет и процветает, только так же надеюсь, что Вы, Михаил Христофорович, следите, чтобы Тамара Карповна не очень переутомлялась. Бабушки легко переоценивают свои силы, а в этом случае я боюсь, что это при отзывчивости Тамары Карповны и ее энергии особенно может легко случиться! Так что Вы должны действовать буффером, сохраняющим равновесие! Вы, вероятно, уже видели Наталью Павловну (Воскресенскую, прим. ред.), которую мы имели удовольствие приветствовать у нас в начале месяца, и имели некоторые личные сведения о вас.

Всему семейству Чайлахянов дружеский привет!

Ваш А. Ланг

Москва, ул. Губкина, д. 7, кв. 44,

Чайлахяну Михаилу Христофоровичу

Дорогой Михаил Христофорович!

Становится здорово неловко, когда вижу, сколько у меня собралось от Вас обстоятельных писем, на которые пока что отвечал только открытками или коротенькими записочками – главным образом с поездок в Канаду, Нью-Йорк и т.д. Сегодня постараюсь хотя бы частично “отплатить” этот долг. Письма Ваши и Тамары Карповны мы всегда читаем с особым вниманием и интересом и сильно переживаем события в семье и в лаборатории. Дома, понятно, центральное место занимает Мадонна Лита, и все, которых она теперь узнает и которым, быть может, улыбнется, в такой момент конечно очень горды. Но как действует ее “присутствие” на занятия родителей – на писание кандидатских диссертаций по вопросам истории физиологии растений и по вопросам психо-невро-физиологии? (Помню, как раз зашел, кажется, чтобы извлечь некоторые вещи из оставленного на хранение громадного чемодана, и застал обоих за писанием – но Машенька все же очень быстро приготовила вкусный “студенческий” обед). Очень сочувствовали Верочке, что не удалось попасть, как хотелось, в художественное училище, но видно, что она девочка настойчивая и мы уверены, что как-нибудь разработает себе художественную карьеру по рисованию (Верочка потом с отличием окончила Суриковский художественный институт, прим ред.) Томочка же продолжает учиться в педагогическом институте и, вероятно, работать в детском саду, и занята как всегда. Всем им, а так же старшему брату и его очаровательной жене, пожалуйста, передайте самый теплый привет!

Мы как раз справляли Thankigiving (День Благодарения); 4 дня – от четверга до воскресения – школы, университет и многие предприятия были закрыты и вся наша семья собралась вместе – что у нас бывает довольно редко. Правда, Миша – Мike пробыл лишь полдня. Потом вернулся домой в Аnn Аrbor, так как ему нужно было работать и в пятницу, и в субботу. Он опять служит в магазине граммофонных пластинок, так как пластинки в то же время и его хобби, то это конечно идеальная для него работа – почти так же, как у нас с наукой! Но тем, как данный магазин работает, он не очень удовлетворен, и, в общем, его мечта – это приобрести, вместе с одним-двумя товарищами собственный магазин. Но это требует, помимо других соображений, капитала и поэтому так скоро не сбудется. Петя продолжает работать в той же фирме в Чикаго, а дочь Ирина недавно поступила в последний класс средней школы – и уже принята в Мичиганский Университет, начиная с осени 1977 года. Собиралась сосредотачиваться на психологии, но теперь, в средней школе выбрала курс по психологии, и ей не очень понравилось, так что возможно, что это еще не окончательный выбор. Хорошо то, что по здешней системе специализация в первые два года не большая, так что даже тогда можно еще переменить специальность, не потерять особенно много времени и курсов – того, что у нас называется “credits”. Лидия Федоровна эти дни была сильно занята – не только на всех готовила и т.д., но пекла пироги, чтобы давать сыновьям с собою, и чинила Петины вещи – Миша в этом и вообще во всех отношениях очень самостоятельный и мамиными услугами пренебрегает. Что же – last not list – касается Вашего покорнейшего слуги, то и ваши добрые пожелания, и пожелания многих других друзей явно имели желанное действие и моя операция прошла очень гладко, без малейших осложнений, и я уже чувствую себя совершенно здоровым. Правда, Лидия Федоровна этого мнения не разделяет и, например, очень кричит, если я берусь вынести мусорные ведра или поработать в саду. Последнее, впрочем, стало невозможным, так как настали морозы – не очень сильные, но ранние. Зато Л.Ф. не протестовала, когда решили “прогуляться” и съездили сперва в Stratford-in-Ontario, а потом в Нью-Йорк. Об этом мы вкратце писали. В Стрэтфорде смотрели между прочим “Трех Сестер” Чехова, нужно сказать, что эта постановка не уступала лучшим постановкам этой пьесы, которые мне приходилось повидать, даже не исключая МХАТ! Маша, в исполнении выдающейся английской актрисы Maggie Smith, даже прямо была лучшей Машей, которую когда-либо видел на сцене, но и все другие исполнители и вся постановка были на очень высоком уровне и с явным уважением к намерениям автора. Соленый был загримирован немного под Лермонтова – он ведь говорит, что говорят, что он похож на Лермонтова – и постоянно душил руки одеколоном, и даже “Тарарабумбия, сижу на тумбе я”, что напевает Чебутыкин, было передано свободно, но не плохо: “Tararaboombiyeh, the rain is wet to day”. В Нью-Йорке смотрели 3 оперы в три дня – прямо напоминало наше пребывание в Москве! Одна из них была “Аида”, и роль злодейки Амнерис пела Елена Образцова, артистка Большого театра, и имела огромный успех – ей прямо устроили овацию. Она, действительно, дала очень сильное исполнение и голосом и игрой. Другие певцы тоже были очень хорошими, но постановка была довольно старомодной. И сама Аида, хотя пела не плохо, походила прямо на бочку. Когда, в сцене у берегов священных Нила, проклинаемая своим отцом – Амонасро, она пала перед ним на колени, было потом заметно, как тот же Амонасро должен был с большим усилием ее обратно становить на ноги. И почему герой Радамес предпочитал сию Аиду стройной, видной Амнерис – Образцовой осталось вполне непонятным! Другие два представления были “Мейстерзингеры” и “Женитьба Фигаро”. “Мейстерзингеры” были в отношении голосов приличные, но не выдающиеся, но были очень хорошо сыграны и поставлены, “Фигаро”, наоборот, был спет очень хорошо, но сыгран и поставлен менее удачно – в особенности, исполнитель графа изображал не графа, а что-то вроде извощика графа, если не ломового извощика, и поэтому не хватало того “равновесия” между разными личностями пьесы, которое особенно важно в этой опере и которое так замечательно дано в музыке Моцарта. Одним словом, – ни одно из всех трех представлений не оказалось действительно выдающимся – такого уровня, что запомнишь на жизнь, но с другой стороны все три можно слушать с удовольствием, оркестр и хор Мэтрополитен-Опера очень хорошие, и мы никак не жалели, что собрались на это "путешествие". Да, и мы присоединились к "закулисному туру", которые устраиваются в опере – нам показали мастерские, где строятся декорации и шьются костюмы; мы были на самой сцене и в “подсценой”, где собираются декорации для следующей сцены из предстоящей новой постановки одной оперы (“Лоэнгрина”) – с дирижером за роялем и певцами еще в уличной одежде. Это было действительно очень интересно, и только после этого вполне понимаешь, сколько работы вкладывается в постановку большой оперы и даже в каждое представление.

Но кажется этим исчерпаны новости семейного порядка, поэтому кончаю это письмо, а о “business”, т.е. науке, пишу отдельно. F₁ пожалуйста скажите, что напишу им обязательно тоже, но другой раз.

Крепко целую всех Вас, и от Лидии Федоровны

Ваш Антон Ланг

P.S. После того, как нам не удалось повидаться с Вами в Лозанне, мы уже, хотя бы мысленно, энергично готовимся на конференцию в Халле, в июле, где рассчитываем увидеть и Вас, и многих других друзей и коллег из Советского Союза.

Москва, ул. Губкина, д. 7, кв. 44, Чайлахян М. М.

Дорогие Машенька и Араик!

Мы счастливы поздравить Вас обоих с рождением второй Вашей дочери.

Вы теперь опытные родители и знакомы со всеми многочисленными обязанностями по слежению за ростом и развитием новорожденной. Маленькой Анне повезло с такими родителями и такой очаровательной сестричкой, как Лилит. Теперь к “Мадонне Лите” прибавилась “Донна Анна”, что несомненно делает жизнь более трудной, зато вполне интересной. Я уверен, что Вы легко справитесь со всеми проблемами, что ставит жизнь перед двоекратными родителями.

Мы с Лидией Федоровной крепко целуем Вас всех и приветствуем все поколения: P, F₁, F₂ – так успешно развивающиеся.

Искренне Ваш Антон Ланг.

80-й год

Москва, ул. Губкина, д. 7, кв. 44,

Чайлахяну Михаилу Христофоровичу

Дорогой Михаил Христофорович!

За последние месяцы получили от Вас целый ряд известий – последним, открытку с замечательным мостиком Левитана из Звенигорода. Все Ваши письма, открытки и пр. для нас всегда большое и очень приятное событие. Помним Вас всех всегда, вспоминаем очень часто. Но вот в открытке из Звенигорода пишете, что от нас давно не было известий – и это нас беспокоит, т.к. – правда, после значительного промежутка – я писал довольно обстоятельное письмо в марте или м.б. начале апреля, а Лидия Федоровна вложила письмо Тамаре Карповне. Почти приходится думать, что это до Вас не дошло. На всякий случай, повторю кое-что о нас, причем сегодня ограничусь “семейной хроникой” по примеру Аксакова, хотя сильно отставая от него и количеством, и качеством! О науке напишу в следующий раз, тем более, что жду еще последних результатов некоторых опытов, о которых хочу с вами посоветоваться, так как они, кажется, не вполне совпадают с Вашими результатами с прививками Мамонта и Сильвестрис. Впрочем, эта работа теперь вероятно уже давно вышла; был бы очень благодарен получить оттиск. Вот, что касается писания работ и полного отчета о наших с Вами прививках и опытов с Чэпмэном, должен признаться виноватым – все не могу собраться духом и силами. Что касается статьи о растительных гормонах, ту, что Вы мне предлагали написать по-русски, на основе моего доклада в ИФРе – лучше забудем об этом до того, когда я уйду в полную отставку, не только, как сейчас, административную – и, конечно, при том условии, что у меня тогда еще будет достаточно ума на такое предприятие!

Однако, перейдем к более приятным и конечно не менее близким сердцу делам – семейным. Судя по Вашим письмам Ваша семья, во всяком случае F₁ и F₂, вполне представляют благоприятную картину. Старший брат (так М.Х. называл в шутку своего сына Левона, прим. ред.) и Араик – нельзя его произвести в младшего брата? – явно делают успехи в своих научных работах, а многочисленные внучки успешно развиваются соответственно своим разным этапам развития. Единственное, но очень великое исключение, представляет один член поколения “P” – наша любимая Тамара Карповна, почти в каждом из Ваших писем или открыток, да и в других сообщениях из Москвы, приходится читать, что она продолжает болеть. Это нас ужасно огорчает и тревожит, и при этом мы отлично понимаем, насколько больше это должно огорчать и тревожить мужа и всех близких. И так трудно сказать, что-нибудь толковое и утешительное. Но думаем мы о ней постоянно и шлем наилучшие пожелания, очень надеемся, что в следующем Вашем письме сможем прочитать более утешительные известия.

Теперь о Лангах. С нашего возвращения из Москвы жизнь наша протекла в общем спокойно, “по плану”, и без особых событий. Теперь, однако, намечается ряд таких событий. Первое – в августе - сентябре собираемся в Бразилию, посетить мать Лидии Федоровны и посмотреть кое-что из достопримечательностей страны. Быть может, я навещу и несколько научных учреждений, только у меня впечатление, что бразилианские физиологи растений большого интереса не представляют, во всяком случае, в области фитогормонов, цветения и т.д. Потом, или зимой (январь-апрель) или же осенью (сентябрь-декабрь), вероятно, предстоит поездка в Индию. Получил приглашение, правда, пока еще предварительное – посетить отдел физиологии Indian Agricultural Research Institute в г. Дели. Прочитать 3-х месячный (!) курс по физиологии цветения, и помочь им в развитии программы исследований в области роста и развития растений. Поедет ли и Лидия Федоровна – неизвестно, она боится, что три месяца в Индии ей будет тяжеловато, и многие, побывавшие в этой стране продолжительное время, говорят, что там много тяжелых впечатлений. Но если этот план осуществится, то подумываю, нельзя ли будет по дороге “заглянуть” в Москву, когда буду иметь более определенные известия, хочу с Вами по этому делу снестись. Конечно, надеемся собраться и на Ботанический конгресс в Австралии – и там увидеть и Вас и многих других советских друзей и товарищей.

Однако, самое великое семейное событие – правда совсем иной категории – это то, что дочь Ирина собирается выходить замуж, или, как говорится в старых романах, бракосочетаться! Событие сие намечено только на июнь 81 года, но как все великие события, уже дает себя сильно чувствовать. “Он” – студент массовых медий коммуникации, иными словами, изучает телевизию. Не спрашивайте меня, как можно изучать в течение 3-х – 4-х лет телевизию, по-моему, ее следовало бы поскорее ликвидировать. Но кажется, спрос в этой области очень большой, так что можно надеется, что он найдет хорошую службу. Он не собирается работать в самой телевизии, а хочет сам стать преподавателем массовых медий коммуникации… Познакомились они около года тому назад в Лондоне, где “он” и Ирина были по программам своих университетов, она – мичиганского, он – орегонского.

Впрочем, Михаил Христофорович, если бы Вы увидели Howard’a (или “Howie” – Хауи), то Вы бы поблагодарили Господа-Бога, насколько скромны и даже декоративны бороды и старшего брата, и Араика. Ихние бороды, как следует, находятся главным образом на нижней части лица; борода Хауи же начинается прямо под глазами и распространяется вниз, направо и налево, а на верхушке головы находится приблизительно таких же размеров и такого же распределения масса волос. Только если очень близко рассматривать эту массу волос, можно разглядеть глаза, нос, и если он разговаривает или кушает – рот. Лба, ушей, подбородка не видно, я даже не уверен, имеются ли они, но думаю, что да.

Мы с Лидией Федоровной и Ирой крепко Вас всех целуем, в особенности, нашего дорогого пациента Тамару Карповну.

Всегда Ваш Антон Ланг.

Сердечный привет всем друзьям в лаборатории P и P

Мир М.Х. Чайлахяна это мир науки и ученых

Р.Х. Турецкая – зам. М.Х. Чайлахяна в Лаборатории Роста и Развития ИФР 1960-1988 гг.

Professor Lidiya Prussakova – со author of M. Chailakhyan on the researches of retardants

Л.Д. Прусакова является ведущим специалистом в области регуляторов роста растений.

Каждый научный проект Л.Д. Прусаковой завершался написанием инструкции, рекомендации для эффективного и безопасного применения регуляторов роста в сельском хозяйстве,

На зерновых культурах ей разработаны способы применения ретардантов для предотвращения полегания. Этиленпродуценты рекомендованы на томатах и огурцах для ускорения созревания в условиях закрытого грунта. Л.Д. Прусаковой и ее аспирантами выявлены адаптационные свойства брассиностероидов для повышения засухоустойчивости пшеницы. Для реализации потенциальной продуктивности гречихи разработаны способы применения новых регуляторов роста эмистима, экоста, циркона, люрастима бактериумродотюина ( БИОСа).

Л.Д. Прусаковой написано около 300 работ, получено 16 авторских свидетельств, выпущено 15 кандидатов биологических и сельскохозяйственных наук, Она награждена золотой, серебряными и бронзовой медалями ВДНХ за успехи в народном хозяйстве СССР.

В Институте физиологии растений им. К.А. Тимирязева она проработала с января 1949 года по март 2004 года.

В 1984 году по рейтингу цитирования печатных работ Л.Д. Прусакова была избрана членом Нью-Йоркской Академии наук. В настоящее время ока является профессором кафедры естествознания Московского Государственного областного гуманитарного института (Орехово-Зуево) и членом диссертационного совета МПаУ-ТСХа (с :975 г.).

Lausanne conference opening with big Lecture of M. Chailakhyan – 1976

Host Prof P. Pilet (Lausanne University)

Guests of the Conference: M. Ellitt (G. Britain), M. Kutachek (Prague)

and V. Kefeli (Moscow) – 1976.

Criminal picture-1976-conference. Switzerland Left F. Scoog - center K. Thimann. Right V. Kefeli. Freedom !

Ученики М.Х. Чайлахяна: В. Хрянин (слева) и В. Кефели (в середине).

Круглый стол по "Регуляции роста растений", Кишинев, Молдавия, 1985 г.

Московский Дом ученых – Ученики М.Х. и А. Галстона. Слева направо:

В. Ложникова, И. Иванова, Н. Палван, Л. Чулафич, Г. Гюльгер.

Е. Либберт провозглашает М. Чайлахяна почетным доктором (Honoris Causa) Ростокского Университета. Германия – 1969 г.

Круг друзей – ученых. Москва 1982 г.

Слева направо: А. Смирнов, Р. Бутенко, М. Чайлахян, Б. и Ф. Скуги, В. Хрянин, В. Кочанков.

В лаборатории Роста и Развития, ИФР. Слева направо: В. Кочанков, Я. Крекуле, Ф. Скуг, Ф Уэринг, Н. Обручева, Э. Миляева.

А. Меркис награждает М.Х. именной лентой.

М.Х. с Хорстом Гёрингом на конференции.

К. Mothes- President of Leopoldina, Germany.

In 1957 - Host of Young Russian plant physiologists from Moscow - Olga Kulajeva and N. Pristupa. Picture of E. Gavrilow, 1972

Курт Мотес Галле - ГДР

The role of Professor Kurt Mothes. Mothes was a plant physiologist and plant biochemist. From 1949 to 1957, he was Head of the Department of Biochemistry of the Gatersleben Institute, and he took an active part in the discussions about Lysenko. In 1957, he became professor at Halle. He was a gifted lecturer and frequently gave talks in other East German universities, where he openly criticized Lysenkoism. Mothes enjoyed debating with the audience and usually got the better of Lysenkoists because of his breadth of knowledge and talent for repartee.

In 1954, Mothes was elected President of the German Academy of Natural Scientists Leopoldina in Halle, and initiated the creation of a Darwin Medal of the Academy Leopoldina (1959). This medal was awarded to distinguished research workers in the field of genetics and evolution, among theni were internationally well-known scientists from many countries, including opponents of Lysenkoism from the Soviet Union (N.V. Timofeev-Ressovskij, I.I. Schmalhausen, S.S. Chetverikov and N.P. Dubinin), but not a single follower of Lysenko.

This gesture was well understood both in the West and East, signalling in favour of 'normal' genetics and against Lysenkoism. Official representatives of science and policy in the Eastern Bloc were piqued. Mothes tried to present these medals to the Russian scientists in Moscow. After long negotiations, he was allowed to give the medal just to one of them (Schmalhausen); the others were claimed to be ill or too busy.

В 1969 году М.Х. Чайлахян был избран действительным членом Германской академии естествоиспытателей "Leopoldina".

Приятные воспоминания друзей и учеников

Воспоминания о Михаиле Христофоровиче,

идущие из глубины моего сердца

Профеcсор, Любинка Чулафич

Белградский университет

Существуют события, обладающие особой значимостью. К таковым относится появление классической книги Михаила Христофоровича Чайлахяна «Гормональная теория развития растений» - издание Академии Наук СССР в Москве, публикация 1937-го года

Эта книга словно «ждала меня» на полке в Институте ботаники Белградского Университета до 1962 года, когда, став ассистентом на кафедре физиологии растений, я с ней познакомилась. Это было по рекомендации моего профессора Звонимира Домяновича, в прошлом студента МГУ в Москве, и однокурсника Левона Чайлахяна, с которым они учились на биофаке. На двухстах страницах этой неповторимой монографии нашли свое место все чрезвычайно убедительные эксперименты с прививками разных фотопериодических групп растений, проведенные самим М.Х. Чайлахяном, и их потрясающая интерпретация.

Мне посчастливилось в 1963 году, «как стипендиату брони ФАО», попасть на 8 месяцев именно в эту лабораторию к М.Х. Чайлахяну в Институт физиологии растений им К.А. Тимирязева АН СССР на Ленинском проспекте, 33. Вместе с академиком, Вероникой Ложниковой, Лидой Хлопенковой и другими сотрудниками я участвовала в экспериментах и в лаборатории, и в оранжерее в опытах с прививками. Это был такой восторг и такая ответственность, память об этом времени жива во мне до сих пор.

В те годы ученые из многих стран мира, самые известные физиологи цветения, побывали в ИФР-е с краткими или долгосрочными визитами. Так, именно в 1963 году, профессор Антон Ланг в течение трех месяцев вместе с М.Х. Чайлахяном доказывали гипотезу флоригена, а именно гиббереллин-антигибберелин взаимодействие. Атмосфера была творческая, приятная, а мы, ассистируя, идентифицировали гиббереллины и определяли активность на карликовых мутантах гороха и каждый день присутствовали и общались во время экспериментов, и за ежедневным чаепитием, слушали дискуссии двух маститых ученых, сопоставляющих «аргументы и факты». Это были незабываемые обсуждения с уважительным отношением к мнению оппонента, дружеские беседы двух самых больших в то время авторитетов в области физиологии цветения растений.

Много лет спустя, когда у меня были получены результаты по гормональной регуляции пола у двудомных растений (шпинат, конопля, щавель), мы встретились на конференции в Чехословакии и сильно обрадовались этой встрече. Академик Чайлахян прочел резюме моих работ и, подойдя, сказал «Голубушка, я с Вами не согласен, мы будем спорить». Я сначала испугалась, но одновременно пришла в восторг от такого предложения и ответила «Я с Вами согласна, будем спорить». Это показывает, какая демократичная и творческая атмосфера была в отношениях с академиком. Он одновременно был и самый большой научный авторитет для физиологов цветения, в широком мировом масштабе, и наш любимый шеф в лаборатории. Его с нетерпением ожидали каждое утро для обсуждения научных результатов и для последующего за ним дружеского чаепития, где академик с огромным чувством юмора, рассказывал разные байки и анекдоты армянского радио. Так именно с 1963 года, благодаря первой совместной с М.Х. публикации в Докладах АН СССР, моя научная работа обрела свое направление и стала развиваться именно в этом русле. По проблеме гормональной регуляции пола у растений я проработала 40 лет на разных объектах и разными методами, включая культуру тканей и инструментальные методы определения содержания ауксинов, гиббереллинов и цитокининов у двудомных растений.

Связь с лабораторией М.Х. Чайлахяна никогда не прерывалась. Мы работали экспериментально и в Москве в ИФР-е, и в Белграде на кафедре физиологии растений биофака Белградского университета. К нам приезжала Тамара Баврина, как опытный ученый, и мы опубликовали несколько совместных работ по регуляции пола у щавеля. Вероника Ложникова много раз участвовала в работе конференций нашего общества Физиологов растений.

Первая поездка за границу М.Х. Чайлахяна была именно в Югославию в октябре 1963 года, где он читал очень интересные и содержательные лекции аспирантам Биологического факультета. Одновременно у нас читал лекции и академик А.Л. Курсанов - и это был праздник для всех нас. М.Х. Чайлахян в ту первую поездку побывал в Биологическом институте у моря, в Которе, в Черногории и был в восторге от музея в городе Цетине, который наполнен экспонатами из истории Черногории, связанной с Россией с давних времен. Он был беззаветно предан своей родине - Армении. М.Х часто шутя, а, может, и не очень шутя, говаривал: У нас с черногорцами – общие враги, и вместе мы победим. - И заразительно смеялся. Мы с любовью принимали его семью, дочь Машу, сына Левона и жену Тамару Карповну Аматуни, читали ее великолепные переводы армянской поэзии на русский язык. Семья Чайлахянов была очень теплая и дружная, Левон Чайлахян, много лет спустя, принимал меня с академиком М. Саричем у себя в доме в Пущино, когда уже внук М.Х. Чайлахяна, Миша, был большим мальчиком. Было очень приятно и интересно.

Предпоследняя поездка М.Х. за границу была тоже в Югославию, в Сплит на Съезд европейских обществ физиологов растений. Он тогда уже был легендой и с группой ученых из России (В. Кефели, В. Хрянин, В. Ложникова) приехал в Белград. Там мы встретились, а затем все вместе отправились в Сплит, где на побережье Адриатического моря очень хорошо провели несколько дней в работе и развлечениях. Когда с группой чешских (И. Махачкова, И. Опатрна) и немецких (Х. Гёринг, С. Кожухова) коллег мы плавали в море, М.Х. не уступал в этом молодежи.

В памяти Югославских ботаников навсегда останется Ботанический съезд в Ленинграде в 1975 году, теплая встреча и часы, проведенные нами вместе с проф. Мирой Нешкович, с Михаилом Христофоровичем и Тамарой Карповной. Мы, югославы, приехавшие на съезд благодаря М.Х., присутствовали на торжественном заседании и встретились с профессорами П. Уэрингом, Ф. Скугом, А. Лангом, Х. Мором и др., а наши аспиранты говорили: это живая библиотека, вспоминая учебники этих авторов, по которым учились.

В 1991 году, к нашему глубокому сожалению, нас покинул глубокоуважаемый Михаил Христофорович Чайлахян, и нам, физиологам растений, осталась в наследство фундаментальная теория флоригена, которую необходимо было подтверждать новыми экспериментами и методами молекулярной биологии. Как это осуществлялось, мы имели возможность видеть на Чайлахяновских чтениях, которые благодаря его сотрудникам организуются каждые два года в ИФР РАН. На III Чтении мне посчастливилось сделать доклад, как иностранному участнику На всех двенадцати проведенных чтениях крупные ученые, работающие в нашей области, демонстрируют, что теория, предложенная М.Х. Чайлахяном в 1937 году, однозначно подтверждается на молекулярном уровне.

Проф. Г.А.Романов, возглавляющий сегодня лабораторию имени М.Х. Чайлахяна, достойно продолжает научно–исследовательскую работу с новыми направлениями, храня память и славу академика.

Мы, ученики Михаила Христофоровича Чайлахяна, и в процессе научных изысканий, и в нашей повседневной жизни с внутренним теплом и огромным уважением вспоминаем добрым словом своего Учителя.

Chailakhyan and Bulgaria

Professor, Iordanka Ivanova

Institute of Biology, Sofia

I first heard about academic Chailakhyan from my academic supervisor at the Biology Institute at the Bulgarian Academy of Science “Professor Mikhail Popov” in 1962. He had just returned from a business trip to Moscow and was enthusiastically recalling his meetings with academic Chailakhyan and was marveling at the stimulant he had brought as a present- the gibberellin. At this time the stimulation theory, created at the beginning of the last century by academic Methodi Popov, was rejected in Bulgaria. Pronounced biologists were stating the impossibility to stimulate plant growth and development. And it was in such an environment that academic Chailakhyan’s gift was used to start up experiments with hemp and later with other plants. Given that the plants, treated with gibberellin were 50 and more percent higher than the controls, there was no doubt that plant growth and development could be stimulated. In that manner academic Chailakhyan became involved in the rehabilitation of stimulation theory, rejected in Bulgaria despite its local origin.

Later on, as an assistant to Mikhail Khristophorovich I was lucky enough to work under the supervision of an incredible and uncompromising person, who as a scientist developed and stood behind the hormonal theory for plant development, all at the time when Lysenko and his supporters rejected the existence not only of genes, but also of hormones. In addition to broad knowledge, academic Chailakhyan fascinated with an air of friendliness and sense of humor, ever present in the stories he told at lunch, when we all gathered for a cup of tea in the laboratory. He infected everybody with his energy, evident in all those daily activities like a walk or striking through a passage, he didn’t like.

M. Kh. Chailakhyan and his wife, Tamara Karpovna, had a special place in their hearts for Bulgaria. We, Bulgarian and Armenians, shared a similar past and experiences with the Turks. They had read the novel “Under the Yoke” of the Bulgarian classic I. Vazov, and Tamara Karpovna could recite P. Yavorov’s poem, devoted to the Armenian people.

Mikhail Khristophorovich is, unfortunately, no longer with us, yet as a person and scientists he left an indelible mark.

Дружба выдающегося ученого Михаила Чайлахяна

с физиологами растений Литвы

Академик Альфонсас Меркис,

Доктор Аурика Ричкене,

Доктор Леонида Новицкене

Благодаря удачно сложившимся обстоятельствам физиологи растений Литвы имели возможность общаться и поддерживать тесные научные связи с всемирно известным ученым Михаилом Чайлахяном.

В Литве до второй мировой войны физиология растений была значительно развита. Заслуги в этой области принадлежат Ионасу Дагису (академику Академии наук Литвы). Всемирно известны его тезисы о действии соединений ,,биос”[2] в процессах роста растений, которые он сформулировал в 1935 году, работая в Университете Граца под руководством известного ученого Карла Линсбауера. В начале 20-го века проблематика роста и развития растений была весьма популярна в сфере исследований по физиологии растений. В этой области проводились работы в лабораториях Голландии, Дании, Австрии, Германии, Соединенных Штатах Америки и России. Почти в то же самое время, когда И. Дагис работал в Граце, в 1934–1936 годах, физиолог растений М. Чайлахян обнаружил, что для цветения растений нужен определенный физиологический стимул. Гипотетический стимул, который вызывает цветение, он назвал флоригеном. Согласно М. Чайлахяну, нейтральные растения производят флориген постоянно, и этот процесс не зависит от внешних условий. Длиннодневные растения синтезируют флориген в течение длинного дня, в то время как короткодневные – в течение короткого. Середина 20-го века была интересным временем в области исследований онтогенеза растений, так как уже были выяснены многие растительные гормоны. Ученые из разных лабораторий активно исследовали гормоны, диспутировали, интересовались новыми мнениями и гипотезами о действии гормонов во время роста и развития растений.

Когда после Второй мировой войны Литва стала республикой Советского Союза, некоторые исследования по физиологии растений разработанные в Литве до Второй мировой войны, были интегрированы в научно-исследовательские программы и развивались дальше. По инициативе И. Дагиса в Литве были начаты исследования не только по витаминам, но и по проблемам физиологии роста и развития растений. Отдельная кафедра Анатомии и физиологии растений работала в Вильнюсском университете. В 1957 году И. Дагис создал лабораторию Физиологии растений в Институте ботаники Академии наук Литвы. С 1961 года до конца 20-го века Лабораторией руководил ученик И. Дагиса – Альфонсас Меркис (академик Академии наук Литвы). А. Меркис и его научные сотрудники Юрате Даргинавичене (доктор), Ромуалдас Лауринавичюс (доктор), Леонида Новицкене (доктор) известны своими исследованиями по реакции растений на силу тяжести, в которой очень важное значение имеет растительный гормон ауксин. Совместные усилия литовских физиологов растений заслужили признание среди коллег. В то же время во всем Советском Союзе на основании сформулированной М. Чайлахяном в 1937 году гормональной теории, изучение проблем роста и развития растений имело повсеместное развитие, а он сам был наиболее известным исследователем в области изучения генеративного развития растений.

Будучи специалистом физиологии роста и развития А. Меркис активно интересовался всеми аспектами онтогенеза растений. В 1970 году он пригласил М. Чайлахяна прочитать лекции для физиологов растений в Литовском обществе ботаников[3]. В Литве М. Чайлахян гостил в августе 1970 года. Академия наук Литвы и Общество ботаников Литвы организовали двухдневные лекции, в которых М. Чайлахян объяснял индукцию цветения растений, касаясь вопросов, когда и с чего начинается цветение? По его мнению, подойти к этому вопросу можно исследуя взаимодействия органов растений в ответ на фотопериодическую реакцию, а также, изучая значение каждого органа для принятия фотоиндукции. М. Чайлахян объяснял, что на основе экспериментальных данных, полученных в его лаборатории, был сделан вывод, что в процессе цветения важное значение имеют листья, так как они производят специфические метаболиты. Стеблевые почки играют определенную роль в торможении или стимулировании цветения. Корневые метаболиты не имеют прямой связи с цветением, но они нужны для роста стеблей. С 1937 года М. Чайлахян развивал и обогащал теорию флоригена и уже в шестидесятые годы утверждал, что цветение растения требует участия двух компонентов– гиббереллинов и антезинов. Гиббереллины несут ответственность за формирование стеблей и активацию верхушечных меристем, антезины – за образование цветка. Фотопериод имеет важное значение для синтеза данных соединений: если одно из соединений не синтезируется - растения не могут расцвести. М. Чайлахян считал, что действие гиббереллинов в процессе цветения уже хорошо исследовано, в то время как действие антезинов – не исследовано совсем.

Литовские ученые активно интересовались материалом доклада, задавали вопросы: исследовано ли действие света различных составляющих спектра на фотопериодическую реакцию; какое мнение М. Чайлахяна о теории стадийного развития; ведется ли работа по вопросам контактов фитогормонов с генетическим аппаратом; что выяснено в сфере исследований по индукции цветения. В другой лекции М. Чайлахян поделился впечатлениями из поездки на ХI Международный ботанический конгресс, а также сделал обзор работ лабораторий США, в которых исследовались фитогормоны, рост и развитие растений, упомянул работы А. Ланга, Ф. Скуга, А. Галстона, К. Тимана, Л. Рапопорта.

Самые интересные для физиологов роста и развития растений были годы 7-ого – 8-ого десятилетия 20-го века, когда, по вопросу физиологии генеративного развития М. Чайлахян вел диспут с американским ученым Антоном Лангом. А. Ланг был известный специалист в области развития растений. Он провел многоплановые исследования по изучению действия фитогормонов и регуляторов роста растений – ретардантов. Как только были открыты гиббереллины, А. Ланг стал пионером исследований их влияния на рост и морфогенез растений. В целом, и М. Чайлахян, и А. Ланг были известными исследователями феномена цветения, оба признавали существование физиологического стимула цветения, но, о его природе, их мнения расходились. Еще в 1958 году М. Чайлахян выдвинул гипотезу о бикомпонентной природе флоригена – гормон цветения состоит из двух компонентов – гиббереллинов и антезинов. По мнению А. Ланга – предшественником флоригена, возможно, является гиббереллин. Однако, в дальнейшем оказалось, что под действием гиббереллина (ГА₃) активируется прежде всего развитие цветоносцев. Оба исследователя, и М. Чайлахян, и А. Ланг также показали существование гормонального ингибитора цветения, который очень активен у длиннодневных растений в условиях короткого дня. Однако природу этого ингибитора они тоже объясняли по-разному. М. Чайлахян придерживался мнения, что ингибирование цветения обуславливается неблагоприятным соотношением ауксинов, цитокининов, абсцизовой кислоты (АБК) и ингибиторов роста, складывающимся под влиянием неиндуктивной долготы дня. В то время как А. Ланг развивал мнение об ингибиторном сигнале, как специфическом антифлоригене. Их дискуссия была интереснейшим явлением в мире исследований по физиологии роста и развития растений.

Литовским физиологам выпала редкая возможность принять участие в живой дискусии этих двух знаменитых ученых. В 1975 – 1976 году А. Ланг по программе обмена учеными между СССР и США работал с М. Чайлахяном в руководимой им Лаборатории Роста и развития растений ИФР-а АН СССР над проблемой цветения. В 1976 году А. Меркис еще раз пригласил М. Чайлахяна читать лекции для физиологов растений в Академию наук Литвы и Литовском обществе ботаников[4]. То, что вместе с М. Чайлахяном мог приехать и А. Ланг литовские ученые даже не мечтали. Но обстоятельства сложились так, что оба они приехали в Вильнюс и выступили с лекциями в Обществе ботаников Литвы. Любые новые знания о гормональном регулировании онтогенеза растений способствовали развитию научной мысли литовских физиологов растений. Что касается отношения А. Меркиса к теории гормонального регулирования цветения растений, можно сказать, что он принципиально поддерживал мнение М. Чайлахяна, активно интересовался дальнейшим развитием теории цветения и передавал эти знания своим сотрудникам и студентам.

Долгие годы А. Меркис поддерживал научные и личные связи с М. Чайлахяном. Во время научного визита в Литву М. Чайлахян с женою Тамарой познакомились не только с примечательностями старого Вильнюса и курортного городка Друскининкай, но и беседовали с Альфонсасом и Тересой Меркисами в домашней обстановке рядом с городком Молетай на их даче на берегу прекрасного озера. Будучи страстным пчеловодом А. Меркис на даче держал пчел. Там он учил М. Чайлахяна выбирать мед из ульев.

И в дальнейшем А. Меркис продолжал развивать и распространять идеи М. Чайлахяна о росте и развитии растений. В 2002 году, по инициативе А. Меркиса, Академия наук Литвы совместно с Обществом физиологов растений Литвы организовали конференцию, посвященную 100-летию М. Чайлахяна. Сам А. Меркис читал доклад о вкладе исследований академика М. Чайлахяна в физиологию роста и развития растений. Физиолог растений профессор Повилас Духовскис читал доклад о гормональной теории и современном подходе к физиологии цветения растений. Он развивал концепцию двухфазности процессов индукции цветения и эвокации зимующих растений. Согласно этой концепции первая фаза индукции цветения в естественных условиях обусловлена фотопериодом (фаза фотоиндукции), а реализуется в листьях с участием системы фитохрома. Метаболиты этой фазы транспортируются в апикальные меристемы и вызывают экспрессию генов органогенеза оси соцветия.

В дискуссиях литовские физиологи еще раз вспоминали об основах и основателях общей концепции развития растений. По своей сути вопросы, касающиеся цветения растений, выдвинутые М. Чайлахяном в середине прошлого века, актуальны для науки физиологии растений и в нынешние дни.

Авторитет и принципиальность

Академика М.Х. Чайлахяна

Юсуфов А.Г., доктор биол. наук, профессор

Дагестанский университет, г. Махачкала

Мне не пришлось, к сожалению, стать учеником или работать под руководством Михаила Христофоровича. Тем не менее, я испытывал влияние его идей и поддержку своей деятельности. Мои впечатления, как наблюдателя со стороны, в этом отношении не лишены интереса для характеристики М.Х. как ученого и личности, хотя они могут быть субъективными.

Впервые о М.Х. мне пришлось услышать, будучи студентом 1 курса Дагестанского пединститута в 1949 г. Зав. кафедрами нашего института, как и других вузов, были приглашены в Москву на семинар для ознакомления с материалами августовской сессии ВАСХНИЛ и подготовки к пропаганде ее решений. Они и поведали после своего возвращения о гормональной теории цветения растений, как несоответствующей ее решениям. В их лекциях неоднократно прозвучало имя М.Х. Чайлахяна как автора этой теории. Как потом стало понятно, они сами толком не понимали, в чем ее суть, а мы, студенты, тем более были ограничены в возможности ознакомиться с работами М.Х.

Годы моей аспирантуры в Ленинградском университете (1953-1956 гг.) совпали с дискуссиями на страницах журналов и на семинарах с критикой новых теорий в биологии, которые не соответствовали господствующему у нас в то время направлению. Это в какой-то мере позволило уяснить как суть теории гормональной регуляции цветения растений, так и многие другие вопросы. Этому способствовало и чтение первоисточников, содержание которых не оставляло сомнения в правоте идей, развиваемых М.Х. Однако ближе к моим интересам были его публикации по анализу причин разной укореняемости стеблевых черенков плодовых в связи с использованием регуляторов роста и на основе развиваемых им представлений о целостности индивидуума.

Мое личное знакомство с М.Х. состоялось позже в процессе общения с Р.Х. Турецкой, у которой я консультировался по вопросам размножения растений черенками. Она и представила меня Михаилу Христофоровичу. Первое общение было связано с его сообщением о пребывании в Махачкале в составе комиссии АН СССР по проверке деятельности Дагестанского филиала АН, где в его обязанности входил анализ состояния отдела биологии с его ботаническим садом. При этом он постоянно изъявлял желание осмотреть сад и проверить его работу. В этом ему всячески отказывали, ссылаясь на трудности подъема на территорию сада, расположенного на горе за городом. Однако он упорно стоял на своем и убедился в отсутствии такого подразделения в составе филиала, хотя сотрудники регулярно получали зарплату. Он настоял на включении его мнения в общую справку комиссии, хотя его предупреждали о крутом характере директора сада. В беседе он с удовольствием подчеркнул свое благополучное возвращение в Москву и аннулирование Президиумом АН СССР решения о статусе ботсада при филиале. Он перечислял фамилии замешанных в этом неблаговидном деле людей, которые продолжали занимать определенные положения в республике.

После этой встречи мои связи с М.Х. и коллективом его лаборатории крепли и развивались. И каждая встреча оказывала положительные результаты на научную деятельность наших сотрудников, что особенно проявлялось после сообщений на совместных семинарах в лаборатории М.Х. о результатах наших исследований.

В конце 50-х годов мною была написана обзорная статья для Бюлл. МОИП с анализом информации, объясняющей явления старения растений с критикой гипотезы стадийного развития. Она попала на отзыв к М.Х. и получила положительную рецензию. Однако в связи с «хрущевской оттепелью» в редколлегии ряда журналов были внесены изменения, и эта статья не была принята к опубликованию, хотя замечаний по тексту не было. Она была доложена на семинаре лаборатории М.Х. и впоследствии была опубликована (ЖОБ,1972, № 6).

В 1968 г. БИН им. В.Л. Комарова была принята к защите моя докторская «Исследования по регенерации у двудольных растений» с утверждением ведущего учреждения ИФР им. К.А. Тимирязева. За отзывом на обратном пути заехал в институт (Ленинский проспект, 33) с большими волнениями!! Трудно описать мое состояние, когда М.Х. вручил мне заключение с подписями академиков А.Л. Курсанова и М.Х. Чайлахяна. Он же и пожелал мне успешной защиты. Кстати, благодаря письменному представлению А.Л. Курсанова мне удалось войти в план издательства «Наука» и, безусловно, не без поддержки М.Х., издать книгу «Культура изолированных листьев (М., 1988). По их же рекомендации я вошел и в состав совета по докторским диссертациям в институте ботаники АН СССР в 80-х годах.

В последующие годы мне неоднократно приходилось выступать на семинаре лаборатории М.Х. Выступление в связи с 80-летием Н.П. Кренке «Проблема регенерации растений в свете теории возрастной изменчивости» было рекомендовано для опубликования (Изв. АН СССР, 1973, № 1). Такой же результат имело и другое сообщение на семинаре «Процессы регенерации у растений» (Изв. АН СССР, серия биол., 1985, № 5). М.Х. интересовали вопросы старения растений и изолированных органов, об этом свидетельствует представление М.Х., к публикации нашей статьи о влиянии полярности на старение изолированных листьев (ДАН СССР, 1973, т. 210, № 2). Будучи членом редколлегии журнала «Успехи современной биологии», он содействовал публикации других наших работ по регенерации и функциональной эволюции растений. Словом, все время я испытывал поддержку в работе дорогого Михаила Христофоровича, признанного авторитета в физиологии растений. Она выразилась в участии его, а также коллектива лаборатории, в конференции по теоретическим вопросам регенерации растений в Дагестанском университете (1982 г).

Каждое выступление на семинаре заканчивалось коллективным чаепитием и обсуждением отдельных моментов доклада. Заводилой выступал В.И. Кефели, который с тонким юмором, для удовольствия присутствующих, пародировал отдельные мои фразы. Свои выступления он заканчивал афоризмом: «Старый режим, новый режим – все равно лежим»! Это вызывало восхищение присутствующих. Однако афоризм, к сожалению, больше подходит к оценке современной ситуации в Дагестане.

На одной из таких встреч, когда шел разбор доклада, я посетовал, что мог бы достичь большего в другом коллективе. Михаил Христофорович и Рахиль Хаимовна отреагировали при этом так: «Не переживайте! Если бы вместо Вас там работал бы менее инициативный человек, было бы еще хуже для ваших учеников». Коллектив лаборатории своим доброжелательным отношением отличался сплоченностью вокруг общей идеи. Я благодарен коллективу за организацию встреч, сочувствие, помощь и сопереживания.

На этих встречах наблюдался свободный обмен мнениями. Так, на одной из них в 1970 годах ХХ века, характеризуя напряженность отношений между армянами и азербайджанцами в нашей стране, я рассказал анекдот, услышанный в Дагестане. Азербайджанец вступал в партию и на бюро райкома ему задают вопрос: «Кто у нас враги?» – Армяне. «Внутренние или внешние враги?» – Секретарь райкома парирует, что «у нас нет других врагов»! Михаил Христофорович в ответ с волнением отметил, что обострение этих отношений подогревалось верхними эшелонами власти. Это, к сожалению, уже привело к ненормальным трагическим результатам.

В 1975 г. АН Болгарии в г. София проводила европейский симпозиум по регуляторам роста, в котором приняли участие ученые из нашей страны. Михаил Христофорович выступил на пленарном заседании с докладом, который был воспринят с большим вниманием. После заседания с ним всюду беседовали иностранные участники симпозиума. Вечером мы с некоторыми иностранными коллегами сидели у меня в номере, где присутствовали В.И. Кефели и В.В. Полевой. Сидели мы долго и разговаривали, что нервировало представителя из Германии, находящегося рядом в номере. Он был настроен сообщить об этом в оргкомитет симпозиума. Неловкое положение изменилось благодаря авторитету и вмешательству Михаила Христофоровича, только после этого недовольный коллега принял мои извинения.

Мои встречи с Михаилом Христофоровичем продолжались и в последующие периоды. В моей памяти внимание, доброта, эрудиция и научная целеустремленность М.Х. оставили неизгладимый след. В таком его отношении к людям я не был исключением. Эти впечатления всегда являются доминирующими при посещении коллектива его лаборатории и теперь, где меня принимают всегда с уважением, и в таком же ключе существует мое ответное отношение к коллективу. Мое благодарственное мнение о М.Х. было озвучено на юбилейной конференции, посвященной его 80-летию, где присутствовали многие зарубежные научные авторитеты.

Грустно сознавать, что таких классиков-энциклопедистов, как А.Л. Курсанов, М.Х. Чайлахян и др. в области физиологии растений, как и в смежных науках, становится все меньше и меньше, что является результатом углубления дифференциации наук и сложности охвата быстро растущей обширной информации.

Нелишне также напомнить, что в ответ на проявление М.Х. внимания к нашим работам, в знак благодарности ему, моя монография «Биология старения цветковых растений» (Махачкала, ДГУ, 1992) имеет следующее посвящение: «Всемирно известному ученому, основателю теории гормонального развития растений, гуманнейшему человеку, академику М.Х. Чайлахяну».

Академик М.Х. Чайлахян - великий варпет-мастер

Профессор, В.Н. Хрянин

Заслуженный деятель науки РФ,

Пензенский государственный педагогический

университет имени В.Г.Белинского

Для меня, как ученика Михаила Христофоровича Чайлахяна было большой честью выступать с лекцией на VII чтениях, посвященных его памяти. Впервые я встретил его в 1964 г., но близко познакомился с ним в 1967 г., когда принес в лабораторию роста и развития растений свою кандидатскую диссертацию на внешний отзыв. Михаил Христофорович посмотрев работу, обратил внимание на те результаты, которые касались влияния гиббереллина на изменение признаков пола у растений конопли. Дальнейшее знакомство проходило не в кабинете Михаила Христофоровича, а в светлом дворике Института физиологии растений им. К.А.Тимирязева. Чтобы окончательно убедиться, что я за человек, он в заключение беседы задал мне неожиданный вопрос: чем отличается правда от истины? Я что-то ответил по-школярски. Михаил Христофорович тогда сказал, что правда может быть кривдой, а истина - та степень знаний, к которой надо постоянно стремиться и как говорил Г.Гегель: «Истины рождаются и умирают... но рождаются как ересь, а умирают как предрассудок». Потом, доброжелательно улыбнувшись, Михаил Христофорович предложил совместную работу по проблеме пола. Позднее подробный план проведения экспериментов обсуждался в присутствии друга Михаила Христофоровича - А.Г. Ланга, который сказал, что над проблемой пола в 30-х годах нашего столетия работали американские ученые, но из-за сложности в исследованиях оставили её. «Так что не создавайте трудностей молодому человеку». На это Михаил Христофорович ответил: «Виктор Николаевич крестьянин, он трудностей не боится и ему нечего терять, пусть работает».

Так началась наша дружба, которая продолжалась четверть века. Совместные поездки по стране и за рубежом, его рассказы о жизни во время прогулок оставили неизгладимый след в моей жизни. Михаил Христофорович обладал большой эрудицией, глубокой убежденностью и преданностью науке, доброжелательностью к людям. Он был очень чувствителен и в радости, и в горе. В Либлице на конференции по ростовым веществам он от души радовался за мой доклад о проявлении пола у растений, который успешно был сделан на пленарном заседании. Михаил Христофорович очень нежно и бережно относился к своей жене – Тамаре Карповне. Однажды в Чехословакии мы посетили один из соборов, где в цокольном этаже находились кости погибших людей во время эпидемии и из которых были выложены слова «Мы были такими же, как вы, но вы будете такими же, как мы». Увидев это, он быстро проводил Тамару Карповну из этого зала, чтобы она не расстраивалась. Когда ушла из жизни Тамара Карповна, Михаил Христофорович был потерян. Он настолько переживал, что, когда я подошел к нему во время прощания с Тамарой Карповной, не сдержался и сказал мне, что не видит смысл в дальнейшей жизни без Тамары Карповны. Я напомнил ему о том, чему он нас сам учил. Михаил Христофорович нам всегда говорил: «В трудные минуты надо уходить в работу». Через неделю (после звонка Вероники Николаевны Ложниковой о плохом состоянии Михаила Христофоровича) я возвратился в Москву и мы в его квартире начали писать книгу «Пол растений и его гормональная регуляция», которую закончили за три месяца. Были все рады, что после этого Михаил Христофорович вновь вернулся к активной жизни, продолжал развитие и обоснование своей гормональной теории «Флоригена». Он был прекрасный организатор научных исследований и блестящий оратор. Его доклады всегда отличались логикой и остротой мысли, простотой и ясностью изложения материала, строгой аргументацией фактов. Он был виртуоз постановки и проведения экспериментов, настоящий варпет-мастер. В свои 80 лет он продолжал делать прививки в оранжерее при температуре 30-35° С.

Идеи Михаила Христофоровича о растительном организме как целостной системе были неразрывно связаны с изучением физиологических функций у растений на молекулярно-биологическом уровне. Это направление и развивают его ученики и сотрудники лаборатории роста и развития растений, носящей его имя. На разных уровнях организации изучается нами и проблема пола у растений. Его теория о «Флоригене» в настоящее время подтверждается на молекулярно-генетическом уровне.

Приятные воспоминания о

Михаиле Христофоровиче Чайлахяне

Professor Dr. Horst Göring,

rer. nat habil. Berlin, Deutschland

Berlin, 22.02.2012

Не очень многим исследователям повезло оставить свой след в науке. Научные результаты должны быть достаточно весомыми, чтобы врезаться в неподатливый пласт истории. Я не думаю, что мне дано право оценивать научные достижения Михаила Христофоровича, тем более что вначале мои научные интересы не совпадали со сферой его научной деятельности. Но все же я был достаточно осведомлен о тех проблемах, которыми занимался Михаил Христофорович, и, конечно, осознавал тот выдающийся вклад, который он внес в разработку этих вопросов. Как я теперь понимаю, тогда я был под сильным влиянием его идей в своих теоретических и экспериментальных построениях.

Уже в свои молодые годы я узнал о Михаиле Христофоровиче, а когда начал заниматься работами, которые имели связь с исследованием гормонов растений, возникла необходимость познакомиться поближе с публикациями Михаила Христофоровича. На конференциях, когда Ученый стоял на трибуне, мы с большим интересом и вниманием его слушали. Я тогда не соприкасался, не общался непосредственно с Михаилом Христофоровичем, но уже и в те времена - он был одним из тех немногих, кого хотелось назвать "мой учитель". Я не мог тогда и мечтать о том, что придет время, и Михаил Христофорович назовет меня и мою жену, доктора Светлану Кожухову, своими друзьями. Да, мы были друзьями этого мудрого человека, обладающего большим интеллектом, этого милого человека с большим сердцем. Он понимал положение молодых людей, делающих первые шаги в науке. Его внимание было для нас и импульсом, и мотивацией.

Первые личные контакты между нами произошли в 1966 году в ГДР на научном симпозиуме. От СССР участвовали Член АН СССР Михаил Христофоровича Чайлахян, профессор Реймерс из Иркутска и другие. В конце этого симпозиума мы встретились лично с Михаилом Христофоровичем в первый раз. За этим последовало еще много встреч в Москве, Праге, Берлине, Сплите и в других местах.

При наших встречах мы узнали Михаила Христофоровича как обаятельного и отзывчивого человека. Однажды в Сплите во время перерыва между заседаниями, мы были на пляже. Светлана была в своей стихии и поплыла далеко в море. Пришел и Михаил Христофорович на пляж. Когда он увидел, что Светлана плавает так далеко от берега, он воскликнул с тревогой: "Хорст, быстро верните Светлану. С ней что-то может случиться так далеко в море!" Только с трудом я мог успокоить его. Ведь моя Светлана умела плавать лучше всех нас. Мы совершали совместные экскурсии, которые давали нам возможность поближе узнать друг друга. Какими яркими и радостными были общения у нас за столом, когда Михаил Христофорович, будучи великолепным Тамадой, председательствовал на заключительном банкете. Это были события высокого культурного содержания в счастливой и умиротворенной атмосфере.

Во время визита в Университет имени Гумбольдта в Берлине Михаил Христофорович вместе с Тамарой Карповной были гостями нашего дома. Мы могли узнать много нового о его окружении на его родине, Армении, о его знакомстве с художником Сарьяном, о его разговорах с католикосом Вазгеном и т. д. Конечно, нас также интересовали события прошлых лет, когда его научные теории не пользовались, мягко говоря, благосклонностью властей. О многих проблемах в его жизни того времени мы узнавали только из других источников. Он сам говорил весьма сдержанно о своих прежних проблемах. Один раз во время пребывания в Берлине он был приглашен в посольство СССР. Оттуда он вернулся в очень тяжелом настроении. Он был раздражен до крайности. Нам он только сказал, что ему задавали различные вопросы, на которые он дал только один ответ: «Я в гостях у друзей!» Во время пребывания в нашем доме, он живо интересовался нашей жизнью в Берлине. Однажды наш Сын, будучи школьником, пригласил Михаила Христофоровича в свою комнату, к великому ужасу своей матери. Михаил Христофорович успокоил мать и охарактеризовал беспорядок в комнате школьника весьма положительно: «Гений и в хаосе разберется»!

Михаил Христофорович был замечательным, поразительным человеком - таким он навсегда и останется в нашей памяти. Такой же удивительно теплой была и его семья. Нам посчастливилось познакомиться и с Тамарой Карповной, которая ушла раньше времени из жизни после невероятных страданий. На нас произвело неизгладимое впечатление, как Михаил Христофорович за ней ухаживал, как поддерживал ее в трудное время. Прекрасные часы провели мы и в Москве в кругу его семьи. Это были необыкновенные и незабываемые встречи с Михаилом Христофоровичем, его детьми и внучками.

На книжных полках нашей библиотеки много книг, напоминающих нам о Михаиле Христофоровиче, в наших разговорах и дискуссиях с коллегами часто произносится его имя. Если мы рассматриваем старые фотографии, всегда возникает перед нами его лицо, часто с лукавой улыбкой в глазах.

Годы уходят, вырастают новые поколения, но остается навсегда имя и наша любовь.

Идеи М.Х. Чайлахяна в

учебниках США 1985 – 1998 гг.

Great Russiаn Scientists –

World recognized (XX century)

D. Nelubov – Ethylene

N. Holodny – Auxins

N. Vavilov – Centers and Crops

N. Maximov – Eco- physiology

M. Chailakhyan – Florigen and flowering

Дмитрий Николаевич Нелюбов (1866-1926).

Открыл, что этилен является регулятором роста и развития растений

Николай Григорьевич Холодный (10.06.1882-04.05.1953)

THE DISCOVERY OF AUXIN AND UNDERSTANDING ITS ROLE IN PHOTOTROPISM

Darwin's ideas were initially dismissed by other plant physiologists (reviewed in Heslop-Harrison, 1980). Nevertheless, evidence in favor of Darwin's transmissible substance began to accumulate when Rothert (1894) also showed that light sensitivity is greatest near the tip of maize coleoptiles. Subsequent results of Fitting (1907), Boysen- Jensen (1911), and Paal (1918) provided more direct evidence that a transmissible substance produced in the tip participates in the response. This research culminated in a model put forth independently by Cholodny (1927) and Went (1926,1928), which proposed that light-mediated lateral redistribution of a plant growth hormone to the shaded side of the seedling causes the differential growth associated with phototropic curvature. This growth substance was shortly identified from human urine by Kogl and Haagen-Smit (1931), who named the hormone auxin, derived from the Greek verb auxein, meaning "to grow."

Although the Cholodny-Went model has remained the dominant explanation of phototropism, other models have challenged its validity. Historically, the model advocated by A.H. Blaauw has been one of the most common alternatives to the Cholodony-Went theory. Similar to Candolle, Blaauw proposed that phototropism is a secondary consequence of differential growth inhibition associated with photomorphogenesis (Blaauw, 1919). While arguing against the Blaauw theory as the sole basis for phototropism, Boysen-Jensen et al. (1936) and Went and Thimann (1937) held out the possibility that both models might function during the phototropic response of dicotyledonous plants. Evidence for this complementary Blaauw/Cholodony-Went model was based on the work of Overbeek, who demonstrated that although unilateral light stimulates the movement of auxin to the shaded side of the hypocotyl, up to half the differential growth associated with phototropism can be attributed to light-mediated growth inhibition (Overbeek, 1932, 1933). More detailed measurements of growth during the 1980s supported this view by indicating that growth inhibition on the illuminated side is accompanied by growth promotion on the shaded side of seedlings (Iino and Briggs, 1984; Macleod et al., 1985; Rich et al., 1985; Baskin, 1986). However, Cosgrove (1985) demonstrated that light-mediated growth inhibition occurs much sooner than the onset of phototropic curvature, a finding that would not be predicted by the Blaauw model. Additional evidence against the Blaauw model came from a study by Liscum et al. (1992), which demonstrated that growth inhibition and phototropism are separable.

Another major challenge to the Cholodny-Went model came from an experiment indicating that carotenoids (proposed phototropism photoreceptors) participate in photoinactivation of auxin (Kogl and Schuringa, 1944). This observation led to the hypothesis that phototropism is caused by differential carotenoid-mediated auxin inactivation (reviewed in Shank, 1950). Evidence against the auxin inactivation model came when Briggs et al. (1957) failed to see

Питирим Сорокин - известный социолог и культуролог первой половины ХХ века. Был депутатом Учредительного собрания и секретарем Керенского. В 30-60 гг. профессор социологии в США. [1]

[2] Позднее было установлено, что вещество ,,биос” состоит из витаминов группы В.

[3] В Советском Союзе Литовске общество ботаников принадлежало Всесюзному обществу ботаников

[4] В Советском Союзе Литовское общество ботаников принадлежало Всесюзному обществу ботаников.

Основные даты жизни академика М.Х. Чайлахяна

Взойти на костер

А. А. ПРОКОФЬЕВ

Наш день

Выдающиеся события.

Охотничьи достижения профессора Чайлахяна

Дети также вносили свою лепту в

“Календарь праздничных дат”

А.Г. Ланг

Гормональная регуляция цветения растений

Вступление